Не уши и не нос, они такого хруста издать бы не смогли. Но что-то все же треснуло или сломалось у брата Джейка. Я почувствовал стыд, ей-богу, стыд за свое прыщавое белое тело стремящегося к половой зрелости юнца. Это за мои грехи, доктор, страдал тогда Джейк – пощечина, затрещина, удар ногой и хруст. Бедный брат. Что это за мир, а, доктор, что это за мир, где мордобой и красота природы так воедино слиты? Красиво, да, но холодно.
«Хороший день, чтоб умереть, ты этого хочешь, сынок? Поверь, твое желание вполне осуществимо. Вставайте. И в машину, оба. Впрочем, вам решать».
Я предпочел подняться. Джейк нет.
«Ну-ну», – облизнулся отец.
Я помог Джейку встать на ноги. Он был старше и тяжелее, но я удерживал его в своих объятиях. После всего, что он для меня сделал, после всего, что я для него сделал, это было ничто. Самая малость.
«Пора домой, мальчики, так долго дышать сельским воздухом вредно». И он направил машину к дому, но Джейк уже улетал в космос, и я старался не отстать от него.
«Куда мы?»
«Домой, конечно», – сказал отец.
«Куда мы?» – спросил я у Джейка.
«Куда-нибудь, только не с ним», – пробормотал Джейк сквозь кровавую кашу во рту. «Куда-нибудь туда, вверх…» – и он с трудом взмахнул головой в сторону окна.
«Смотри на небо, брат». Мы откинулись на сиденье и держались друг за друга, пока небо, темнея и уменьшаясь, не превратилось в ничто.
Лента 1. Часть В
А вот и дом, постель, где можно заснуть, забыться, и тогда наши раны, наши обиды будут не столь чувствительны. Нас трясло от боли, и мы плакали. Вот что мы делали, доктор, вот что мы делали, и рак не свистел на горе. Или под горой. Без разницы. Все равно никакого рака не было.
Всю ночь Джейк дрожал. Всю ночь я лежал рядом с ним и смотрел. Его лицо избороздили глубокие морщины, которых не должно было быть у того, кто так молод, да если честно – ни у кого. Отец исполосовал ему ремнем спину, но у Джейка проступили полосы и на лице.
«Не переживай так, Джейк, ты доведешь себя».
«А ну, молчать, чтоб я ни звука от вас не слышал, не то вы знаете, что вам будет».
Он ударил по занавеске, оранжевые и коричневые цветочки вспорхнули над моим братом. Я засмеялся – цветы были такие дурацкие, такие ненастоящие. А Джейк не смеялся. Содрогаясь всем телом, он пытался избежать прикосновения хлопчатобумажных лепестков. Настолько ему было плохо. А ведь он сильный мальчик, доктор, сильный мальчик содрогается от прикосновения матерчатых цветочков. Хуже просто не бывает.
Джейк отмахнулся от занавески, и она качнулась в другую сторону. Туда, где находился отец. Нам не разрешалось даже приближаться к его половине комнаты и уж тем более подглядывать, что там происходит. Занавеска наглухо задернута. Вход запрещен.
«Что такое, кто-то тронул занавеску?»
«Это случайно получилось, – сказал я ему. – Правда случайно. Я задел ее коленом… или локтем…»
Джейк недоуменно посмотрел на меня.
«Не стоит нарываться, Джейк, ради чего? Это единственный способ».
«Это неправильный способ», – разобрал я приглушенные подушкой слова Джейка.
«Чтобы больше никаких случайностей, мальчики!» – рявкнул отец. И все, только это он и сказал. И хорошо, что только это. Больше никаких случайностей.
«Что там за занавеской, Джейк?» Он не ответил. Но он знал. Джейк был старше, чем я. И соображать начал раньше, чем я. И ум ему отшибли раньше, чем мне. Он знал, но он не скажет.
«А что, если посмотреть?» – спросил я, но Джейк куда-то провалился. Может, в сон. Может, в скорбь. Может, и в то и в другое. Смятение и хаос грез, доктор. Такое бывает наяву, такое бывает во сне. А он грыз и грыз свою подушку. Должно быть, испытывал голод, должно быть, чего-то хотел. И во мне пробуждал аппетит. Но мои смутные желания никакого отношения ко сну не имели. Сон был далек от меня. Слишком болели мои многочисленные раны, зудящие по всему телу, – казалось, их было не меньше, чем мурашек на коже, когда отец втаптывал нас в грязь на фоне сельского пейзажа. Чего-чего, а мурашек и земли мы оба наелись. Так что сыты были по горло – животы и головы аж вспухли, это точно.
«Пойду посмотрю». Я обращался к Джейку, хотя, скорее всего, он спал. И я пошел, доктор, глупый юнец… Это зрелище… Вся моя невинность в мгновение ока улетучилась, все мои надежды и мечты исчезли в водовороте глубокого черного слива. Джейк уже давно ни на что не надеялся, с тех пор, как его мечты были спущены в канализацию. Теперь настала моя очередь. По-видимому, пропускная способность наших труб рассчитана на одного человека, отсюда и очередность, – во всяком случае, ничего более умного мне в голову не приходит.
То, что я увидел, доктор… я не поверил своим глазам. Я преодолел страх перед занавеской в цветочек, посмотрел, что там, с другой стороны, и не поверил своим глазам. Сначала я не увидел ничего. Ни матери, ни отца, ни мебели. Словно уперся взглядом в стену. Такая была темень. Масло в лампе выгорело. В нос ударил запах густого дыма. Позади занавески в цветочек висела дымовая завеса. На полу что-то чернело. Может быть, просто тень, может быть, стул или буфет, а может, и любящий отец. Разглядеть что-либо в этой комнате было трудно.
И тут, доктор, я увидел. Увидел какое-то движение. Это был отец. Сначала я увидел его руки, исполнявшие высоко в воздухе непонятный танец. Потом – ноги, одну, другую. Его конечности жили как бы сами по себе, словно он был куклой, марионеткой, только без веревочек. Не то что мы с Джейком. Нас обоих дергали за веревочки с того дня, как мы родились.
Я почувствовал захват на поясе и на плечах, большие сильные руки подняли меня вверх, и я оказался лицом к лицу с отцом.
'Так не бывает, так не бывает!» – кричал я Джейку, отцу, любому, кто мог бы услышать. Как на этом божьем свете он умудряется делать такое? Но это был не он.
«Что ты тут потерял?» – спросил меня чужой голос. Голос, которого я никогда не слышал; и лицо, нависшее надо мной, тоже было мне не знакомо. Я по-прежнему видел с трудом. Темнота и дым мешали мне разглядеть чужака.
«Кошку довело до беды любопытство», – это уже был голос отца. Но любопытство довело до беды не кошку. Оно довело меня. Я висел между полом и потолком и понимал, что ничего хорошего ждать не приходится.
«Мы очень любознательны, не так ли?» Отец улыбнулся и засмеялся. Но мне было не до смеха. И я не смеялся.
«А ты знаешь, что случается с мальчиками, которые слишком любопытны себе во вред?» И я узнал, что случается с мальчиками, которые слишком любопытны себе во вред. Это, я думаю, случилось с Джейком, а теперь вот и со мной.
«Джейк!» – закричал я.
«Джейк спит, – ответил чужой голос, – и поверь, через минуту ты пожелаешь себе того же».
Как он сказал, так и произошло. И даже раньше, чем предрекал голос. Я захотел уснуть в ту же секунду, в тот же миг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
«Хороший день, чтоб умереть, ты этого хочешь, сынок? Поверь, твое желание вполне осуществимо. Вставайте. И в машину, оба. Впрочем, вам решать».
Я предпочел подняться. Джейк нет.
«Ну-ну», – облизнулся отец.
Я помог Джейку встать на ноги. Он был старше и тяжелее, но я удерживал его в своих объятиях. После всего, что он для меня сделал, после всего, что я для него сделал, это было ничто. Самая малость.
«Пора домой, мальчики, так долго дышать сельским воздухом вредно». И он направил машину к дому, но Джейк уже улетал в космос, и я старался не отстать от него.
«Куда мы?»
«Домой, конечно», – сказал отец.
«Куда мы?» – спросил я у Джейка.
«Куда-нибудь, только не с ним», – пробормотал Джейк сквозь кровавую кашу во рту. «Куда-нибудь туда, вверх…» – и он с трудом взмахнул головой в сторону окна.
«Смотри на небо, брат». Мы откинулись на сиденье и держались друг за друга, пока небо, темнея и уменьшаясь, не превратилось в ничто.
Лента 1. Часть В
А вот и дом, постель, где можно заснуть, забыться, и тогда наши раны, наши обиды будут не столь чувствительны. Нас трясло от боли, и мы плакали. Вот что мы делали, доктор, вот что мы делали, и рак не свистел на горе. Или под горой. Без разницы. Все равно никакого рака не было.
Всю ночь Джейк дрожал. Всю ночь я лежал рядом с ним и смотрел. Его лицо избороздили глубокие морщины, которых не должно было быть у того, кто так молод, да если честно – ни у кого. Отец исполосовал ему ремнем спину, но у Джейка проступили полосы и на лице.
«Не переживай так, Джейк, ты доведешь себя».
«А ну, молчать, чтоб я ни звука от вас не слышал, не то вы знаете, что вам будет».
Он ударил по занавеске, оранжевые и коричневые цветочки вспорхнули над моим братом. Я засмеялся – цветы были такие дурацкие, такие ненастоящие. А Джейк не смеялся. Содрогаясь всем телом, он пытался избежать прикосновения хлопчатобумажных лепестков. Настолько ему было плохо. А ведь он сильный мальчик, доктор, сильный мальчик содрогается от прикосновения матерчатых цветочков. Хуже просто не бывает.
Джейк отмахнулся от занавески, и она качнулась в другую сторону. Туда, где находился отец. Нам не разрешалось даже приближаться к его половине комнаты и уж тем более подглядывать, что там происходит. Занавеска наглухо задернута. Вход запрещен.
«Что такое, кто-то тронул занавеску?»
«Это случайно получилось, – сказал я ему. – Правда случайно. Я задел ее коленом… или локтем…»
Джейк недоуменно посмотрел на меня.
«Не стоит нарываться, Джейк, ради чего? Это единственный способ».
«Это неправильный способ», – разобрал я приглушенные подушкой слова Джейка.
«Чтобы больше никаких случайностей, мальчики!» – рявкнул отец. И все, только это он и сказал. И хорошо, что только это. Больше никаких случайностей.
«Что там за занавеской, Джейк?» Он не ответил. Но он знал. Джейк был старше, чем я. И соображать начал раньше, чем я. И ум ему отшибли раньше, чем мне. Он знал, но он не скажет.
«А что, если посмотреть?» – спросил я, но Джейк куда-то провалился. Может, в сон. Может, в скорбь. Может, и в то и в другое. Смятение и хаос грез, доктор. Такое бывает наяву, такое бывает во сне. А он грыз и грыз свою подушку. Должно быть, испытывал голод, должно быть, чего-то хотел. И во мне пробуждал аппетит. Но мои смутные желания никакого отношения ко сну не имели. Сон был далек от меня. Слишком болели мои многочисленные раны, зудящие по всему телу, – казалось, их было не меньше, чем мурашек на коже, когда отец втаптывал нас в грязь на фоне сельского пейзажа. Чего-чего, а мурашек и земли мы оба наелись. Так что сыты были по горло – животы и головы аж вспухли, это точно.
«Пойду посмотрю». Я обращался к Джейку, хотя, скорее всего, он спал. И я пошел, доктор, глупый юнец… Это зрелище… Вся моя невинность в мгновение ока улетучилась, все мои надежды и мечты исчезли в водовороте глубокого черного слива. Джейк уже давно ни на что не надеялся, с тех пор, как его мечты были спущены в канализацию. Теперь настала моя очередь. По-видимому, пропускная способность наших труб рассчитана на одного человека, отсюда и очередность, – во всяком случае, ничего более умного мне в голову не приходит.
То, что я увидел, доктор… я не поверил своим глазам. Я преодолел страх перед занавеской в цветочек, посмотрел, что там, с другой стороны, и не поверил своим глазам. Сначала я не увидел ничего. Ни матери, ни отца, ни мебели. Словно уперся взглядом в стену. Такая была темень. Масло в лампе выгорело. В нос ударил запах густого дыма. Позади занавески в цветочек висела дымовая завеса. На полу что-то чернело. Может быть, просто тень, может быть, стул или буфет, а может, и любящий отец. Разглядеть что-либо в этой комнате было трудно.
И тут, доктор, я увидел. Увидел какое-то движение. Это был отец. Сначала я увидел его руки, исполнявшие высоко в воздухе непонятный танец. Потом – ноги, одну, другую. Его конечности жили как бы сами по себе, словно он был куклой, марионеткой, только без веревочек. Не то что мы с Джейком. Нас обоих дергали за веревочки с того дня, как мы родились.
Я почувствовал захват на поясе и на плечах, большие сильные руки подняли меня вверх, и я оказался лицом к лицу с отцом.
'Так не бывает, так не бывает!» – кричал я Джейку, отцу, любому, кто мог бы услышать. Как на этом божьем свете он умудряется делать такое? Но это был не он.
«Что ты тут потерял?» – спросил меня чужой голос. Голос, которого я никогда не слышал; и лицо, нависшее надо мной, тоже было мне не знакомо. Я по-прежнему видел с трудом. Темнота и дым мешали мне разглядеть чужака.
«Кошку довело до беды любопытство», – это уже был голос отца. Но любопытство довело до беды не кошку. Оно довело меня. Я висел между полом и потолком и понимал, что ничего хорошего ждать не приходится.
«Мы очень любознательны, не так ли?» Отец улыбнулся и засмеялся. Но мне было не до смеха. И я не смеялся.
«А ты знаешь, что случается с мальчиками, которые слишком любопытны себе во вред?» И я узнал, что случается с мальчиками, которые слишком любопытны себе во вред. Это, я думаю, случилось с Джейком, а теперь вот и со мной.
«Джейк!» – закричал я.
«Джейк спит, – ответил чужой голос, – и поверь, через минуту ты пожелаешь себе того же».
Как он сказал, так и произошло. И даже раньше, чем предрекал голос. Я захотел уснуть в ту же секунду, в тот же миг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75