– Мабрука!
Она вызывающе взглянула на него. Глаза у нее были окаймлены темными кругами, но цвет лица совершенно здоровый. При виде него краска медленно прилила ей к щекам.
– Я не хочу вас видеть.
– А мне надо видеть тебя! – заговорил он на своем родном языке. – Я не знаю минуты покоя с тех пор, как ты убежала от меня в Батне. Думаешь, я выследил тебя здесь так… из любопытства? От скуки?
Она молчала, стояла неподвижно, порывисто дыша, – странная дикая фигурка в желто-пунцовом платье.
– И ты не можешь обойтись без меня, – уже спокойнее и мягче продолжал он. – Тебе невозможно оставаться здесь одной. Что знаешь ты о жизни? Что будешь делать? Какие могут быть у тебя причины отказываться видеть меня? Отказываться от единственного твоего друга? Поди сюда, не будь дурочкой!
Он подошел к ней вплотную и осторожно, опасаясь взрыва, обнял ее.
– Не прогоняй меня, – шептал он ей на ухо по-арабски. – Я не могу отпустить тебя. Ты мне как воздух нужна.
Она слушала, испуганная, упрямо сжав губы и нахмурив брови.
– Я изголодался по тебе, – продолжал он шептать, прибегая к языку арабов.
– Отпусти меня назад, – тихо, с трудом заговорила она, наконец.
– На смерть?
– Не все ли равно? Я умру, если останусь здесь.
– А что же свобода?
– Но я ведь несвободна! – крикнула она с рыданием в голосе. – Ты обманул меня. Я ненавижу тебя.
– Это ты нарушаешь наш уговор.
– Как я могла знать, что у меня украдут драгоценности, – прерывающимся голосом ответила она.
– Разве я требую денег, Мабрука? Я люблю тебя.
– Мы сговорились, что я расплачусь деньгами.
– Я не сговаривался.
– Ненавижу, ненавижу тебя! – страстно выкрикнула она.
– Я предлагал купить тебе новые драгоценности…
– На что они мне? Собака! Собака!
Пот выступил у него на лбу. Он долго смотрел ей в глаза, метавшие молнии, потом вдруг встряхнул головой, коротко рассмеялся – он овладел собой. Опустившись на край широкого дивана, покрытого красным ковром, он попросил пить.
Она отошла в угол и вернулась с полным стаканом какого-то питья. Он залпом выпил его и, вернув Мабруке стакан, притянул ее на диван рядом с собой. Стакан выпал из рук девушки и разлетелся на мельчайшие куски. К величайшему изумлению де Коломбеля, Мабрука на этот раз не сопротивлялась, и он душил ее поцелуями, шепча слова любви.
Наконец она высвободилась. Зрачки, у нее сузились, как у хищного зверя.
– Ты сказал, что подаришь мне драгоценности?
Он снова обнял ее.
– Мабрука, бога ради, мне надо идти.
– Ты сказал… – начала она опять.
– Да, да… – нетерпеливо оборвал ее де Коломбель.
– Сегодня вечером подаришь? – медленно, с удареньем спросила она.
– Сегодня вечером.
– И деньги тоже?
– Принесу и деньги. Но к чему это, сердце мое? Тебе не нужны здесь деньги.
– Так… хочется… в руках подержать… вообразить, что я богата… – Окрашенные охрой до первого сустава пальцы зашевелились, будто перебирая монеты. – Приятно трогать деньги и драгоценности тоже. Я надену их и буду плясать для тебя и думать, что я пляшу перед великим шейхом.
Кровь бросилась ему в лицо.
– Ты получишь их.
– Это правда?
– Правда, Мабрука.
Он двумя руками взял ее за лицо и испытующе заглянул ей в глаза. Лицо было бесстрастно, как высеченное в камне египетское изображение, и таких же совершенных линий.
– Я буду допущен сегодня вечером?
– Ты будешь допущен.
Он поднялся.
– Сердце мое, помни, я друг тебе!
– Я знаю.
Он снова с сомнением заглянул ей в глаза. Она ответила улыбкой, бесконечно печальной улыбкой женщин ее расы.
– Иди пока, Помпом.
Он нагнулся и перецеловал кончики ее пальцев, один за другим. Потом поцеловал ее в губы.
Когда он вышел, она несколько мгновений сидела неподвижно.
Доносившийся с улицы гам заглушал шум его шагов на скрипучей лестнице.
Она не шевелилась. Наконец, нагнувшись, хладнокровно плюнула на то место, где он только что стоял. Плюнула второй, третий раз, а затем, подойдя к дверям, позвала Неджму.
Старуха вошла, боязливо поглядывая на свою госпожу.
– Неджма, я хочу надеть твои серьги.
Старуха с трудом вытащила большие ободки из сморщенных ушных мочек, сильно оттянутых книзу тяжелыми серьгами. Серьги были кабильские, туземной работы: золотые, искусно вычеканенные, украшенные янтарями и кораллами, – предмет гордости Неджмы.
Госпожа ее взяла их, подержала на руке, затем, подойдя к висевшему на стене треснувшему зеркалу, продела их себе в уши.
– Теперь давай браслеты.
Неджме удалось снять лишь полдюжины с запястьев. Остальные были надеты ей на руки, когда руки были тоньше и стройнее, и снять их не было никакой возможности. За запястьями последовала серебряная цепочка с амулетами, – словом, весь скромный запас драгоценностей Неджмы.
Мабрука рассматривала себя в мутное стекло, поворачивая голову из стороны в сторону, как красивый пестрый попугай.
– Мои были красивей…
– Но эти тоже идут тебе, друг мой, – сказала старуха. – Если бы Измаил видел тебя…
Мабрука вдруг опустилась на пол к ее ногам и разразилась рыданиями.
ГЛАВА V
У французов офицеров, стоявших в Тунисе, вошло в обыкновение обедать в небольшом итальянском ресторанчике, помещавшемся в арабском квартале. Повар там был прекрасный, а в знойные дни большое преимущество представляла прохладная каменная веранда, на которой расставлялись столики.
Не успел де Коломбель присесть к одному из таких столиков, как к нему подошел знакомый штатский.
– Вы будете вечером у мадам Тресали? – спросил он.
– Загляну, вероятно, ненадолго.
– Это почему? Мадам Тресали будет разочарована. На последнем приеме вам выказана была особая благосклонность, все обратили на это внимание.
– Все, кроме меня, очевидно.
Собеседник расхохотался. Де Коломбель зевнул, проглядывая меню.
– Сказать правду, Бурдон, дама, на мой вкус, чересчур стара, чересчур прославлена и чересчур набожна.
На этом разговор оборвался.
Час спустя де Коломбель раскланивался перед хозяйкой дома.
Мадам Тресали играла видную роль в политических сферах Туниса. Говорили, что оккупация его французами совершилась мирным путем именно благодаря ее стараниям. Итальянка по происхождению, она действовала в интересах французского правительства и умело пользовалась для этой цели своими многочисленными дружескими и любовными связями, – она была исключительно красива, хотя и перешагнула уже за пятый десяток. Генерал Тресали, обходительный человек и большой любитель карт, занимал при бее высокий пост, но всеми давно было признано, что руководящая роль в их ассоциации принадлежит жене.
– Мне надо поговорить с вами, – шепнула она де Коломбелю, когда он здоровался с ней. – Подойдите ко мне через час.
Де Коломбель раскланялся. Он не любил м-м Тресали, несмотря на ее ум и красоту, не любил за склонность к интригам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53