Она быстро выскользнула из под
меня, проворно раздвинула мои ноги и тотчас же напала на меня
ртом. Проворный и острый язык колол и жалил, вонзаясь и быстро
выскакивая, как стилет. Я возбудилась как бешеная, отталкивала
ее голову или тащила ее за волосы. Тогда она хитро
приостанавливалась и начинала снова свою тихую нежную ласку.
Она впрыскивала в меня слюну и тихо лизала там же, кусала мою
шкуру и тело с такой сладкой нежностью, что одно только
воспоминание об этом заставляет меня замирать от удовольствия.
О, какое наслаждение я испытывала! , Какая сладость меня
волновала! Какая безбрежность страстей мною владела! Я
забывалась беспрерывно... Я иступленно билась и скидывала ее
телом, но быстрый, жаливший язык все же меня настигал и пронзал
неотвратно. Две тонкие твердые губы охватили мой клитор, щипали
его, сжимали, тихонько вытягивая из меня душу. Нет, Фанни, так
чувствовать и наслаждаться невозможно более одного раза в жизни!
Какое это было напряжение нервов, какой стук и рокотанье в
жилах, какое пылание всего тела, всей крови. Я горела, таяла и
все чувствовала дыхание ненасытных губ, упивающихся всей
глубиной моего существа. Я тебя уверяю, что была иссушена, хотя
через край наполнилась кровью и влагой. Но как я все-таки
блаженствовала! Фанни, я не могла более этого выносить. Когда
я говорю об этом наслаждении, мне опять хочется испытывать
нежное щекотание. , Все пожирающее и ненасытное. Утоли меня!
Ах, утоли же живее... Сильнее... Хорошо... Ах, как хорошо! Я
умираю...
Фанни была злее волчицы. "Будет, будет- повторяла Гамиани-
ты меня изнуряешь. Я считала тебя менее искустной и не думала,
что ты такая страстная. Я это вижу по тому, как ты
развернулась. Огонь пропитал тебя насквозь".
Фанни: "иначе и не может быть. Надо быть бескровной,
безжизненной, чтобы не воспламениться вблизи тебя. Ну что же
было с тобой потом?
Гамиани: "я согласилась принять посвящение в тайны
монастырских сатурналий. Большинством голосов я была принята и
через два дня уже представлена. По правилам устава я пришла
обнаженной, произнесла слова требуемой присяги и в конце обряда
смело посвятила себя преклонению огромному деревянному приалу
(пенису), стоящему в зале специально для этого обряда. Едва я
кончила скорбное возлияние, как вся ватага сестер кинулась на
меня, как толпа людоедов. Я подчинялась всем их капризам,
принимала самые отчаянные позы безудержного сладострастия и,
наконец, завершив все непристойным танцем, была провозглашена
непобедимой.
Невзирая на мое изнурение, одна маленькая монахиня, более
живая, более миловидная и даже более искусная чем
настоятельница, взяла меня к себе в постель. Это была самая
гениальная трибада, какую мог сотворить ад. Я почувствовала
такую подлинную телесную страсть, что мы потом были почти
неразлучны во время великих ночных фантастических случений".
Фанни: "где они происходили?"
Гамиани: "в огромном зале, где гений искусства соединялся с
духом разврата. В него вели две гигантские двери, затворяющиеся
по восточному, богато украшенные занавесками, шитыми золотом и
разрисованными тысячью арабесок. Стены покрывал темно-синий
бархат в рамках из лимонного дерева с резьбой. В промежутках
стояли огромные зеркала, во всю высоту от пола до потолка. Во
время оргиястических действий толпы беснующихся монахинь
отражались в зеркалах! Подушки и диваны заменяли собой стулья,
помогая страстным играм и подчеркивая бестыдства поз. Двойной
ковер тончайшей работы покрывал собой весь пол. На нем были
вытканы с изысканным подбором красок, двадцать сладострастных
групп в бесовых, бестыдных положениях, раздражавших даже самые
угасшие желания. Картины потолка бросали взорам картины
безумного разврата. Я навсегда запомнила изображение таиды,
пылко и страстно терзаемой карибантом. Никогда я не могла
смотреть на эту картину без того, чтобы не почувствовать
вкипающей во мне похоти.
Фанни: "о, каково должно быть это сладостное зрелище!"
Гамиани: "прибавь ко всей роскоши этой обстановки опьяняющий
запах духов, тепловатый и ровный воздух, таинственный и
ласкающий свет, струящийся из шести алебастровых ламп. Все это
рождало в нас нераз'яснимое очарование, смешанное с
беспокойством желаний, с чувственными снами наяву. Это было
светило гарема с его тайными наслаждениями, с его невыразимой
истомой".
Фанни: "как хорошо, как сладко проводить опьяняющие ночи
возле того , кого любишь!"
Гамиани: "несомненно, но любовь охотно бы избрала это место
своим храмом, если бы только безобразная и отвратительная оргия
не превращала его каждый вечер в грязный вертеп".
Фанни: "как же это?"
Гамиани: "с наступлением полуночи сходились туда монахини
одетые в простые черные туники, ярко выделяющие белизну их кожи.
У всех были голые ноги и распущенные волосы. Как по волшебному
мгновенью начиналось священное служение, торжественное и
великолепное. Настоятельница подавала знак и все послушно
повиновались. Затем подавались кушанья и горячительные
возбуждающие напитки. Под их действием разогревались и
румянились бледные лица этих женщин, ослабленные развратом и
холодом. Вакхические пары, возбуждающие приправы разливали по
телу огонь и волновали воображение. Речь оживлялась и
становилась шумной, доходила до скабрезных шуток и безумных
возгласов, разнообразных пений с раскатами смеха, стука графинов
и звонов бокалов. Потом следовал град поцелуев. Губы слипались
с телом, губы слипались с губами. Подавленные вздохи сменялись
словами смертельной истомы, жарким бредом, разливались по
комнате огнем страсти. Вскоре поцелуям недостаточно становилось
губ, век, грудей и плеч. И вот одежды бесстыдно вскидывались к
верху или сбрасывались на пол. Открывались бесподобные зрелища.
Гирлянды женских тел гибких и нежных, сплетенных в быстрых и
медленных касаниях, возбуждали друг друга. Когда нетерпеливым
парам казался слишком далекий миг последней сладости, они
ненадолго удалялись, чтобы собраться с духом. Впившись глазами
друг в друга, глазами полными огня, они состязались в искусстве
соблазна, одна стремилась обольстить другую непристойной позой.
Та, которая побеждала силой жестов и распутством подвергалась
яростному нападению соперницы, которая ее опрокидывала, осыпала
ее дождем поцелуев, душила ее ласками, в'едалась в сладчайшую и
тайную сердцевину ее тела, раскинув ноги так, чтобы самой
испытать тоже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14