Его расстроенный вид вызвал новый взрыв хохота. Нахохотавшись вдоволь, она сказала:
– Мадам, вы спите! – Эти слова она, очевидно, твердо заучила.
«Мадам? Неужто Мабрука?» Девушка взялась за щетку и попыталась привести в некоторый порядок неряшливую комнату.
Голова у нее была повязана шелковым платком; поверх темной юбки и безрукавки надета зеленая бархатная, обшитая потускневшей золотой бахромой зуавка, вроде тех, что носят цирковые девицы. Каждый раз, когда она встречалась с Риккардо глазами, а случалось это очень часто, она прыскала со смеху. Но вдруг, бросив щетку, выбежала из комнаты. Риккардо решил поискать кого-нибудь, кто мог бы доставить записку в отель, и у самого выхода налетел на рослого негра, который тотчас вскочил на ноги и загородил ему дорогу. Риккардо ничего не оставалось, как повернуть вспять. Итак, он в плену. Не успел он осознать создавшееся положение, как раздались легкие шаги и в дверях остановилась вся залитая солнцем женщина, в черном керуанском хаике, падающем прямыми складками, – скорбная фигура с какой-нибудь греческой урны. Инстинкт подсказал ему, что это Мабрука. Наконец-то!
Она стояла молча, но он угадывал улыбку под тяжелым покрывалом.
– Мабрука!
Она подошла ближе и протянула ему две маленькие ручки.
– Рик-кар-до! – все также мило запинаясь, сказала она.
Он схватил ее маленькие ручки, и от ее близости, и от запаха ее духов сердце бешено забилось.
– Мой малыш! Я рада этой встрече. – Она повернулась к двери, задернула холщовую занавесь и взяла его руки в свои.
– Забыл Мабруку, да? За последние дни?
– Не мог бы забыть даже при желании.
Она усадила его рядом с собой на диван.
– А ночью какой ты был сонный! Я нагибаюсь – так! Я целую – так! – Она чмокнула губами. – А ты все спишь! Но как?! Как мертвый!
– До чего глупо! Я несколько ночей не ложился, и меня вдруг разобрало, когда я прилег на твой диван.
– Ах, бедный мальчик! Все из-за любви!
– Из-за тревоги…
– Тревоги?
– О моей кузине… Ты, наверное, слышала…
– Да, да, милый…
Он вынул и положил ей на колени ее записку.
– Сейчас мне нужна твоя помощь! Отчаянно нужна.
Она отпустила его руки и покачала на носке красную сафьяновую туфельку. Он быстро передал подробности исчезновения Аннунциаты.
Она выслушала молча.
– И вот я пришел к тебе, – закончил он. – Ты обещала мне свою помощь.
– Тебе, да. И я предостерегала тебя. Но какое это имеет отношение к твоей кузине? – уклончиво спросила она.
– Самое тесное. Ты знаешь, кто виновник похищения, – заявил он на всякий случай.
Она коротко рассмеялась и отодвинулась от него.
– Я знаю? Ты с ума сошел?
– Ну, косвенный виновник, если хочешь.
Она сделала нетерпеливое движение.
– Вздор какой! Какое мне дело до возлюбленных других женщин. Она с возлюбленным ушла: оба созрели для любви, а луна была на ущербе.
Хотя в нем и текла кровь ревнивых сицилийцев, Риккардо только пожал плечами:
– Это глупая ложь, Мабрука.
Она круто повернулась к нему и сердито замахала руками. Но тотчас же опустила руки и заговорила совсем другим, мягким и жалостливым тоном.
– Ты чуть не вывел меня из себя. Бедный мальчик, как мог ты предположить, что я в состоянии чем-нибудь помочь тебе в этом деле! Она или убежала или украдена. Выяснится в свое время. Искать ее раньше – все равно, что искать утерянный алмаз среди песков пустыни. Она ближе придвинулась к нему. – Видишь ли, милый, – ласково заговорив она, – только один человек может помочь, он так могуществен, что у него есть уши в каждой улице, в каждом городе.
– Кто это?
– Си-Измаил, – шепнула она.
– О да, я знаю! Но он за свою помощь потребует то, чего я не могу обещать.
– Риккардо, дорогой, это безрассудно.
– Мабрука! Ты знаешь так же, как и я, что Си-Измаил спрятал ее, чтобы заставить меня пойти на его предложение!
– Да будь же благоразумен, милый, – уговаривала она его, как капризного ребенка, – я люблю тебя, ты знаешь. Я не хочу, чтобы ты шел на ненужный риск. Недавно тебе угрожала опасность, и это я – Мабрука – отвела ее. Я сказала: «Подожди, дай ему образумиться. Мало ли что может случиться, что заставит его призадуматься!..»
– Так значит, ты в заговоре против меня! И для того, чтобы «заставить меня образумиться», вы принесли в жертву беззащитную девушку!
– Откуда ты это взял? Я лишь хочу убедить тебя, что я твой друг! – Последние слова прозвучали очень искреннее, и он это почувствовал.
Он задумался. Игра идет опасная, и ставки крупные. Можно ли воспользоваться оружием, которое дается ему в руки? Не обратится ли оно против него самого? Борясь за одну женщину, можно ли играть на чувствах другой?
Нотка нежности, прозвучавшая в последней фразе Мабруки, разрядила атмосферу. Мабрука близко придвинулась к нему и положила руки ему на плечи. Ее прямодушие, обаяние, ее доверчивость, запах, исходивший от нее, начинали кружить ему голову. Он чувствовал, как от ее близости огонь медленно разливается у него по жилам.
– Пойди к нему, милый! Тебе угрожает опасность, поверь мне, поверь!
– Я буду бороться с ним до последнего, но не уступлю!
– Смотри сюда! – она откинула угол хаика и обнажила свою шею.
– Видишь? Вот моя шея! А лица ты никогда не видел – не так ли? То же и с Измаилом. Он показывает руку, шею, лицо же – никогда! А если покажет – ты умрешь.
Она проговорила это с глубоким волнением, помолчала, а затем звонко рассмеялась и, притянула его голову, прижала ее к своей теплой нежной шее. Он, не помня себя, схватил ее в объятия. Но она ловко выскользнула, оттолкнула его и откинулась на диван, поправляя свое покрывало и платье.
– Риккардо! – низким грудным голосом позвала она.
Он не шевелился. Он боялся и ее, и самого себя.
– Риккардо! Мой мальчик! Мой дорогой! Иди сюда! Ближе! Совсем близко!
Его влекло к ней, вопреки рассудку. И стыдно было, что он лукавит с ней.
– Риккардо!
Руки ее обвили его шею, когда он опустился на колени подле дивана. Кровь бросилась ему в голову, в ушах звенело.
– Ты еще любишь меня немножко? – шептала она ему на ухо. – Ты не забыл?
– Это ты не любишь, раз не хочешь помочь…
– Потому-то и не хочу, что люблю, глупый! Ты – дитя! Капризное дитя, которое ни за что не хочет уступить! В таком пустяке! Я сделаю тебя богатым! Самым богатым в регентстве! И ты будешь любим, как никто в регентстве! А какие драгоценности ты станешь дарить мне! Черные жемчуга в память темных ночей, как жемчужины бесценных. И никто не узнает, откуда у тебя деньги. Он не выдаст никогда. Он – мудрый.
– Я не хочу денег, добытых таким путем. Я не продаюсь.
– Ребячество! – В ее голосе были почти материнские нотки. – Во имя чего ты это делаешь? Бредни! А мы боремся за вполне реальное, за нашу свободу!
– Свободу! – воскликнул он. – Я говорил уже Си-Измаилу – не освобождение, а сильнейшее порабощение готовите вы народу, собираясь поднять его во имя религиозного фанатизма, которому давно пора изжить себя!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
– Мадам, вы спите! – Эти слова она, очевидно, твердо заучила.
«Мадам? Неужто Мабрука?» Девушка взялась за щетку и попыталась привести в некоторый порядок неряшливую комнату.
Голова у нее была повязана шелковым платком; поверх темной юбки и безрукавки надета зеленая бархатная, обшитая потускневшей золотой бахромой зуавка, вроде тех, что носят цирковые девицы. Каждый раз, когда она встречалась с Риккардо глазами, а случалось это очень часто, она прыскала со смеху. Но вдруг, бросив щетку, выбежала из комнаты. Риккардо решил поискать кого-нибудь, кто мог бы доставить записку в отель, и у самого выхода налетел на рослого негра, который тотчас вскочил на ноги и загородил ему дорогу. Риккардо ничего не оставалось, как повернуть вспять. Итак, он в плену. Не успел он осознать создавшееся положение, как раздались легкие шаги и в дверях остановилась вся залитая солнцем женщина, в черном керуанском хаике, падающем прямыми складками, – скорбная фигура с какой-нибудь греческой урны. Инстинкт подсказал ему, что это Мабрука. Наконец-то!
Она стояла молча, но он угадывал улыбку под тяжелым покрывалом.
– Мабрука!
Она подошла ближе и протянула ему две маленькие ручки.
– Рик-кар-до! – все также мило запинаясь, сказала она.
Он схватил ее маленькие ручки, и от ее близости, и от запаха ее духов сердце бешено забилось.
– Мой малыш! Я рада этой встрече. – Она повернулась к двери, задернула холщовую занавесь и взяла его руки в свои.
– Забыл Мабруку, да? За последние дни?
– Не мог бы забыть даже при желании.
Она усадила его рядом с собой на диван.
– А ночью какой ты был сонный! Я нагибаюсь – так! Я целую – так! – Она чмокнула губами. – А ты все спишь! Но как?! Как мертвый!
– До чего глупо! Я несколько ночей не ложился, и меня вдруг разобрало, когда я прилег на твой диван.
– Ах, бедный мальчик! Все из-за любви!
– Из-за тревоги…
– Тревоги?
– О моей кузине… Ты, наверное, слышала…
– Да, да, милый…
Он вынул и положил ей на колени ее записку.
– Сейчас мне нужна твоя помощь! Отчаянно нужна.
Она отпустила его руки и покачала на носке красную сафьяновую туфельку. Он быстро передал подробности исчезновения Аннунциаты.
Она выслушала молча.
– И вот я пришел к тебе, – закончил он. – Ты обещала мне свою помощь.
– Тебе, да. И я предостерегала тебя. Но какое это имеет отношение к твоей кузине? – уклончиво спросила она.
– Самое тесное. Ты знаешь, кто виновник похищения, – заявил он на всякий случай.
Она коротко рассмеялась и отодвинулась от него.
– Я знаю? Ты с ума сошел?
– Ну, косвенный виновник, если хочешь.
Она сделала нетерпеливое движение.
– Вздор какой! Какое мне дело до возлюбленных других женщин. Она с возлюбленным ушла: оба созрели для любви, а луна была на ущербе.
Хотя в нем и текла кровь ревнивых сицилийцев, Риккардо только пожал плечами:
– Это глупая ложь, Мабрука.
Она круто повернулась к нему и сердито замахала руками. Но тотчас же опустила руки и заговорила совсем другим, мягким и жалостливым тоном.
– Ты чуть не вывел меня из себя. Бедный мальчик, как мог ты предположить, что я в состоянии чем-нибудь помочь тебе в этом деле! Она или убежала или украдена. Выяснится в свое время. Искать ее раньше – все равно, что искать утерянный алмаз среди песков пустыни. Она ближе придвинулась к нему. – Видишь ли, милый, – ласково заговорив она, – только один человек может помочь, он так могуществен, что у него есть уши в каждой улице, в каждом городе.
– Кто это?
– Си-Измаил, – шепнула она.
– О да, я знаю! Но он за свою помощь потребует то, чего я не могу обещать.
– Риккардо, дорогой, это безрассудно.
– Мабрука! Ты знаешь так же, как и я, что Си-Измаил спрятал ее, чтобы заставить меня пойти на его предложение!
– Да будь же благоразумен, милый, – уговаривала она его, как капризного ребенка, – я люблю тебя, ты знаешь. Я не хочу, чтобы ты шел на ненужный риск. Недавно тебе угрожала опасность, и это я – Мабрука – отвела ее. Я сказала: «Подожди, дай ему образумиться. Мало ли что может случиться, что заставит его призадуматься!..»
– Так значит, ты в заговоре против меня! И для того, чтобы «заставить меня образумиться», вы принесли в жертву беззащитную девушку!
– Откуда ты это взял? Я лишь хочу убедить тебя, что я твой друг! – Последние слова прозвучали очень искреннее, и он это почувствовал.
Он задумался. Игра идет опасная, и ставки крупные. Можно ли воспользоваться оружием, которое дается ему в руки? Не обратится ли оно против него самого? Борясь за одну женщину, можно ли играть на чувствах другой?
Нотка нежности, прозвучавшая в последней фразе Мабруки, разрядила атмосферу. Мабрука близко придвинулась к нему и положила руки ему на плечи. Ее прямодушие, обаяние, ее доверчивость, запах, исходивший от нее, начинали кружить ему голову. Он чувствовал, как от ее близости огонь медленно разливается у него по жилам.
– Пойди к нему, милый! Тебе угрожает опасность, поверь мне, поверь!
– Я буду бороться с ним до последнего, но не уступлю!
– Смотри сюда! – она откинула угол хаика и обнажила свою шею.
– Видишь? Вот моя шея! А лица ты никогда не видел – не так ли? То же и с Измаилом. Он показывает руку, шею, лицо же – никогда! А если покажет – ты умрешь.
Она проговорила это с глубоким волнением, помолчала, а затем звонко рассмеялась и, притянула его голову, прижала ее к своей теплой нежной шее. Он, не помня себя, схватил ее в объятия. Но она ловко выскользнула, оттолкнула его и откинулась на диван, поправляя свое покрывало и платье.
– Риккардо! – низким грудным голосом позвала она.
Он не шевелился. Он боялся и ее, и самого себя.
– Риккардо! Мой мальчик! Мой дорогой! Иди сюда! Ближе! Совсем близко!
Его влекло к ней, вопреки рассудку. И стыдно было, что он лукавит с ней.
– Риккардо!
Руки ее обвили его шею, когда он опустился на колени подле дивана. Кровь бросилась ему в голову, в ушах звенело.
– Ты еще любишь меня немножко? – шептала она ему на ухо. – Ты не забыл?
– Это ты не любишь, раз не хочешь помочь…
– Потому-то и не хочу, что люблю, глупый! Ты – дитя! Капризное дитя, которое ни за что не хочет уступить! В таком пустяке! Я сделаю тебя богатым! Самым богатым в регентстве! И ты будешь любим, как никто в регентстве! А какие драгоценности ты станешь дарить мне! Черные жемчуга в память темных ночей, как жемчужины бесценных. И никто не узнает, откуда у тебя деньги. Он не выдаст никогда. Он – мудрый.
– Я не хочу денег, добытых таким путем. Я не продаюсь.
– Ребячество! – В ее голосе были почти материнские нотки. – Во имя чего ты это делаешь? Бредни! А мы боремся за вполне реальное, за нашу свободу!
– Свободу! – воскликнул он. – Я говорил уже Си-Измаилу – не освобождение, а сильнейшее порабощение готовите вы народу, собираясь поднять его во имя религиозного фанатизма, которому давно пора изжить себя!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53