– Я придумаю, как вернуться домой и спасти его. Я обязательно придумаю.
* * *
После ужина Эрве предложил нам лимонный ликер, ледяной итальянский ликер с лимоном. У него был такой чудесный желтый цвет. Гийом медленно потягивал свой напиток. Во время ужина он говорил совсем мало. Похоже, он был подавлен. И я не решалась вновь поднять тему событий на «Вель д'Ив». Но именно он повернулся ко мне и заговорил, тогда как остальные напряженно слушали.
– Моя бабушка уже совсем старенькая, – сказал он. – Она больше не будет говорить об этом. Но бабуля успела рассказать мне все, что я должен знать; о том дне она рассказала мне все. Я думаю, что самым трудным для нее было жить дальше, зная, что остальные погибли. Продолжать жить без них. Потеряв всю свою семью.
Я не знала, что сказать. Мальчики тоже хранили молчание.
– После войны моя бабушка каждый день приходила в гостиницу «Лютеция», что на бульваре Распай, – продолжал Гийом. – Пожалуй, я бы посоветовал вам самой съездить туда и попытаться найти кого-нибудь, кто вернулся домой из концентрационных лагерей. Там были списки людей и организаций. Она ходила туда каждый день и ждала. Но спустя какое-то время она перестала наведываться в гостиницу. До нее стали доходить слухи о лагерях. Она начала понимать, что все ее родственники погибли. Что никто не вернется назад. В общем-то, тогда об этом никто ничего не знал. Но теперь, после того как вернулись те, кому повезло уцелеть, и рассказали о пережитом, все знают, что там творилось.
За столом снова воцарилась тишина.
– А знаете, что потрясло меня больше всего в событиях на «Вель д'Ив»? – спросил Гийом. – Кодовое название операции.
Благодаря упорным поискам ответ на этот вопрос был мне известен.
– Операция «Весенний ветер», – пробормотала я.
– Не правда ли, очень милое название для таких кошмарных событий? – сказал Гийом. – Гестапо попросило французскую полицию «предоставить» им определенное количество евреев в возрасте от шестнадцати до пятидесяти лет. Но полиция вознамерилась депортировать их как можно больше, и власти решили подкорректировать полученный приказ, так что они арестовали и маленьких детей, которые родились уже во Франции. Французских детей и французских граждан.
– Гестапо не просило арестовывать их? – переспросила я.
– Нет, – ответил он. – Во всяком случае, поначалу. Депортация детей открыла бы правду: всему миру стало бы ясно, что евреев отправляют не в трудовые лагеря, а посылают на смерть.
– Так почему же детей арестовали? – задала я очередной вопрос.
Гийом сделал глоток лимонного ликера.
– Вероятно, в полиции считали, что дети евреев, пусть даже они родились во Франции, все равно остаются евреями. Так что в итоге Франция отправила в лагеря смерти почти восемьдесят тысяч евреев. И назад вернулась хорошо если пара тысяч. А из детей не вернулся никто.
На обратном пути домой я все не могла забыть темные и грустные глаза Гийома. Он предложил показать мне фотографии своей бабушки и ее семьи, так что я оставила ему номер телефона. Он пообещал, что вскоре позвонит.
Когда я вошла, Бертран смотрел телевизор. Он лежал на диване, подложив под голову руку.
– Ну, – поинтересовался он, не соизволив даже оторваться от экрана, – как поживают твои мальчики? Все такие же изысканно утонченные?
Я сбросила с ног сандалии и присела на диван, глядя на его чеканный, элегантный профиль.
– Замечательное угощение. И еще к ним в гости пришел интересный человек. Гийом.
– Ага, – воскликнул Бертран, глядя на меня с некоторым интересом. – Гей?
– Нет, по-моему. Впрочем, я не разбираюсь в таких вещах.
– И что же такого интересного ты нашла в этом Гийоме?
– Он рассказывал нам о своей бабушке, которая сумела избежать облавы на «Вель д'Ив» в сорок втором году.
– М-м, – пробормотал он, с помощью пульта дистанционного управления переключая каналы.
– Бертран, – обратилась я к нему, – когда ты учился в школе, вам рассказывали о трагедии на «Вель д'Ив»?
– Нет, насколько я помню.
– Я как раз работаю над этой темой для журнала. Приближается шестидесятая годовщина.
Бертран обхватил мою босую ступню и начал массировать ее сильными, теплыми пальцами.
– Ты полагаешь, читателям будет интересна эта история с «Вель д'Ив»? – небрежно поинтересовался он. – Это ведь было так давно и осталось в прошлом. По-моему, это не совсем то, о чем хотело бы прочесть большинство людей.
– Ты имеешь в виду, что французы стыдятся этих событий? – сказала я. – Поэтому мы просто должны забыть об этом и жить дальше, так, что ли?
Он убрал мою ногу с коленей, и в глазах у него появился знакомый блеск. Я подобралась.
– Ну-ну, – с дьявольской усмешкой протянул он, – тебе представилась еще одна возможность продемонстрировать своим дорогим соотечественникам, какими непорядочными оказались мы, лягушатники, сотрудничая с нацистами и отправляя эти бедные несчастные семейства на смерть. Маленькая мисс Нахант обнаруживает зловещую правду! И что ты собираешься делать дальше, amour, ткнуть нас в это носом? Да всем уже давно наплевать на эту историю! Ее уже никто не помнит. Напиши о чем-нибудь другом. О чем-нибудь смешном, занятном, пикантном. Ты ведь знаешь, как это делается. Скажи Джошуа, что с «Вель д'Ив» он промахнулся. Никто не станет читать об этом. Люди зевнут и перевернут страницу, переходя к следующей колонке.
Разозлившись, я встала с дивана.
– Мне кажется, ты ошибаешься, – кипя от возмущения, заявила ему я. – Я думаю, что людям слишком мало известно о тех событиях. Даже Кристоф почти ничего не знает о них, а ведь он француз.
Бертран лишь презрительно фыркнул в ответ.
– А-а, неужели Кристоф умеет читать? По-моему, единственные слова, которые он в состоянии разобрать, это «Гуччи» и «Прада».
Не говоря больше ни слова, я вышла из комнаты, отправилась в ванную и включила воду. Ну почему, почему я не послала его ко всем чертям? Почему я по-прежнему мирюсь с ним, снова и снова? Потому что ты все еще любишь его, правильно? Любишь с той самой минуты, когда познакомилась с ним, несмотря на его властность, грубость и эгоизм? Он умен, он красив, он может быть забавен, он очень хорош в постели, не так ли? Ты помнишь о бесчисленных чувственных ночах, о поцелуях и ласках, о смятых простынях, о его красивом теле, теплых губах, шаловливой улыбке. Бертран. Очаровательный. Неотразимый. Энергичный и трудолюбивый. Вот почему ты терпишь его, не так ли? Но сколько еще это будет продолжаться? Я вспомнила недавний разговор с Изабеллой. Джулия, ты терпишь выходки Бертрана, потому что боишься потерять его? Мы сидели в маленьком кафе неподалеку от школы Салль Плейель, в которой наши дочери занимались балетом, и Изабелла закурила очередную сигарету, которым я потеряла счет, и взглянула мне прямо в глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82
* * *
После ужина Эрве предложил нам лимонный ликер, ледяной итальянский ликер с лимоном. У него был такой чудесный желтый цвет. Гийом медленно потягивал свой напиток. Во время ужина он говорил совсем мало. Похоже, он был подавлен. И я не решалась вновь поднять тему событий на «Вель д'Ив». Но именно он повернулся ко мне и заговорил, тогда как остальные напряженно слушали.
– Моя бабушка уже совсем старенькая, – сказал он. – Она больше не будет говорить об этом. Но бабуля успела рассказать мне все, что я должен знать; о том дне она рассказала мне все. Я думаю, что самым трудным для нее было жить дальше, зная, что остальные погибли. Продолжать жить без них. Потеряв всю свою семью.
Я не знала, что сказать. Мальчики тоже хранили молчание.
– После войны моя бабушка каждый день приходила в гостиницу «Лютеция», что на бульваре Распай, – продолжал Гийом. – Пожалуй, я бы посоветовал вам самой съездить туда и попытаться найти кого-нибудь, кто вернулся домой из концентрационных лагерей. Там были списки людей и организаций. Она ходила туда каждый день и ждала. Но спустя какое-то время она перестала наведываться в гостиницу. До нее стали доходить слухи о лагерях. Она начала понимать, что все ее родственники погибли. Что никто не вернется назад. В общем-то, тогда об этом никто ничего не знал. Но теперь, после того как вернулись те, кому повезло уцелеть, и рассказали о пережитом, все знают, что там творилось.
За столом снова воцарилась тишина.
– А знаете, что потрясло меня больше всего в событиях на «Вель д'Ив»? – спросил Гийом. – Кодовое название операции.
Благодаря упорным поискам ответ на этот вопрос был мне известен.
– Операция «Весенний ветер», – пробормотала я.
– Не правда ли, очень милое название для таких кошмарных событий? – сказал Гийом. – Гестапо попросило французскую полицию «предоставить» им определенное количество евреев в возрасте от шестнадцати до пятидесяти лет. Но полиция вознамерилась депортировать их как можно больше, и власти решили подкорректировать полученный приказ, так что они арестовали и маленьких детей, которые родились уже во Франции. Французских детей и французских граждан.
– Гестапо не просило арестовывать их? – переспросила я.
– Нет, – ответил он. – Во всяком случае, поначалу. Депортация детей открыла бы правду: всему миру стало бы ясно, что евреев отправляют не в трудовые лагеря, а посылают на смерть.
– Так почему же детей арестовали? – задала я очередной вопрос.
Гийом сделал глоток лимонного ликера.
– Вероятно, в полиции считали, что дети евреев, пусть даже они родились во Франции, все равно остаются евреями. Так что в итоге Франция отправила в лагеря смерти почти восемьдесят тысяч евреев. И назад вернулась хорошо если пара тысяч. А из детей не вернулся никто.
На обратном пути домой я все не могла забыть темные и грустные глаза Гийома. Он предложил показать мне фотографии своей бабушки и ее семьи, так что я оставила ему номер телефона. Он пообещал, что вскоре позвонит.
Когда я вошла, Бертран смотрел телевизор. Он лежал на диване, подложив под голову руку.
– Ну, – поинтересовался он, не соизволив даже оторваться от экрана, – как поживают твои мальчики? Все такие же изысканно утонченные?
Я сбросила с ног сандалии и присела на диван, глядя на его чеканный, элегантный профиль.
– Замечательное угощение. И еще к ним в гости пришел интересный человек. Гийом.
– Ага, – воскликнул Бертран, глядя на меня с некоторым интересом. – Гей?
– Нет, по-моему. Впрочем, я не разбираюсь в таких вещах.
– И что же такого интересного ты нашла в этом Гийоме?
– Он рассказывал нам о своей бабушке, которая сумела избежать облавы на «Вель д'Ив» в сорок втором году.
– М-м, – пробормотал он, с помощью пульта дистанционного управления переключая каналы.
– Бертран, – обратилась я к нему, – когда ты учился в школе, вам рассказывали о трагедии на «Вель д'Ив»?
– Нет, насколько я помню.
– Я как раз работаю над этой темой для журнала. Приближается шестидесятая годовщина.
Бертран обхватил мою босую ступню и начал массировать ее сильными, теплыми пальцами.
– Ты полагаешь, читателям будет интересна эта история с «Вель д'Ив»? – небрежно поинтересовался он. – Это ведь было так давно и осталось в прошлом. По-моему, это не совсем то, о чем хотело бы прочесть большинство людей.
– Ты имеешь в виду, что французы стыдятся этих событий? – сказала я. – Поэтому мы просто должны забыть об этом и жить дальше, так, что ли?
Он убрал мою ногу с коленей, и в глазах у него появился знакомый блеск. Я подобралась.
– Ну-ну, – с дьявольской усмешкой протянул он, – тебе представилась еще одна возможность продемонстрировать своим дорогим соотечественникам, какими непорядочными оказались мы, лягушатники, сотрудничая с нацистами и отправляя эти бедные несчастные семейства на смерть. Маленькая мисс Нахант обнаруживает зловещую правду! И что ты собираешься делать дальше, amour, ткнуть нас в это носом? Да всем уже давно наплевать на эту историю! Ее уже никто не помнит. Напиши о чем-нибудь другом. О чем-нибудь смешном, занятном, пикантном. Ты ведь знаешь, как это делается. Скажи Джошуа, что с «Вель д'Ив» он промахнулся. Никто не станет читать об этом. Люди зевнут и перевернут страницу, переходя к следующей колонке.
Разозлившись, я встала с дивана.
– Мне кажется, ты ошибаешься, – кипя от возмущения, заявила ему я. – Я думаю, что людям слишком мало известно о тех событиях. Даже Кристоф почти ничего не знает о них, а ведь он француз.
Бертран лишь презрительно фыркнул в ответ.
– А-а, неужели Кристоф умеет читать? По-моему, единственные слова, которые он в состоянии разобрать, это «Гуччи» и «Прада».
Не говоря больше ни слова, я вышла из комнаты, отправилась в ванную и включила воду. Ну почему, почему я не послала его ко всем чертям? Почему я по-прежнему мирюсь с ним, снова и снова? Потому что ты все еще любишь его, правильно? Любишь с той самой минуты, когда познакомилась с ним, несмотря на его властность, грубость и эгоизм? Он умен, он красив, он может быть забавен, он очень хорош в постели, не так ли? Ты помнишь о бесчисленных чувственных ночах, о поцелуях и ласках, о смятых простынях, о его красивом теле, теплых губах, шаловливой улыбке. Бертран. Очаровательный. Неотразимый. Энергичный и трудолюбивый. Вот почему ты терпишь его, не так ли? Но сколько еще это будет продолжаться? Я вспомнила недавний разговор с Изабеллой. Джулия, ты терпишь выходки Бертрана, потому что боишься потерять его? Мы сидели в маленьком кафе неподалеку от школы Салль Плейель, в которой наши дочери занимались балетом, и Изабелла закурила очередную сигарету, которым я потеряла счет, и взглянула мне прямо в глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82