Федерико попросил Марка также связаться с Антонио и рассказать тому о достигнутых успехах, потому что ему самому некогда снова повторять свой рассказ. Марк заверил приятеля, что выполнит его просьбу, и вдруг почувствовал некоторую неловкость: он осознал, что добавить к рассказу Федерико ему самому совершенно нечего. Он пока вообще ничего не предпринял, чтобы помочь в столь сложных поисках. Несколькими туманными фразами он намекнул, что как раз проводит кое-какую работу, в результате которой, возможно, сможет получить ценную информацию.
В это самое время на другом конце света Антонио, отложив на неопределенное время поиски разгадки таинственного черепа, преспокойно пил пиво. На этикетке стоявшей перед ним бутылки было изображено яркое солнце, пронзающее пространство горячими вибрирующими лучами, – точь-в-точь такое, к какому привыкли и сам Антонио, и все жители огромного города Мехико. Носатый череп Антонио положил в сейф в доме отца и на некоторое время забыл о странной находке. Пока ему даже не подвернулся подходящий случай, чтобы кому-нибудь рассказать о ней. Все его мысли сейчас были заняты другим: в жизни Антонио появилась женщина. Для полноты картины следует отметить, что женщина эта была – а как же иначе? – решительно недоступна: замужняя, значительно старше его по возрасту, занимавшая ответственный пост в каком-то финансовом учреждении и, соответственно, имевшая высокое положение в обществе. Типичная начальница, окруженная плотным кольцом услужливых, но втайне ненавидящих ее подчиненных. Женщина, судя по всему, не склонная, да и вряд ли способная испытывать сложные, противоречивые чувства, а уж тем более мучиться от них. Антонио обратил на нее внимание лишь потому, что чувствовал себя одиноким: ему не к чему было стремиться и не с кем было поделиться тем, чем он, по его мнению, владел в избытке, а именно самыми невероятными знаниями о реальности, о жизни и всех ее капризах. Вспоминая красивые темные глаза женщины, Антонио ловил себя на том, что непроизвольно ему приходят на ум и черные глазницы черепа, лежавшего в отцовском сейфе. В своих фантазиях он помещал эти красивые глаза в зияющие орбиты черепа Пиноккио.
Сама она и не догадывалась, сколько времени в своих мыслях уделяет ей Антонио. Столкнулись они в пол-пень – естественно, жаркий – на выходе из лифта в здании банка, расположенном на проспекте Либертад. Антонио успел заметить морщинки на ее лице, оценить усталость измученного долгими годами супружеской жизни тела, поймать неуловимую грацию и гармонию движений, которые хранили память о гибкой, привлекательной, судя по всему, некогда безупречной фигуре. Антонио захотелось догнать ее, поделиться своим секретом, заставить ее понять то, что ему уже было известно, но, увы: пороху ему хватило лишь на то, чтобы сказать: «Добрый день, и пусть каждый день будет добрым, пусть все ваши дни будут добрыми…» Больше он не смог выдавить из себя ни единого слова. Женщина даже не удивилась, услышав столь странное приветствие, и, как показалось Антонио, почувствовала в его словах что-то большее, чем то немногое, что было произнесено вслух. С того мгновения их встречи окрасила некая особая, заговорщическая атмосфера, и влечение Антонио, вместо того чтобы ослабеть, лишь крепло день ото дня. Впрочем, накануне вечером он получил по электронной почте большое письмо от Марка. Расследование, проведенное Федерико, подталкивало и остальных друзей к тому, чтобы показать наконец свою удаль в нелегком ремесле охотников за тайным знанием, затерянным в дебрях библиотек и в самых немыслимых уголках города. К сожалению, эти поиски могли обернуться не чем иным, как бесцельной прогулкой дилетантов, предпринятой для того, чтобы развеять скуку и игрой воображения немного приподнять пелену обыденности. Однако Антонио не хотел быть первым отказавшимся от поисков – возможно, бесплодных. Так уж получилось, что именно он втянул друзей в это приключение, заставил обоих, пусть и в шутку, дать мушкетерскую клятву помогать друг другу в раскрытии тайны – может быть, несуществующей, – и теперь он выглядел бы просто глупо, спрятав череп в сейф и сделав вид, будто ничего не произошло и никакой клятвы не было. Для начала нужно было покопаться в отцовской фильмотеке – в старых пленках, которые тот коллекционировал с молодости. Антонио просто не мог позволить себе отложить столь необыкновенное предприятие под воздействием присущей ему вялости и апатии, а также своего извращенного вкуса, благодаря которому он всегда выбирал женщин, о коих можно было только мечтать. Привычка отказываться от того, что нравится, была одной из ярких отличительных черт его мазохистской натуры.
Федерико приехал во Флоренцию на своем маленьком черном «фиате». Он припарковался на набережной, довольно далеко от исторического центра города, над которым возвышался знаменитый, веками приковывающий восхищенные взгляды эстетов купол Дуомо. Попасть во Флоренцию, не совершив паломничества по улицам, застроенным старинными дворцами аристократических семейств, было невозможно. Эта показная пышность не просто давила на Федерико, а, как ему казалось, обрушивалась на него, чтобы уничтожить пораженную декадентской роскошью Медичи душу. В тот день ему не было никакого дела ни до величественных фасадов, ни до знаменитых гробниц торговцев и чиновников, которые местная знать и служители церкви украсили с великолепием, противоречащим скорби. Архитектурная мода, игра стилей, истории из жизни клана герцогов, покровителей искусств, – все это не шло ни в какое сравнение с мятежом деревянной куклы Коллоди, марионетки, осознавшей себя самым настоящим ребенком из плоти и крови, несмотря на то что дерево, из которого она была сделана, по своей природе отрицало ее бренность и смертность.
Избавившись наконец от машины, Федерико прогулялся пешком до Бигалло – особняка на углу улицы Кальцаюоли. Именно здесь, в том месте, где обычно оставляли нежеланных младенцев, родившихся в этом древнем тосканском городе, он договорился встретиться с неким Винченцо, связаться с которым посоветовал ему университетский библиотекарь. Во время короткой встречи с самим ученым мужем Федерико едва не проникся лишь одним чувством – холодным и даже слегка ироничным скептицизмом, склонным отстраненно отвергать любые предположения, мысли или явления, существование которых не находило подтверждения в классифицированных и каталогизированных письменных документах. Выслушав краткое сообщение Федерико, в котором тот изложил свои теории по поводу предполагаемого черепа Пиноккио, старый библиотекарь даже не улыбнулся: свойственное его лицу выражение сердечной заботы и отеческого расположения истинного благодетеля культуры к юному чаду сменилось вдруг плохо скрываемой гримасой оскорбленного достоинства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132
В это самое время на другом конце света Антонио, отложив на неопределенное время поиски разгадки таинственного черепа, преспокойно пил пиво. На этикетке стоявшей перед ним бутылки было изображено яркое солнце, пронзающее пространство горячими вибрирующими лучами, – точь-в-точь такое, к какому привыкли и сам Антонио, и все жители огромного города Мехико. Носатый череп Антонио положил в сейф в доме отца и на некоторое время забыл о странной находке. Пока ему даже не подвернулся подходящий случай, чтобы кому-нибудь рассказать о ней. Все его мысли сейчас были заняты другим: в жизни Антонио появилась женщина. Для полноты картины следует отметить, что женщина эта была – а как же иначе? – решительно недоступна: замужняя, значительно старше его по возрасту, занимавшая ответственный пост в каком-то финансовом учреждении и, соответственно, имевшая высокое положение в обществе. Типичная начальница, окруженная плотным кольцом услужливых, но втайне ненавидящих ее подчиненных. Женщина, судя по всему, не склонная, да и вряд ли способная испытывать сложные, противоречивые чувства, а уж тем более мучиться от них. Антонио обратил на нее внимание лишь потому, что чувствовал себя одиноким: ему не к чему было стремиться и не с кем было поделиться тем, чем он, по его мнению, владел в избытке, а именно самыми невероятными знаниями о реальности, о жизни и всех ее капризах. Вспоминая красивые темные глаза женщины, Антонио ловил себя на том, что непроизвольно ему приходят на ум и черные глазницы черепа, лежавшего в отцовском сейфе. В своих фантазиях он помещал эти красивые глаза в зияющие орбиты черепа Пиноккио.
Сама она и не догадывалась, сколько времени в своих мыслях уделяет ей Антонио. Столкнулись они в пол-пень – естественно, жаркий – на выходе из лифта в здании банка, расположенном на проспекте Либертад. Антонио успел заметить морщинки на ее лице, оценить усталость измученного долгими годами супружеской жизни тела, поймать неуловимую грацию и гармонию движений, которые хранили память о гибкой, привлекательной, судя по всему, некогда безупречной фигуре. Антонио захотелось догнать ее, поделиться своим секретом, заставить ее понять то, что ему уже было известно, но, увы: пороху ему хватило лишь на то, чтобы сказать: «Добрый день, и пусть каждый день будет добрым, пусть все ваши дни будут добрыми…» Больше он не смог выдавить из себя ни единого слова. Женщина даже не удивилась, услышав столь странное приветствие, и, как показалось Антонио, почувствовала в его словах что-то большее, чем то немногое, что было произнесено вслух. С того мгновения их встречи окрасила некая особая, заговорщическая атмосфера, и влечение Антонио, вместо того чтобы ослабеть, лишь крепло день ото дня. Впрочем, накануне вечером он получил по электронной почте большое письмо от Марка. Расследование, проведенное Федерико, подталкивало и остальных друзей к тому, чтобы показать наконец свою удаль в нелегком ремесле охотников за тайным знанием, затерянным в дебрях библиотек и в самых немыслимых уголках города. К сожалению, эти поиски могли обернуться не чем иным, как бесцельной прогулкой дилетантов, предпринятой для того, чтобы развеять скуку и игрой воображения немного приподнять пелену обыденности. Однако Антонио не хотел быть первым отказавшимся от поисков – возможно, бесплодных. Так уж получилось, что именно он втянул друзей в это приключение, заставил обоих, пусть и в шутку, дать мушкетерскую клятву помогать друг другу в раскрытии тайны – может быть, несуществующей, – и теперь он выглядел бы просто глупо, спрятав череп в сейф и сделав вид, будто ничего не произошло и никакой клятвы не было. Для начала нужно было покопаться в отцовской фильмотеке – в старых пленках, которые тот коллекционировал с молодости. Антонио просто не мог позволить себе отложить столь необыкновенное предприятие под воздействием присущей ему вялости и апатии, а также своего извращенного вкуса, благодаря которому он всегда выбирал женщин, о коих можно было только мечтать. Привычка отказываться от того, что нравится, была одной из ярких отличительных черт его мазохистской натуры.
Федерико приехал во Флоренцию на своем маленьком черном «фиате». Он припарковался на набережной, довольно далеко от исторического центра города, над которым возвышался знаменитый, веками приковывающий восхищенные взгляды эстетов купол Дуомо. Попасть во Флоренцию, не совершив паломничества по улицам, застроенным старинными дворцами аристократических семейств, было невозможно. Эта показная пышность не просто давила на Федерико, а, как ему казалось, обрушивалась на него, чтобы уничтожить пораженную декадентской роскошью Медичи душу. В тот день ему не было никакого дела ни до величественных фасадов, ни до знаменитых гробниц торговцев и чиновников, которые местная знать и служители церкви украсили с великолепием, противоречащим скорби. Архитектурная мода, игра стилей, истории из жизни клана герцогов, покровителей искусств, – все это не шло ни в какое сравнение с мятежом деревянной куклы Коллоди, марионетки, осознавшей себя самым настоящим ребенком из плоти и крови, несмотря на то что дерево, из которого она была сделана, по своей природе отрицало ее бренность и смертность.
Избавившись наконец от машины, Федерико прогулялся пешком до Бигалло – особняка на углу улицы Кальцаюоли. Именно здесь, в том месте, где обычно оставляли нежеланных младенцев, родившихся в этом древнем тосканском городе, он договорился встретиться с неким Винченцо, связаться с которым посоветовал ему университетский библиотекарь. Во время короткой встречи с самим ученым мужем Федерико едва не проникся лишь одним чувством – холодным и даже слегка ироничным скептицизмом, склонным отстраненно отвергать любые предположения, мысли или явления, существование которых не находило подтверждения в классифицированных и каталогизированных письменных документах. Выслушав краткое сообщение Федерико, в котором тот изложил свои теории по поводу предполагаемого черепа Пиноккио, старый библиотекарь даже не улыбнулся: свойственное его лицу выражение сердечной заботы и отеческого расположения истинного благодетеля культуры к юному чаду сменилось вдруг плохо скрываемой гримасой оскорбленного достоинства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132