Линна отрицательно качает головой и делает глоток из бокала, который держит в руке, – это всего лишь сельтерская вода.
Нельзя терять контроля над собой, ведь она тут хозяйка.
Двое мужчин направляются к креслам с подголовниками в углу. Женщина садится на подлокотник одного из них, раскуривает трубку, глубоко затягивается, потом, склонившись, целует сидящего в кресле мужчину, выдувая дым ему в легкие. Потом проделывает то же самое с мужчиной, сидящим в кресле напротив, в то время как первый просовывает руки ей под блузку. Она этого словно и не замечает.
Линна быстро присоединяется к группе гостей, собравшихся вокруг стола в столовой и попивающих вино и ромовый пунш. Она обменивается кое с кем парой слов, потом бредет в кухню, где повариха наполняет напитками кувшины и выкладывает на фарфоровые блюда тарталетки. Делает она это тщательно и медленно, стараясь не обращать внимания на нетерпеливых и несдержанных гостей, которые хватают еду, не дожидаясь, когда она закончит оформлять блюда.
– Они не оставляют меня в покое, – жалуется повариха.
– Сосредоточьтесь на напитках. Пищу стадо найдет само.
– Мадам?…
– Все в порядке, Сьюзен. Делайте все так, как вы привыкли. – Линна окидывает взглядом гостей, размышляя, стоит ли попросить их не мешать Сьюзен, но в этот момент ее внимание привлекает голос из передней.
Она идет туда, чтобы приветствовать нового гостя – высокого черного мужчину с большой бутылкой в руке.
– Это тебе, – говорит он с акцентом, который Хейли определяет как гаитянский или ямайский, и вручает ей бутылку.
Линна легко целует его в губы, берет за руку и ведет к лестнице.
Хейли доводилось бывать на подобных вечеринках, но никогда – в столь элегантно обставленных домах и в столь пестром обществе. Царствующий здесь гедонизм шокирует ее. Женщина с трубкой кругами бродит по комнате, вдувая табачный дым в легкие мужчин и женщин. Чернокожая девица в восхитительной синей шелковой блузке и брюках, обнажив грудь, колышет бедрами в такт доносящемуся из стереопроигрывателя медленному ритму в стиле регги. Двое мужчин в танце описывают круги вокруг нее, ожидая, когда она упадет. Пронзительный смех доносится из столовой; в тени, за лестницей, какая-то особа жалуется на что-то своему спутнику: она то жалобно хныкает, то всхлипывает.
И над всем этим на лестнице, не выпуская руки своего чернокожего гостя, с царственным видом, словно птица-стервятник, питающаяся энергией толпы, стоит Линна – насытившаяся этой энергией, но одинокая – такая же одинокая, какой была среди гостей Карло.
– Луи наверху, он ждет тебя, – говорит она спутнику.
– Присоединяйся к нам, – тихо шепчет он на местном диалекте и гладит ее по обнаженному плечу. Линна слабеет от внезапно нахлынувшего желания, но этого человека она тоже боится.
– Не могу, – мягко отклоняет она его предложение и поворачивается, чтобы спуститься вниз. Делает шаг и чувствует, как комок сжимается внизу живота, словно кто-то стиснул ее внутренности железной рукой. Она быстро делает глубокий вдох – не от боли, а оттого, что понимает значение этой боли. Линна пока еще любовница Карло, и он относится к ней как к любовнице. То, что могло бы сделать ее его женой, снова не произошло.
– Что с тобой? – спрашивает гость.
– Ничего, – лжет она, но слезы ее выдают.
Задержка длилась две недели, и Линна надеялась почти так же страстно, как Карло…
– Нет! – застонала Хейли. Звук собственного голоса разбудил ее, она дрожала, лежа в постели и поняв наконец природу той связи, которая существовала между ней и Линной. Записывая этот сон, она оплакивала Линну и дитя, которое так и не родилось.
Однако сострадание не ослепило ее. Линна стала бы отнюдь не идеальной матерью и, будучи женщиной умной, не могла не понимать, что ребенок осложнит ей жизнь. Она давно могла родить. Почему же ей так страстно хотелось иметь ребенка именно от Карло?
«Ты слишком рациональна», – сказала себе Хейли. Каждый день далеко не самые подходящие женщины решают стать матерями.
Но что бы ни толкало Линну к материнству, для Хейли ее мотив оставался загадкой.
Рождество надвигалось с обычной изумляющей быстротой, а Хейли спала одна. Несколько ночей ей снились сны, не имеющие отношения к Линне, но не слишком приятные. В конце концов она вообще перестала спать, просто лежала в постели, а мысли лихорадочно кружились в голове. Отчаянно устав от бессонницы, Хейли отыскала припрятанный на дне комода флакон с зелено-коричневыми пилюлями. В бутылочке их осталось всего десять штук, и никакой возможности пополнить запас антидепрессанта у Хейли не было. Она решила принимать не более одной пилюли в день и позвонить своему врачу после Нового года, чтобы он выписал ей новый рецепт. А пока она по крайней мере сможет работать.
Последние дни выдались в Новом Орлеане на редкость холодными. Отправляясь на встречу, Хейли даже заметила, что окна автомобиля покрылись тонкой корочкой льда. Морозное утро уроженцам этого южного города было не по вкусу, и улицы оставались почти пустыми.
После встречи с Жаклин Меньо Хейли посетила архив и ознакомилась с записями о смерти родителей Линны. Оба свидетельства были подписаны одним врачом. Хотя теперь ему было уже около семидесяти, он, как выяснилось, продолжал практиковать – работал в благотворительной клинике неподалеку от ярмарочной площади.
Хейли пригласила его позавтракать в кафе возле его офиса. Седовласый Роберт Чейз был красивым, в меру полным мужчиной. Ныне типичный «благородный отец», Чейз, похоже, в молодости был брюнетом. Очки он надевал только для чтения, а разговаривая с кем бы то ни было, смотрел на собеседника с вниманием, которое, безусловно, должно было вселять в пациента надежду.
По ходу разговора, когда Хейли пыталась объяснить ему, какой роман она пишет, выяснилось, что Чейз знаком с массой людей. Им постоянно мешали – то официантка, которая их обслуживала, то две девочки, одна из которых подскочила и поцеловала его в щеку, то какой-то попрошайка, увидевший Чейза через окно и вошедший, чтобы спросить, не найдется ли у него мелочи на кофе и тост.
Чейз сказал, что возьмет счет своего знакомого, отлучился на несколько минут и, вскоре вернувшись, снова с вниманием стал слушать Хейли.
– На кой черт вам нужно все это описывать? Мне кажется, эта семья и так достаточно настрадалась, – сказал он наконец.
– Луи де Ну дал мне разрешение. Я могла бы расспросить о родителях его самого, но, полагаю, милосерднее по отношению к нему получить информацию от кого-то, не столь близкого семье.
– Не столь близкого? Ну, по сравнению с детьми, наверное, это правда. Я был личным врачом Джоанны на протяжении трех последних лет ее жизни и всегда лечил Анри.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91