Церковь была украшена белыми колокольчиками из гофрированной бумаги, а рядом с ней на огромной сосне висели гирлянды из золотистой мишуры, сверкавшие на солнце.
Меня совершенно очаровало то, что я увидела на площади Дегету. И фонтан с шестью бронзовыми львами, из пасти которых били струи разноцветной воды, и каменные скамьи с выбитыми на спинках стихами местных поэтов, и индейские лавры, которые таинственно шептались у нас над головами.
В Старом Сан-Хуане, который находился неподалеку от Трастальереса, на площадях не было ни деревьев, ни фонтанов. Там царил суровый армейский дух, потому что испанские солдаты устраивали на площади свои маневры. В Сан-Хуане дома стояли друг к другу тесно, как костяшки домино. Там были узкие балконы с балясинами красного дерева, похожие на вставную челюсть, а вокруг ни одного деревца. В Понсе улицы и площади были широкие и тенистые. Фасады украшали просторные балконы, а задняя часть дома выходила в огромное патио, которое годилось даже для празднеств. Густые кроны манго, пальм и рожковых деревьев возвышались над изгородями, словно гигантские зеленые анемоны. Дома в Сан-Хуане красили в мрачные цвета, а в Понсе все было белым, как мрамор, или пастельных тонов. Издали город был похож на свадебный торт, который выставили на солнце подсохнуть. Город был чудесный. Во всем ощущалось пространство: дома были высокие, террасы просторные, а улицы широкие.
Когда мы нагулялись по площади Дегету, то отправились на улицу Зари, где, как нам сказали, находился наш новый дом. Мама помогала папе нести чемоданы, а Баби держала меня за руку. Когда мы оказались на этой улице, то увидели высокое здание, украшенное большим портиком с белыми колоннами. Я столько слышала о доме дедушки и бабушки, что подумала: это элегантное здание, наверно, он и есть.
– Мне кажется, мы здесь будем очень счастливы, – сказала я Баби, когда мы подошли ближе. – Обожаю дома с белыми колоннами.
Баби засмеялась и тут же разочаровала меня:
– Это театр «Ла Перла», где Балетная школа Керенски каждый год дает спектакли. Наш дом несколько поменьше.
В Сан-Хуане мне рассказывали чудеса про Балетную школу Керенски, и через несколько недель после переезда в Понсе Баби меня туда записала. Я стала каждый день ходить на занятия на авениду Акаций. Андрей Керенски и Норма Кастильо в сороковые – пятидесятые годы имели огромное влияние на театральную жизнь Понсе; в те годы их Балетная школа была одной из лучших на Острове.
Чета Керенских появилась в Понсе в 1940 году, двумя годами раньше нас. Андрею было двадцать девять, Норме двадцать пять. Керенски родился в России и был учеником Императорской балетной школы в Санкт-Петербурге. Его мать, которую он обожал, была русская – белая кость, рыжеволосая дворянка, сбежавшая от революции. Она эмигрировала в Соединенные Штаты, когда Андрею было двенадцать лет. Когда ему исполнилось двадцать два, мать добилась, что его включили в состав балетной труппы «Метрополитен-опера». Год спустя она умерла, оставив сыну в наследство только великолепный портсигар работы Фаберже. Керенски продал его и на вырученные деньги жил и учился еще четыре года.
Бедность и безвременная кончина матери заставили Керенски забыть об аристократическом происхождении. Он подружился со студентами, что входили в Лигу социалистов в Нью-Йоркском Университете, который он закончил с дипломом свободного художника. Он верил в неизбежную победу лучшей жизни, но мать увезла его с их Родины. Это было несправедливо по отношению к нему, он был тогда слишком юным, чтобы знать, чего он хочет. Он был убежден в правоте революционного дела. Частная собственность должна быть упразднена, а капиталы должны принадлежать государству. Это единственный способ избежать злоупотребления властью со стороны богатых.
Керенски издали восхищался Лениным и считал правомерным свержение монархии и образование Союза Советских Социалистических Республик. Позднее он отвергал всяческие слухи, которые ползли по Соединенным Штатам, о культе личности Сталина; капиталисты хотят выставить его монстром, чтобы дискредитировать в глазах мира.
Андрей познакомился с Нормой Кастильо в «Метрополитен-опера» и безумно влюбился в нее. Он забыл о политике и занялся балетом. Норма была дочерью владельца гасиенды в Понсе, который после Первой мировой войны продал все свои земли. Он вложил свои капиталы в ценные бумаги Соединенных Штатов и отошел от дел. Норма была его единственной дочерью, светом его очей. С малолетства она выказывала большие способности к балету, и в 1 935 году он послал ее учиться в Париж; позднее она поступила в Школу американского балета, филиал знаменитого «Нью-Йорк-Сити балет». Когда она ее окончила, ей предложили работать в «Метрополитен-опера», где она познакомилась с Андреем. Вскоре они поженились.
У Нормы были черные, как оникс, волосы, и она завязывала их в особенный узел на затылке, как у Тамары Тумановой. Вскоре после того, как они поженились, Андрей убедил Норму поменять имя, и она взяла имя Тамара, в честь знаменитой балерины из труппы «Русский балет Монте-Карло». Тамара не была одной из воздушных, словно бабочки, балерин; она была плотного сложения, как русские красавицы крестьянки, которых Андрей видел в окрестностях Петербурга. Его мать обычно увозила его летом в имение в деревню, где стояла церковь, купол которой напоминал луковицу, а к крыльцу дома вела аллея, обсаженная соснами. Андрей и Тамара приехали в Понсе провести медовый месяц, и Андрей безумно влюбился в Остров. Он был в восторге от старого особняка семьи Кастильо, с массивным балконом, украшенным накладным серебром, и железными воротами с огромной буквой «К», выкованной над входом. Дому было больше ста лет, и он напоминал Андрею имение, где он ребенком часто бывал со своей матерью.
Чета Керенски приехала в Понсе как раз, когда был карнавал. В один из вечеров они сидели на балконе, который выходил на улицу Акаций, и смотрели, как под звуки тромбонов, корнетов и бомбардинов – старинных духовых инструментов – мимо проезжают на деревянных подмостках ряженые. Андрея увлекло это зрелище. Весь город высыпал на улицу, и все танцевали, кто как умел, без правил и ограничений. Толпа ряженых походила на разноцветное сияющее море. Здесь были заклинатели змей, китайцы с длинными косичками, которых несли в паланкинах, испанки с кастаньетами и гребнем в волосах, ангелы, танцующие, как дьяволы, и дьяволы, танцующие, как ангелы. Короли, сильфиды, продавцы шаров – все были охвачены волшебством танца: они кружились, подпрыгивали, трепетали, запрокидывая голову, отдаваясь музыке. Казалось, они хотят отделить плоть от костей и парить в воздухе, словно бестелесные духи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114
Меня совершенно очаровало то, что я увидела на площади Дегету. И фонтан с шестью бронзовыми львами, из пасти которых били струи разноцветной воды, и каменные скамьи с выбитыми на спинках стихами местных поэтов, и индейские лавры, которые таинственно шептались у нас над головами.
В Старом Сан-Хуане, который находился неподалеку от Трастальереса, на площадях не было ни деревьев, ни фонтанов. Там царил суровый армейский дух, потому что испанские солдаты устраивали на площади свои маневры. В Сан-Хуане дома стояли друг к другу тесно, как костяшки домино. Там были узкие балконы с балясинами красного дерева, похожие на вставную челюсть, а вокруг ни одного деревца. В Понсе улицы и площади были широкие и тенистые. Фасады украшали просторные балконы, а задняя часть дома выходила в огромное патио, которое годилось даже для празднеств. Густые кроны манго, пальм и рожковых деревьев возвышались над изгородями, словно гигантские зеленые анемоны. Дома в Сан-Хуане красили в мрачные цвета, а в Понсе все было белым, как мрамор, или пастельных тонов. Издали город был похож на свадебный торт, который выставили на солнце подсохнуть. Город был чудесный. Во всем ощущалось пространство: дома были высокие, террасы просторные, а улицы широкие.
Когда мы нагулялись по площади Дегету, то отправились на улицу Зари, где, как нам сказали, находился наш новый дом. Мама помогала папе нести чемоданы, а Баби держала меня за руку. Когда мы оказались на этой улице, то увидели высокое здание, украшенное большим портиком с белыми колоннами. Я столько слышала о доме дедушки и бабушки, что подумала: это элегантное здание, наверно, он и есть.
– Мне кажется, мы здесь будем очень счастливы, – сказала я Баби, когда мы подошли ближе. – Обожаю дома с белыми колоннами.
Баби засмеялась и тут же разочаровала меня:
– Это театр «Ла Перла», где Балетная школа Керенски каждый год дает спектакли. Наш дом несколько поменьше.
В Сан-Хуане мне рассказывали чудеса про Балетную школу Керенски, и через несколько недель после переезда в Понсе Баби меня туда записала. Я стала каждый день ходить на занятия на авениду Акаций. Андрей Керенски и Норма Кастильо в сороковые – пятидесятые годы имели огромное влияние на театральную жизнь Понсе; в те годы их Балетная школа была одной из лучших на Острове.
Чета Керенских появилась в Понсе в 1940 году, двумя годами раньше нас. Андрею было двадцать девять, Норме двадцать пять. Керенски родился в России и был учеником Императорской балетной школы в Санкт-Петербурге. Его мать, которую он обожал, была русская – белая кость, рыжеволосая дворянка, сбежавшая от революции. Она эмигрировала в Соединенные Штаты, когда Андрею было двенадцать лет. Когда ему исполнилось двадцать два, мать добилась, что его включили в состав балетной труппы «Метрополитен-опера». Год спустя она умерла, оставив сыну в наследство только великолепный портсигар работы Фаберже. Керенски продал его и на вырученные деньги жил и учился еще четыре года.
Бедность и безвременная кончина матери заставили Керенски забыть об аристократическом происхождении. Он подружился со студентами, что входили в Лигу социалистов в Нью-Йоркском Университете, который он закончил с дипломом свободного художника. Он верил в неизбежную победу лучшей жизни, но мать увезла его с их Родины. Это было несправедливо по отношению к нему, он был тогда слишком юным, чтобы знать, чего он хочет. Он был убежден в правоте революционного дела. Частная собственность должна быть упразднена, а капиталы должны принадлежать государству. Это единственный способ избежать злоупотребления властью со стороны богатых.
Керенски издали восхищался Лениным и считал правомерным свержение монархии и образование Союза Советских Социалистических Республик. Позднее он отвергал всяческие слухи, которые ползли по Соединенным Штатам, о культе личности Сталина; капиталисты хотят выставить его монстром, чтобы дискредитировать в глазах мира.
Андрей познакомился с Нормой Кастильо в «Метрополитен-опера» и безумно влюбился в нее. Он забыл о политике и занялся балетом. Норма была дочерью владельца гасиенды в Понсе, который после Первой мировой войны продал все свои земли. Он вложил свои капиталы в ценные бумаги Соединенных Штатов и отошел от дел. Норма была его единственной дочерью, светом его очей. С малолетства она выказывала большие способности к балету, и в 1 935 году он послал ее учиться в Париж; позднее она поступила в Школу американского балета, филиал знаменитого «Нью-Йорк-Сити балет». Когда она ее окончила, ей предложили работать в «Метрополитен-опера», где она познакомилась с Андреем. Вскоре они поженились.
У Нормы были черные, как оникс, волосы, и она завязывала их в особенный узел на затылке, как у Тамары Тумановой. Вскоре после того, как они поженились, Андрей убедил Норму поменять имя, и она взяла имя Тамара, в честь знаменитой балерины из труппы «Русский балет Монте-Карло». Тамара не была одной из воздушных, словно бабочки, балерин; она была плотного сложения, как русские красавицы крестьянки, которых Андрей видел в окрестностях Петербурга. Его мать обычно увозила его летом в имение в деревню, где стояла церковь, купол которой напоминал луковицу, а к крыльцу дома вела аллея, обсаженная соснами. Андрей и Тамара приехали в Понсе провести медовый месяц, и Андрей безумно влюбился в Остров. Он был в восторге от старого особняка семьи Кастильо, с массивным балконом, украшенным накладным серебром, и железными воротами с огромной буквой «К», выкованной над входом. Дому было больше ста лет, и он напоминал Андрею имение, где он ребенком часто бывал со своей матерью.
Чета Керенски приехала в Понсе как раз, когда был карнавал. В один из вечеров они сидели на балконе, который выходил на улицу Акаций, и смотрели, как под звуки тромбонов, корнетов и бомбардинов – старинных духовых инструментов – мимо проезжают на деревянных подмостках ряженые. Андрея увлекло это зрелище. Весь город высыпал на улицу, и все танцевали, кто как умел, без правил и ограничений. Толпа ряженых походила на разноцветное сияющее море. Здесь были заклинатели змей, китайцы с длинными косичками, которых несли в паланкинах, испанки с кастаньетами и гребнем в волосах, ангелы, танцующие, как дьяволы, и дьяволы, танцующие, как ангелы. Короли, сильфиды, продавцы шаров – все были охвачены волшебством танца: они кружились, подпрыгивали, трепетали, запрокидывая голову, отдаваясь музыке. Казалось, они хотят отделить плоть от костей и парить в воздухе, словно бестелесные духи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114