он целовал ее, а она позволяла целовать себя так, будто не имела сил сопротивляться. Публика, которая уже было двинулась к дверям, остановилась на полдороге и замерла, глядя на них. Прошло по меньшей мере секунд десять, а Эстефания и профессор так и стояли, далекие от всего, что их окружало, не слыша ни освистываний, ни ругани, ни топота, которые звучали все громче, потому что зрители возвращались в зал по проходам, при этом особенно возмущались приятели Тони Торреса, – осознав случившееся, они страшно разозлились.
Они подбежали к краю сцены, стали снимать ботинки и кидаться ими в профессора Керенски, туда же полетели сумочки, зонтики, шляпы – все, что попадалось под руку, и при этом все кричали, что он лгун и мошенник; он раззвонил всему свету, что сегодня вечером даст Тони Торресу возможность стать звездой балета, а сам заранее все обдумал и решил занять его место. Но Керенски и Эстефания, казалось, ничего не слышали; они продолжали страстно целоваться на глазах у всех; в ярком свете рефлекторов на фоне красного бархатного занавеса они были похожи на двух блестящих насекомых, окутанных потоком огненных перьев Жар-птицы.
После спектакля мы с Баби шли домой пешком всю дорогу, не произнося ни слова. Ни папа, ни мама не пошли в театр смотреть, как я танцую, и я искренне этому радовалась. Когда мы пришли, я закрылась у себя в комнате, а немного погодя Баби постучалась в дверь. Она принесла мне стакан молока и кусок яичного кекса, который только что испекла, и поставила все это на тумбочку.
– Теперь можешь есть все что захочешь, – сказала она мне. – Уж теперь ты не будешь умирать от потери аппетита из-за этого хищного ястреба. Слава богу, это не ты оказалась сегодня вечером в его когтях, я и так едва удержалась, чтобы не проломить ему голову зонтиком. А уж как мне этого хотелось, когда я увидела бедняжку Эстефанию Вольмер, беззащитную, как голубка, в его лапах.
Я была не в силах что-либо ответить. Я припала к ее плечу и разрыдалась.
Больше я не ходила в студию и никогда не видела Андрея Керенски. Через некоторое время несколько учениц обвинили его в сексуальных домогательствах, и он был вынужден покинуть Остров. Эстефанию отправили вместе с одной из теток в Ворчестер, штат Массачусетс, – пожить там, пока скандал забудется. Когда она вернулась в Понсе несколько лет спустя, она была уже замужем за йогом, и они вместе открыли первую в городе академию Шри-Притам. Она была такая же безрассудная и беспечная, как раньше. Вдвоем с мужем они бродили голые по общественному пляжу Понсе и медитировали, сидя в позе лотоса по вечерам, на закате солнца. Однажды их даже забрали в полицию за антиобщественное поведение, но так как Эстефания была из семьи Ринсер-Вольмер, они провели там несколько часов, не больше. Тамара продолжала, как умела, руководить Школой балета и со временем создала в нашем городе устойчивую традицию классического танца. Многие из ее наиболее способных учениц продолжили карьеру в Соединенных Штатах и стали известными балеринами; и нынче балетоманы Понсе чрезвычайно ценят Тамару. А вот бедняга Тони Торрес словно испарился, будто исчез с лица земли. Он не вернулся в свой Мачуэло-Абахо, и больше о нем никто никогда не слышал.
18. Вассар-колледж
После скандала с Керенски мы с Баби очень сблизились. Я ходила с ней в квартал Лас-Кучарас, одно из предместий Понсе, по крайней мере дважды в неделю. Мы учили тамошних детей читать и писать, а иногда шить и готовить. Как-то раз Баби написала письмо президенту компании «Кодак» о том, что недавно открыла новое предприятие в Понсе и просит прислать двадцать фотоаппаратов «Полароид» для детей предместья. Очень скоро она получила от него вежливое письмо, где президент извинялся за то, что не может подарить фотоаппараты такого высокого качества, но обещает выслать двадцать фотоаппаратов марки «Кодак» и вдобавок пятьдесят пленок для счастливого почина.
Баби считала, что научить детей квартала фотографировать, будет очень полезно. Она показала им, как надо фотографировать, например, котов, которые роются в помойках. Мусор, конечно, не самая привлекательная вещь на свете, но коты замечательные, – ведь они полны жизни, а все, что борется за выживание, заслуживает восхищения. В квартале было полно бродячих собак и кошек. Какая-нибудь одна маячила возле мясной лавки, выпрашивая обрезки или кости, после чего дюжина таких же бежала вслед за ней в надежде что-нибудь урвать и себе. Баби полагала, что дворняги – звери особенные. В нашем доме в Понсе жили три дворняги: Зануда, Блоха и Царапыч. Окрас у них был каштановый, светлый и черный соответственно, морды чернее смолы, шерсть шелудивая. Но мы их очень любили, и Баби уверяла, что они куда преданнее породистых собак, ведь она спасла их от городской живодерни, и они обязаны ей жизнью.
Баби велела детям квартала фотографировать городские сточные канавы, которые несли нечистоты на пляж Лас-Кучарас, где обычно играли ребята, потому что он заменял им парк аттракционов. Контраст между улыбающимися лицами детей и унизительной нищетой, которая их окружала, производил сильный художественный эффект. Когда проявили пленку, Баби отобрала лучшие снимки и послала в Соединенные Штаты на конкурс, рекламу которого она видела в «Нью-Йорк таймс», и в результате дети из Лас-Кучарас получили первое место. Некоторые мальчики стали впоследствии профессиональными фотографами и основали первую в Понсе Школу художественной фотографии.
Через четыре года после моего провала в спектакле, в 1950 году, я окончила лицей в Понсе. В январе того же года меня приняли в Вассар-колледж, куда Баби решила послать меня, чтобы утешить, – моя карьера балерины закончилась, – и я начала готовиться к отъезду. Однажды вечером мы с Баби вместе сидели в гостиной, разглядывая каталог торгового дома «Серс». Я выбрала красивую дорожную сумку зеленого цвета с бронзовыми замками, шесть пар шелковых чулок, три комбинации, две юбки из шотландской шерсти, пальто из верблюжьей шерсти, пару резиновых ботиков и клеенчатый плащ, и все это мы внесли в розовый формуляр в конце журнала, куда надо было вписать все, что вы хотели получить. В магазинах Понсе такие вещи не продавались, но благодаря каталогу «Сере» мы могли купить все что угодно.
В сороковые и пятидесятые годы у «Серса» не было своего магазина на Острове. «Серс» – это было не место, это был образ мыслей; заказывать товары от «Серса» было все равно что заказывать их у Господа Бога. Не было такого дома в Понсе среди людей нашего круга, где на видном месте не лежал бы каталог «Серс». Как большинство семей Острова, наша тоже была разделена по политическим интересам. Кармита и Карлос были за американскую государственность, а мы с Баби оставались убежденными сторонниками независимости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114
Они подбежали к краю сцены, стали снимать ботинки и кидаться ими в профессора Керенски, туда же полетели сумочки, зонтики, шляпы – все, что попадалось под руку, и при этом все кричали, что он лгун и мошенник; он раззвонил всему свету, что сегодня вечером даст Тони Торресу возможность стать звездой балета, а сам заранее все обдумал и решил занять его место. Но Керенски и Эстефания, казалось, ничего не слышали; они продолжали страстно целоваться на глазах у всех; в ярком свете рефлекторов на фоне красного бархатного занавеса они были похожи на двух блестящих насекомых, окутанных потоком огненных перьев Жар-птицы.
После спектакля мы с Баби шли домой пешком всю дорогу, не произнося ни слова. Ни папа, ни мама не пошли в театр смотреть, как я танцую, и я искренне этому радовалась. Когда мы пришли, я закрылась у себя в комнате, а немного погодя Баби постучалась в дверь. Она принесла мне стакан молока и кусок яичного кекса, который только что испекла, и поставила все это на тумбочку.
– Теперь можешь есть все что захочешь, – сказала она мне. – Уж теперь ты не будешь умирать от потери аппетита из-за этого хищного ястреба. Слава богу, это не ты оказалась сегодня вечером в его когтях, я и так едва удержалась, чтобы не проломить ему голову зонтиком. А уж как мне этого хотелось, когда я увидела бедняжку Эстефанию Вольмер, беззащитную, как голубка, в его лапах.
Я была не в силах что-либо ответить. Я припала к ее плечу и разрыдалась.
Больше я не ходила в студию и никогда не видела Андрея Керенски. Через некоторое время несколько учениц обвинили его в сексуальных домогательствах, и он был вынужден покинуть Остров. Эстефанию отправили вместе с одной из теток в Ворчестер, штат Массачусетс, – пожить там, пока скандал забудется. Когда она вернулась в Понсе несколько лет спустя, она была уже замужем за йогом, и они вместе открыли первую в городе академию Шри-Притам. Она была такая же безрассудная и беспечная, как раньше. Вдвоем с мужем они бродили голые по общественному пляжу Понсе и медитировали, сидя в позе лотоса по вечерам, на закате солнца. Однажды их даже забрали в полицию за антиобщественное поведение, но так как Эстефания была из семьи Ринсер-Вольмер, они провели там несколько часов, не больше. Тамара продолжала, как умела, руководить Школой балета и со временем создала в нашем городе устойчивую традицию классического танца. Многие из ее наиболее способных учениц продолжили карьеру в Соединенных Штатах и стали известными балеринами; и нынче балетоманы Понсе чрезвычайно ценят Тамару. А вот бедняга Тони Торрес словно испарился, будто исчез с лица земли. Он не вернулся в свой Мачуэло-Абахо, и больше о нем никто никогда не слышал.
18. Вассар-колледж
После скандала с Керенски мы с Баби очень сблизились. Я ходила с ней в квартал Лас-Кучарас, одно из предместий Понсе, по крайней мере дважды в неделю. Мы учили тамошних детей читать и писать, а иногда шить и готовить. Как-то раз Баби написала письмо президенту компании «Кодак» о том, что недавно открыла новое предприятие в Понсе и просит прислать двадцать фотоаппаратов «Полароид» для детей предместья. Очень скоро она получила от него вежливое письмо, где президент извинялся за то, что не может подарить фотоаппараты такого высокого качества, но обещает выслать двадцать фотоаппаратов марки «Кодак» и вдобавок пятьдесят пленок для счастливого почина.
Баби считала, что научить детей квартала фотографировать, будет очень полезно. Она показала им, как надо фотографировать, например, котов, которые роются в помойках. Мусор, конечно, не самая привлекательная вещь на свете, но коты замечательные, – ведь они полны жизни, а все, что борется за выживание, заслуживает восхищения. В квартале было полно бродячих собак и кошек. Какая-нибудь одна маячила возле мясной лавки, выпрашивая обрезки или кости, после чего дюжина таких же бежала вслед за ней в надежде что-нибудь урвать и себе. Баби полагала, что дворняги – звери особенные. В нашем доме в Понсе жили три дворняги: Зануда, Блоха и Царапыч. Окрас у них был каштановый, светлый и черный соответственно, морды чернее смолы, шерсть шелудивая. Но мы их очень любили, и Баби уверяла, что они куда преданнее породистых собак, ведь она спасла их от городской живодерни, и они обязаны ей жизнью.
Баби велела детям квартала фотографировать городские сточные канавы, которые несли нечистоты на пляж Лас-Кучарас, где обычно играли ребята, потому что он заменял им парк аттракционов. Контраст между улыбающимися лицами детей и унизительной нищетой, которая их окружала, производил сильный художественный эффект. Когда проявили пленку, Баби отобрала лучшие снимки и послала в Соединенные Штаты на конкурс, рекламу которого она видела в «Нью-Йорк таймс», и в результате дети из Лас-Кучарас получили первое место. Некоторые мальчики стали впоследствии профессиональными фотографами и основали первую в Понсе Школу художественной фотографии.
Через четыре года после моего провала в спектакле, в 1950 году, я окончила лицей в Понсе. В январе того же года меня приняли в Вассар-колледж, куда Баби решила послать меня, чтобы утешить, – моя карьера балерины закончилась, – и я начала готовиться к отъезду. Однажды вечером мы с Баби вместе сидели в гостиной, разглядывая каталог торгового дома «Серс». Я выбрала красивую дорожную сумку зеленого цвета с бронзовыми замками, шесть пар шелковых чулок, три комбинации, две юбки из шотландской шерсти, пальто из верблюжьей шерсти, пару резиновых ботиков и клеенчатый плащ, и все это мы внесли в розовый формуляр в конце журнала, куда надо было вписать все, что вы хотели получить. В магазинах Понсе такие вещи не продавались, но благодаря каталогу «Сере» мы могли купить все что угодно.
В сороковые и пятидесятые годы у «Серса» не было своего магазина на Острове. «Серс» – это было не место, это был образ мыслей; заказывать товары от «Серса» было все равно что заказывать их у Господа Бога. Не было такого дома в Понсе среди людей нашего круга, где на видном месте не лежал бы каталог «Серс». Как большинство семей Острова, наша тоже была разделена по политическим интересам. Кармита и Карлос были за американскую государственность, а мы с Баби оставались убежденными сторонниками независимости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114