Неужели я оказалась настолько слепа? Неужели я не могла предугадать, чем все это кончится? Ведь не один раз мне приходило в голову, что Сара могла сохранить свое прошлое в тайне. Уж слишком много ей пришлось пережить, слишком много горя и страданий вынести. Вот почему она перестала писать Дюфэрам. Вот почему ни слова не сказала сыну о том, кто она такая на самом деле. В Америке она хотела начать новую жизнь.
А я, ничтоже сумняшеся, явилась сюда, чтобы открыть этому человеку страшную правду, поневоле став вестницей несчастья и горя.
Уильям Рейнсферд подтолкнул фотографию ко мне, и губы его превратились в тонкую линию.
– Для чего вы приехали сюда? – прошептал он.
В горле у меня пересохло.
– Вы приехали сюда, чтобы сказать, что моя мать была не тем человеком, которого я знал? Что она оказалась замешана в какую-то трагедию? Вы для этого сюда приехали?
Я почувствовала, как у меня задрожали ноги. Не так я себе все это представляла, совсем не так. Я ожидала увидеть боль, печаль, тоску. Но я не ожидала столкнуться с его гневом.
– Я думала, вы знаете, – промямлила я. – Я приехала сюда потому, что моя семья помнит о том, что ей пришлось пережить тогда, в сорок втором году. Вот почему я здесь.
Он снова покачал головой, дрожащей рукой провел по волосам. Его темные очки с дребезжанием свалились на столик.
– Нет, – выдохнул он. – Нет. Нет, нет. Это безумие. Моя мать была француженкой. Ее фамилия Дюфэр. Она родилась в Орлеане. Она потеряла родителей во время войны. У нее не было братьев. И у нее не осталось семьи. Она никогда не жила в Париже, на этой вашей рю де Сантонь. Эта маленькая еврейская девочка – это не она, это не может быть она. Вы все это выдумали.
– Пожалуйста, – жалобно взмолилась я, – позвольте мне объяснить. Позвольте рассказать вам все с самого начала…
Он выставил перед собой ладони, словно собираясь оттолкнуть меня.
– Я ничего не хочу знать. Оставьте свои истории при себе.
Я почувствовала знакомую тупую боль внизу живота, как будто кто-то когтями рвал меня изнутри на части.
– Пожалуйста, – прошептала я. – Пожалуйста, выслушайте меня.
Уильям Рейнсферд вскочил на ноги с ловкостью и быстротой, неожиданной для такого крупного, полного мужчины. Он взглянул на меня сверху вниз, и лицо его потемнело от гнева.
– Я буду с вами предельно откровенен. Я больше никогда не хочу вас видеть. Я больше ничего не хочу слышать. Пожалуйста, больше никогда не звоните мне.
С этими словами он развернулся и ушел.
Мы с Зоей молча смотрели ему вслед. Столько хлопот, усилий, и все напрасно. Тяжелый перелет, поездка на автомобиле, все мои старания… Ради чего? Я оказалась в тупике. Но я все равно не могла поверить, что история Сары заканчивается здесь, заканчивается так быстро и бесславно. Этого просто не могло быть.
Мы еще долго сидели за столиком и молчали. Потом меня охватил озноб, несмотря на жару. Я подозвала официанта и оплатила счет. Зоя не проронила ни слова. Кажется, она тоже была ошеломлена и растеряна.
Я с трудом поднялась на ноги. Мне казалось, что я бреду сквозь вязкую пелену, каждое движение стоило мне величайших усилий. Итак, что дальше? Куда ехать теперь? Обратно в Париж? Или к Чарле в гости?
Я двинулась прочь, едва переставляя ноги. Казалось, они налиты свинцом, так тяжело давался мне каждый шаг. Позади меня раздался голос Зои, кажется, она окликнула меня, но мне не хотелось оборачиваться. Сейчас мне хотелось только одного – как можно быстрее вернуться в пансионат. Подумать. Потом собрать вещи. Позвонить сестре. Позвонить Эдуарду. И Гаспару.
Я снова услышала голос Зои, он прозвучал громко и встревоженно. Что ей нужно? Почему она плачет? Я заметила, что прохожие смотрят на меня. Я резко развернулась, раздосадованная, намереваясь крикнуть дочери, чтобы она поторапливалась.
Она подскочила ко мне, схватила за руку. Лицо ее покрылось смертельной бледностью.
– Мама… – прошептала она неестественно высоким голосом.
– Что? Что такое? – резко бросила я.
Она показала на мои ноги. А потом заскулила, как щенок.
Я опустила глаза. Моя белая юбка пропиталась кровью. Я перевела взгляд на свой стул, на котором отпечаталось ярко-алое полукружие. По ногам у меня стекали капли крови.
– Тебе не больно, мама? – задыхаясь, прошептала Зоя.
Я схватилась за живот.
– Ребенок… – охваченная ужасом, пробормотала я.
Зоя, не веря своим ушам, смотрела на меня.
– Ребенок? – вскрикнула она, вцепившись в мою руку. – Мама, какой ребенок? О чем ты говоришь?
Ее запрокинутое лицо вдруг стало расплываться у меня перед глазами. Ноги у меня подкосились. И я ничком рухнула на горячую пыльную дорожку.
А потом на меня навалилась тишина. Небо над головой опрокинулось и померкло.
* * *
Я открыла глаза и в нескольких дюймах от себя увидела лицо Зои. Вокруг ощущался безошибочный запах больницы. Маленькая комнатка с зелеными стенами. В руку мне воткнута игла капельницы. Женщина в белой блузке, пишущая что-то на карточке.
– Мама… – прошептала Зоя, беря меня за руку. – Мама, все в порядке. Не волнуйся.
Молодая женщина подошла к моей кровати, остановилась и погладила Зою по голове.
– С вами все будет в порядке, Signora , – сказала она на удивительно приличном английском. – Вы потеряли много крови, но уже все позади.
Голос мой походил на хриплое воронье карканье.
– А ребенок?
– Ребенок в порядке. Мы сделали вам ультразвуковое исследование. Возникли некоторые проблемы с плацентой. Теперь вам нужно отдохнуть. Лежать, лежать и еще раз лежать. Вставать с постели вам противопоказано.
И она вышла из комнаты, тихонько притворив за собой дверь.
– Ты до смерти меня напугала, – заявила Зоя. – Я чуть не обделалась. Сегодня мне можно говорить «обделалась». Не думаю, что ты будешь меня ругать.
Я протянула к ней руки и изо всех сил прижала к себе, несмотря на торчащую из руки иглу капельницы.
– Мама, почему ты мне ничего не сказала о ребенке?
– Я собиралась, родная, собиралась рассказать тебе все.
Она подняла на меня глаза.
– Это из-за ребенка у вас с папой возникли разногласия?
– Да.
– Ты хочешь ребенка, а папа нет, правильно?
– Что-то в этом роде.
Она нежно погладила меня по руке.
– К нам едет папа.
– О Господи… – только и смогла сказать я.
Бертран будет здесь. Бертрану придется расхлебывать кашу, которую заварила я.
– Я позвонила ему, – сообщила Зоя. – Он будет здесь через пару часов.
Глаза у меня наполнились слезами, и я тихонько заплакала.
– Мама, перестань сейчас же, не надо, – взмолилась Зоя, судорожно вытирая ладошками мое лицо. – Все в порядке, теперь все в порядке.
Я слабо улыбнулась и кивнула головой, чтобы успокоить ее. Но мой мир опустел и рухнул. Перед глазами у меня стояло лицо уходящего Уильяма Рейнсферда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82
А я, ничтоже сумняшеся, явилась сюда, чтобы открыть этому человеку страшную правду, поневоле став вестницей несчастья и горя.
Уильям Рейнсферд подтолкнул фотографию ко мне, и губы его превратились в тонкую линию.
– Для чего вы приехали сюда? – прошептал он.
В горле у меня пересохло.
– Вы приехали сюда, чтобы сказать, что моя мать была не тем человеком, которого я знал? Что она оказалась замешана в какую-то трагедию? Вы для этого сюда приехали?
Я почувствовала, как у меня задрожали ноги. Не так я себе все это представляла, совсем не так. Я ожидала увидеть боль, печаль, тоску. Но я не ожидала столкнуться с его гневом.
– Я думала, вы знаете, – промямлила я. – Я приехала сюда потому, что моя семья помнит о том, что ей пришлось пережить тогда, в сорок втором году. Вот почему я здесь.
Он снова покачал головой, дрожащей рукой провел по волосам. Его темные очки с дребезжанием свалились на столик.
– Нет, – выдохнул он. – Нет. Нет, нет. Это безумие. Моя мать была француженкой. Ее фамилия Дюфэр. Она родилась в Орлеане. Она потеряла родителей во время войны. У нее не было братьев. И у нее не осталось семьи. Она никогда не жила в Париже, на этой вашей рю де Сантонь. Эта маленькая еврейская девочка – это не она, это не может быть она. Вы все это выдумали.
– Пожалуйста, – жалобно взмолилась я, – позвольте мне объяснить. Позвольте рассказать вам все с самого начала…
Он выставил перед собой ладони, словно собираясь оттолкнуть меня.
– Я ничего не хочу знать. Оставьте свои истории при себе.
Я почувствовала знакомую тупую боль внизу живота, как будто кто-то когтями рвал меня изнутри на части.
– Пожалуйста, – прошептала я. – Пожалуйста, выслушайте меня.
Уильям Рейнсферд вскочил на ноги с ловкостью и быстротой, неожиданной для такого крупного, полного мужчины. Он взглянул на меня сверху вниз, и лицо его потемнело от гнева.
– Я буду с вами предельно откровенен. Я больше никогда не хочу вас видеть. Я больше ничего не хочу слышать. Пожалуйста, больше никогда не звоните мне.
С этими словами он развернулся и ушел.
Мы с Зоей молча смотрели ему вслед. Столько хлопот, усилий, и все напрасно. Тяжелый перелет, поездка на автомобиле, все мои старания… Ради чего? Я оказалась в тупике. Но я все равно не могла поверить, что история Сары заканчивается здесь, заканчивается так быстро и бесславно. Этого просто не могло быть.
Мы еще долго сидели за столиком и молчали. Потом меня охватил озноб, несмотря на жару. Я подозвала официанта и оплатила счет. Зоя не проронила ни слова. Кажется, она тоже была ошеломлена и растеряна.
Я с трудом поднялась на ноги. Мне казалось, что я бреду сквозь вязкую пелену, каждое движение стоило мне величайших усилий. Итак, что дальше? Куда ехать теперь? Обратно в Париж? Или к Чарле в гости?
Я двинулась прочь, едва переставляя ноги. Казалось, они налиты свинцом, так тяжело давался мне каждый шаг. Позади меня раздался голос Зои, кажется, она окликнула меня, но мне не хотелось оборачиваться. Сейчас мне хотелось только одного – как можно быстрее вернуться в пансионат. Подумать. Потом собрать вещи. Позвонить сестре. Позвонить Эдуарду. И Гаспару.
Я снова услышала голос Зои, он прозвучал громко и встревоженно. Что ей нужно? Почему она плачет? Я заметила, что прохожие смотрят на меня. Я резко развернулась, раздосадованная, намереваясь крикнуть дочери, чтобы она поторапливалась.
Она подскочила ко мне, схватила за руку. Лицо ее покрылось смертельной бледностью.
– Мама… – прошептала она неестественно высоким голосом.
– Что? Что такое? – резко бросила я.
Она показала на мои ноги. А потом заскулила, как щенок.
Я опустила глаза. Моя белая юбка пропиталась кровью. Я перевела взгляд на свой стул, на котором отпечаталось ярко-алое полукружие. По ногам у меня стекали капли крови.
– Тебе не больно, мама? – задыхаясь, прошептала Зоя.
Я схватилась за живот.
– Ребенок… – охваченная ужасом, пробормотала я.
Зоя, не веря своим ушам, смотрела на меня.
– Ребенок? – вскрикнула она, вцепившись в мою руку. – Мама, какой ребенок? О чем ты говоришь?
Ее запрокинутое лицо вдруг стало расплываться у меня перед глазами. Ноги у меня подкосились. И я ничком рухнула на горячую пыльную дорожку.
А потом на меня навалилась тишина. Небо над головой опрокинулось и померкло.
* * *
Я открыла глаза и в нескольких дюймах от себя увидела лицо Зои. Вокруг ощущался безошибочный запах больницы. Маленькая комнатка с зелеными стенами. В руку мне воткнута игла капельницы. Женщина в белой блузке, пишущая что-то на карточке.
– Мама… – прошептала Зоя, беря меня за руку. – Мама, все в порядке. Не волнуйся.
Молодая женщина подошла к моей кровати, остановилась и погладила Зою по голове.
– С вами все будет в порядке, Signora , – сказала она на удивительно приличном английском. – Вы потеряли много крови, но уже все позади.
Голос мой походил на хриплое воронье карканье.
– А ребенок?
– Ребенок в порядке. Мы сделали вам ультразвуковое исследование. Возникли некоторые проблемы с плацентой. Теперь вам нужно отдохнуть. Лежать, лежать и еще раз лежать. Вставать с постели вам противопоказано.
И она вышла из комнаты, тихонько притворив за собой дверь.
– Ты до смерти меня напугала, – заявила Зоя. – Я чуть не обделалась. Сегодня мне можно говорить «обделалась». Не думаю, что ты будешь меня ругать.
Я протянула к ней руки и изо всех сил прижала к себе, несмотря на торчащую из руки иглу капельницы.
– Мама, почему ты мне ничего не сказала о ребенке?
– Я собиралась, родная, собиралась рассказать тебе все.
Она подняла на меня глаза.
– Это из-за ребенка у вас с папой возникли разногласия?
– Да.
– Ты хочешь ребенка, а папа нет, правильно?
– Что-то в этом роде.
Она нежно погладила меня по руке.
– К нам едет папа.
– О Господи… – только и смогла сказать я.
Бертран будет здесь. Бертрану придется расхлебывать кашу, которую заварила я.
– Я позвонила ему, – сообщила Зоя. – Он будет здесь через пару часов.
Глаза у меня наполнились слезами, и я тихонько заплакала.
– Мама, перестань сейчас же, не надо, – взмолилась Зоя, судорожно вытирая ладошками мое лицо. – Все в порядке, теперь все в порядке.
Я слабо улыбнулась и кивнула головой, чтобы успокоить ее. Но мой мир опустел и рухнул. Перед глазами у меня стояло лицо уходящего Уильяма Рейнсферда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82