Юноша вытащил из кипы бумаг большую, в черном кожаном переплете книгу и открыл ее. Длинный худой палец медленно скользнул вниз по левой странице, а затем повторил свое движение на правой. Когда он переходил к очередной строчке, у Сарины болезненно сжималось сердце. Неужели она всерьез надеялась, что корабль обязательно отплывет сегодня днем? Хотя в этом случае ей пришлось бы взойти на борт без драгоценной Библии отца и не попрощавшись с Ченом.
Палец наконец остановился, и молодой человек, улыбаясь, поднял голову.
– Три дня, – сказал он. – «Нефритовая звезда» отплывает в Гонконг в двенадцать.
– Через три дня, – повторила она. Ей придется вернуться в поместье, а потом найти предлог вновь выбраться в город.
– Судно берет пассажиров?
– О да, «Нефритовая звезда» – очень комфортабельный корабль. Очень новый, – гордо сказал клерк. – Очень быстрый.
Сарина потянулась к завязкам ридикюля.
– В таком случае, пожалуйста, зарезервируйте мне каюту.
Он открыл ящик и достал несколько маленьких белых листочков с напечатанным текстом.
– Фамилия?
Она запнулась всего на секунду.
– Миссис Томас. Да, миссис Джон Томас, – повторила она.
Хорошенько запрятав билет в кошелек, Сарина вернулась в магазин Чэн Тань, вооружившись несколькими подходящими объяснениями своего отсутствия. Но ей не стоило волноваться. Когда она вошла в лавку, то обнаружила, что Чэн Тань была так занята, что едва ли даже заметила отсутствие своей заказчицы.
Самым сложным оказалось вести себя так, словно ничего не изменилось. Более всего Сарину тяготило внезапное расставание с тремя девочками, которые почти на целый год стали неотъемлемой частью ее жизни. Тем не менее, убеждала она себя, она же не может объяснить им, что должна уехать, потому что у нее есть собственный ребенок, за которым нужен уход? Она могла только надеяться, что, узнав о ее поспешном отъезде, они простят ее.
Вечером накануне побега она в последний раз пробралась в комнату к Чену. При виде юноши у нее заныло в груди, а к глазам подступили горячие слезы. Его спина, покрытая квадратом тонкой белой ткани, и землистый цвет лица составляли ужасающий контраст алому покрывалу с узором из огромных желтых хризантем, на котором он лежал. От голода и горя его красота поблекла: щеки запали, а небольшой широкий нос, казалось, поднимался словно землистый холм на лишенной жизни равнине.
– О Чен, – пробормотала она, склонившись над его кроватью. – Что ты им позволил сделать с собой? – Она прикоснулась к его щеке, похожей сейчас на засохший лист, и прошептала: – Я пришла попрощаться, Чен. Я уезжаю, так же как уехал бы и ты, если бы боги были чуть добрее. – Сарина вытерла катившиеся по щекам слезы. – Я… я уезжаю завтра, Чен.
Она погладила рукой его черные волосы и почувствовала, каким горячим стал его лоб.
– Чен, мой дорогой друг, ты не можешь умереть, – молила она. – Ты не должен умирать. Пожалуйста, борись за жизнь. Ты должен жить ради себя и ради Мэй. В любви не бывает прощаний навсегда, потому что это не смерть. Только смерть убивает веру в то, что все может обернуться к лучшему. Но пока ты жив, всегда есть надежда, что когда-нибудь, по воле богов, вы с Мэй снова обретете друг друга. Пожалуйста, Чен, пожалуйста, живи!
Веки юноши поднялись и опустились. Губы, которые отказывались произносить слова, шевельнулись.
– Сарина. – Этот хриплый шепот, казалось, вырвался из объятий смерти.
Она откинула волосы с его лба и прижалась ухом к его губам.
– Иди, и пусть твою спину греет улыбка богов, мой самый дорогой друг, – прошептал он. – Не оплакивай меня. Я любил так, как это дано немногим, и теперь решил умереть.
– Ты не можешь, – прорыдала она, с трудом удерживаясь, чтобы не схватить его за плечи и не встряхнуть. – Ты должен жить, Чен, ты должен!
Он слабо покачал головой.
– Это ты должна сейчас жить, Сарина, потому что, только когда есть любовь, есть жизнь. – Его слова на мгновение перебил кашель, но затем он продолжил: – Иди к тому, которого ты отвергла с презрением, и скажи ему то, что ты однажды сказала нам двоим. Люби его, Сарина, так, как он любит тебя.
Сарина вскрикнула. Что он говорит? У нее закружилась голова. Очевидно, мозг Чена затуманила лихорадка. Любовь? Между ней и Дженсоном Карлайлом нет никакой любви и никогда не было. Возможно ли, что, как и Мэй, Чен догадался, что произошло между ней и Дженсоном? А Во? Должно быть, он тоже что-то подозревал и провел их обоих. Внезапно Сарина почувствовала, как внутри нее что-то заныло. Неужели только она одна ничего не поняла?
Приказав себе забыть о своих сомнениях, она ладонями обхватила лицо Чена.
– Послушай меня, Чен. Если хочешь, чтобы я выполнила твою просьбу, тогда ты должен выполнить мою. – Он попытался отвернуться, но она удержала его. – Я хочу, чтобы ты жил, слышишь? Я хочу, чтобы ты жил ради женщины, которая хочет стать твоей женой, и ради детей, которые будут носить твое имя и почитать тебя после смерти. Но больше всего я хочу, чтобы ты пережил того, кто обернул против тебя твою же любовь и разлучил тебя с любимой, – и тогда в один прекрасный день вы с Мэй снова окажетесь вместе.
С его губ сорвался полустон-полурыдание. Чен закрыл глаза и позволил слезам потечь по своим впалым щекам. Он с трудом поднял руки и обнял Сарину за шею. Она прижалась лицом к его лицу и, пока он плакал, гладила его по голове, стараясь, чтобы часть ее силы перешла в это хрупкое тело и вернула его из царства сгущающихся теней.
Когда он, казалось, заснул, она нежно поцеловала его в лоб и последний раз прошептала «до свидания». Затем Сарина осторожно вышла в коридор и тихонько постучала в дверь спальни Ли.
Ли открыла дверь сразу же, словно только этого и ждала. Она по-прежнему отказывалась спускаться вниз и поэтому была одета в халат, но ее лицо было тщательно напудрено и нарумянено, а черные волосы, пусть и не заколотые, аккуратно расчесаны. Ее подведенные краской глаза подозрительно сузились, пока она изучала сосредоточенное лицо Сарины.
– Мне нужно сонное зелье, – это все, что сказала Сарина, прежде чем развернулась на каблуках и ушла.
«Нефритовая звезда» отплывала через четыре часа. Затягивая вокруг талии широкий пояс, Сарина поморщилась, чувствуя, как врезалась ей в тело отцовская Библия. Этим утром под платье она надела только пару батистовых панталон, отказавшись от корсета и турнюра ради возможности свободно дышать. Свою коричневую шерстяную шаль она набросила на плечи, расправив концы так, чтобы они полностью закрыли небольшое вздутие под ее коричневым в белую полоску муслиновым платьем. Маленький коричневый шелковый ридикюль висел на запястье.
Она твердо решила не оглядываться назад, но не удержалась и сдвинула балконную панель, чтобы в последний раз насладиться видом внутреннего дворика и цветущих садов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91