— Папку профессора Барабаша, того, что живет в вилле за туристским лагерем? — быстро проговорил он.
— Да, да! — закричала я. — Собственными глазами видела, как Франт отдавал ее туристу из Швеции.
Капитан даже как — то зашипел от досады.
— Расскажи подробно, что ты видела. Я направлен сюда как раз по этому делу.
Наконец я смогла спокойно рассказать обо всем понимающему человеку. Когда я закончила, капитан поблагодарил меня и в одно мгновение поднял на ноги все отделение милиции. Одного агента он послал в гостиницу, другого на Пляжную, а сам, взяв меня за руку, объявил:
— Идем к дому огородника! Возможно, второй из двойников еще не уехал.
Сержант стоял, не двигаясь, и лишь растерянно бормотал:
— Если бы я об этом узнал раньше…
То — то и оно! Франта ведь можно было сцапать еще в гостинице. Но кто мог тогда догадаться, что у него есть двойник?
Оставив растерянного сержанта, мы направились к дому огородника. Наконец — то я шла рядом с настоящим, никем не притворявшимся офицером уголовного розыска, который был тем, кто он есть на самом деле.
Калитку открыла сварливая старуха с черным платочком на голове. Она была явно напугана и заявила нам, что огородника нет дома, и овощей нет, как будто их внезапно поели гусеницы. Сначала она вообще не хотела нас впускать, не зная, с кем имеет дело. Потом, состроив покорную мину, все же впустила нас в сад.
Там все было как и прежде, только выглядело еще более таинственно. Правда, всего лишь для меня. Офицер не задумывался над этим, у него были иные заботы, своя работа. Вскоре выяснилось, однако, что работы как раз и нет… Когда мы подходили к сараю, уже издали можно было увидеть, что второй Франт улетучился. Створки дверей были широко распахнуты, а внутри зиявшего пустотой сарая уже не было "мерседеса".
— Удрал, — шепнула я.
— Удрал, — словно эхо, откликнулся офицер.
Мы вошли в сарай и поднялись по ступенькам на чердак. Здесь было тихо и пусто, словно чердак был необитаем. Все стояло на прежних местах. Закрытое бумагой окно, под окном покрытая одеялом раскладушка, сбоку старый шкаф, стул, столик. На столике чистая салфетка, вазочка с цветами. А в воздухе жужжала золотистая мушка и… Может быть, поэтому все казалось здесь еще более таинственным.
Подойдя к шкафу, офицер резким движением открыл его. Дверца жалобно заскрипела, а у меня словно перехватило горло… В самом углу пустого шкафа лежала светло — бежевая поплиновая шляпа! Я допускала, что это просто иллюзия, своего рода фата — моргана. Кто — то дунет, кто — то произнесет опрометчивое слово — и шляпа растает в воздухе.
Подойдя на цыпочках к шкафу, я нагнулась и осторожно подняла шляпу. Нет, она существовала наяву… была настоящей… ее можно было потрогать. Я держала шляпу в ладонях, как птицу, которая вот — вот выпорхнет, потом осторожно перевернула ее тульей вниз… Из — под светлого кожаного отворота выглядывал клочок бумаги, покрытый печатными буквами… Ей — богу, газета, и к тому же "Жиче Варшавы"!
— Есть! Есть! Это уж, наверно, та самая, за сто тысяч!
— Что ты плетешь? — Офицер удивленно смотрел на меня. — Что с тобой?
— Ничего, — торопливо бросила я. — Прошу прощения, я должны бежать к виолончелисту.
Прежде чем офицер успел меня задержать, я уже была внизу, крепко сжимая в руке самую дорогую на свете шляпу.
Шляпа за полмиллиона
Остановилась я только у башни, мне просто не хватило дыхания. Переведя дух, я уже входила в башню, когда из кустов донеслось вдруг тихое уханье серой совы. Обернувшись, я заметила среди листвы шелушившийся нос Мацека.
— Что ты здесь делаешь?
— разве не видишь? Наблюдаю, — прошептал он.
— Ты ведь должен был следить за приезжим иностранцем.
— Уже не нужно. Его схватили в гостинице.
— Тогда за кем ты следишь?
— За пани Моникой. Она спряталась в башне.
— А калека?
— Калеку я не видел.
— А пан Коленка?
— Пан Коленка наверху.
— Замечательно! — обрадовалась я. — Продолжай следить, а я поднимусь к нашему виолончелисту. Если он ошалеет от радости, вызывай "скорую помощь".
— Шляпа! — пробормотал ошеломленный Мацек.
Я помахала перед его носом своей добычей.
— Именно шляпа, и как раз та, которую все ищут! Отгадай, где она была? — Мацек, разумеется, не мог произнести ни слова. И я добавила: — Представь себе, там, где я и говорила!
Оставив удивленного Мацека на его наблюдательном посту, я сыпанула к башне. На мой стук в дверь громко ответил пан Коленка:
— Прошу не стучать! Никого не впускаю!
"Наверно, готовит стручковую фасоль и не хочет, чтобы ему мешали", — подумала я и крикнула:
— Это я, Девятка, у меня важные новости!
Он притащился к двери, отодвинул запор и просунул сквозь щель свою внушительную лысину, отчего на лестнице словно посветлело.
— Это ты, моя дорогая? Отнесла папку? Застала профессора?
Мне стало не по себе. Я совсем забыла о папке, а сейчас предстояло рассказать пану Коленке обо всем, что случилось, пока он готовил фасоль. Решив, что не стоит заставлять его излишне нервничать, сообщение о папке я отложила на самый конец. Пусть бедняга порадуется вначале своей шляпе.
— Все в порядке, — ответила я. Но у меня для вас есть еще одна неожиданность.
— Что случилось, моя дорогая? — забеспокоился виолончелист, протирая очки.
Тогда я присела перед ним в реверансе.
— Закройте, пожалуйста, глаза!
— Что только ты, девочка, со мной не вытворяешь! — воскликнул он удивленно.
Он сомкнул веки, напомнив собой изображаемого на картинках старого китайского мандарина. А я, поднявшись на цыпочки, накрыла шляпой его замечательную лысину.
Через мгновение он открыл глаза и сдернул с головы шляпу. Несколько отстранив ее от себя, виолончелист внимательно ее осмотрел, потом повернул тульей вниз и заглянул внутрь.
— Да! — воскликнул он. — Это наконец — то моя шляпа! Смотри, газета, как я тебе и говорил.
Отбросив сложенную газету, он отогнул кожаный отворот и неожиданно страшно побледнел.
— Да, это моя шляпа, — повторил он, — но теперь все напрасно.
— Что напрасно? — в недоумении спросила я.
— Все, — простонал пан Коленка, опускаясь на стул. Я никогда еще не видела человека в таком безысходном отчаянии. Он весь поник и обвис, словно из него ушла жизнь.
— Но почему? — настаивала я. Его отчаяние поразило меня.
— Лучше не спрашивай, моя дорогая. — Он смотрел каким — то отсутствующим взглядом и печально улыбался.
— Вы обещали все объяснить в среду.
— Разве это имеет какое — то значение?
— Имеет. Я из — за вас заварила такую кашу, что трясет целый Небож.
— Девятка, — вздохнул пан Коленка и печально улыбнулся. — Я самый несчастный человек! имел состояние и потерял его. И все из — за этой проклятой шляпы.
— Мне очень жаль, — посочувствовала я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48