Глядя на него, сицилиец думал о том, что человек этот, какой бы он ни был национальности и несмотря на пожилой возраст, должен быть опасен для женщин. В нем была какая-то сила, которая неудержимо влекла к нему.
– Понравился вам Тунис? – спросил он Риккардо, когда убрали суп.
– Я еще не разобрался; тут так много разных Тунисов – французский и наш итальянский, еврейский и арабский, и ни один не похож на другой.
– А… а… Ваш дядя, кажется, живет в арабском квартале? Это странно, потому что сицилийцы склонны держаться все вместе.
– Дядя почти не поддерживает отношений со здешними сицилийцами. Да и тишина квартала Медина ему по душе.
Конраден налил себе стакан минеральной воды и наполнил стакан своего гостя шампанским.
– Тишина – великое дело… когда нервы не в порядке.
– А тихо там удивительно – совсем мертвый квартал по сравнению с шумными городами Сицилии, где ночи напролет звучит мандолина, раздаются пенье и смех.
Конраден улыбнулся.
– Вы говорите, что есть несколько Тунисов, – начал он, немного погодя. – Это не так: Тунис один – Тунис ислама. Многообразие, о котором вы говорите, – явление временное, продукт переходного периода.
– Однако прогресс неизбежно должен был коснуться этой страны, – возразил Риккардо. – Вопрос заключался лишь в том, кто сделает первый шаг.
– Прогресс? – улыбнулся Конраден. – Разные могут быть точки зрения. Люди Запада изобретают электрические трамваи, усовершенствованные системы канализации, вводят городские советы. Они изучают законы природы, усердно и тщательно, как изучают муравьи клочок земли, на котором живут, – у них нет ни воображения, ни преклонения перед природой. А результат? Чего достигают они? «Теперь можно гораздо быстрее перебрасываться с места на место и выполнять в один день то, на что раньше требовались дни», – говорят на Западе. А люди Востока возражают: «Не все ли равно – сегодня или завтра? Количество работы увеличивается вдвое, если ее можно делать вдвое быстрее!» Канализация… конечно, здесь бывают эпидемии, которые уносят менее стойких, но зато здесь не знают, что такое неврастения, ипохондрия, вырождение – детища современной жизни.
– Однако политически, – возразил Риккардо, – на Востоке веками царил деспотизм.
Конраден рассмеялся.
– А что вы скажете о Японии?
– Япония пробуждается.
– Ближний Восток пробуждается тоже. Взгляните на Турцию, на Персию, вспомните молодой Египет. Но важно, чтобы импульс исходил изнутри, не извне. Ни один народ не может сохранить свою жизнеспособность, раз он подчинен другому народу.
Риккардо слушал.
– А восточная женщина! – воскликнул он вдруг. – Вот область, где деспотизм царит вовсю.
Лицо хозяина омрачилось на мгновение, затем он снова заговорил мягким тоном:
– Что ж, женщины здесь счастливы по-своему. Все женщины – и западные, и восточные – живут главным образом сердцем. Если женщине суждено быть борцом – образование необходимо. В противном случае оно развращает. Мы многое ставим выше интеллектуального развития. Спросите любого мальчика-араба – презирает ли он свою мать…
Он говорил, заметно волнуясь, и от внимания Риккардо не ускользнуло, что он стал употреблять местоимение «мы», говоря от имени людей Востока. Но фанатический огонь угас в нем так же быстро, как вспыхнул. Си-Измаил снова превратился в прежнего Конрадена.
– А ваши родные? – переменил он вдруг разговор. – Здоровы? – Он долил стакан юноши.
– Да, благодарю вас.
– Вы довольны своей работой?
– Не совсем освоился еще.
– Я слыхал, что дело вашего дяди разрастается. По-видимому, процветает.
Конраден задумался.
– У него трое детей, говорите вы?
– Да, две дочери и сын.
– Да, сын… К нему, вероятно, перейдет заведывание делом?
Риккардо допил свое шампанское.
– Не знаю. – Он все еще был настороже. – Странно, что дяде понадобилась помощь племянника, простите нескромное замечание.
Риккардо промолчал.
– Во всяком случае, искренне желаю вам успеха: дочери синьора Скарфи, говорят, хороши собой.
– Да, – подтвердил Риккардо, не скрывая своего энтузиазма.
– Синьора, ваша тетя, была очень красива. Я, помню, видывал ее в мое первое пребывание в Тунисе. Мадам Тресали, та, что продала Тунис французам, еще слыла красавицей тогда, и соперничать с ней могла лишь ваша тетка, совсем еще юная. Вы похожи на нее.
– Мне часто повторяла это мать.
– Быть может, позже вас свяжут с семьей дяди более тесные узы.
– Не слышно, чтобы проектировался такой союз, – с откровенностью сицилийца ответил Риккардо. – Да я и не собираюсь жениться. Я еще молод.
– Да, вы молоды.
– Кстати, – вспомнил Риккардо, – я ходил смотреть танцовщицу, о которой вы мне говорили.
– И что же?
– Откровенно говоря, воспоминания у меня остались самые смутные. Я накурился… гашишу, должно быть, а так как я не привык курить, то действие получилось неожиданное. Кузен, с помощью одного араба, доставил меня домой. – Он весело рассмеялся. – А все-таки я нашел, что Мабрука изумительна.
– Откуда вы узнали ее имя?
– Не помню. Кажется, его выкрикивала публика. Мне все представлялось как в тумане.
– Мабрука – имя довольно распространенное. Оно значит «счастливая». Мабрука пользуется громкой известностью среди арабов, но иностранцам редко удается видеть ее.
– Почему она не открывает лица? – быстро спросил Риккардо.
– Нарочитый прием, должно быть, для возбуждения любопытства. – Он слегка прищурил голубые глаза. – Вы не говорили с ней?
– Нет, кузен говорил.
– Он поклонник туземных танцев?
– Напротив, не любит их, – улыбнулся Риккардо. – Он пошел лишь для того, чтобы проводить меня.
– Вы должны как-нибудь познакомить меня с ним. И с кузинами вашими я рад был бы познакомиться. Я столько раз беседовал с их матерью.
– Я рад буду при случае познакомить вас. Я уже рассказывал о вас. Я даже принял за вас вчера одно лицо и указал на него кузине Джоконде, но она объяснила мне, что это Си-Измаил бен-Алуи. Он удивительно похож на вас.
– Да, меня часто принимают за Си-Измаила, даже арабы, – не смущаясь, отвечал Конраден, – бывают такие сходства. Мне рассказывал как-то некий видный итальянский политический деятель, что у него был двойник, скромный человек, которого не раз в разгар популярности моего приятеля провожала восторженная толпа. Сходство оказалось для бедняги роковым: его закололи в Марселе, говорят, закололи по ошибке, так как мой приятель навлек на себя гнев мафии.
– Опять мафия! – воскликнул Риккардо.
– Как это вы, сицилиец, да еще родом из Джирдженти, – и не член мафии!
Шампанское оказало свое действие на Риккардо. У себя на родине он не решился бы обсуждать этот вопрос с человеком, которому не доверял бы безусловно. Но здесь, в Тунисе, в беседе не то с арабом, смахивающим на француза, не то с французом, смахивающим на араба, он не считал нужным ставить препоны своему красноречию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
– Понравился вам Тунис? – спросил он Риккардо, когда убрали суп.
– Я еще не разобрался; тут так много разных Тунисов – французский и наш итальянский, еврейский и арабский, и ни один не похож на другой.
– А… а… Ваш дядя, кажется, живет в арабском квартале? Это странно, потому что сицилийцы склонны держаться все вместе.
– Дядя почти не поддерживает отношений со здешними сицилийцами. Да и тишина квартала Медина ему по душе.
Конраден налил себе стакан минеральной воды и наполнил стакан своего гостя шампанским.
– Тишина – великое дело… когда нервы не в порядке.
– А тихо там удивительно – совсем мертвый квартал по сравнению с шумными городами Сицилии, где ночи напролет звучит мандолина, раздаются пенье и смех.
Конраден улыбнулся.
– Вы говорите, что есть несколько Тунисов, – начал он, немного погодя. – Это не так: Тунис один – Тунис ислама. Многообразие, о котором вы говорите, – явление временное, продукт переходного периода.
– Однако прогресс неизбежно должен был коснуться этой страны, – возразил Риккардо. – Вопрос заключался лишь в том, кто сделает первый шаг.
– Прогресс? – улыбнулся Конраден. – Разные могут быть точки зрения. Люди Запада изобретают электрические трамваи, усовершенствованные системы канализации, вводят городские советы. Они изучают законы природы, усердно и тщательно, как изучают муравьи клочок земли, на котором живут, – у них нет ни воображения, ни преклонения перед природой. А результат? Чего достигают они? «Теперь можно гораздо быстрее перебрасываться с места на место и выполнять в один день то, на что раньше требовались дни», – говорят на Западе. А люди Востока возражают: «Не все ли равно – сегодня или завтра? Количество работы увеличивается вдвое, если ее можно делать вдвое быстрее!» Канализация… конечно, здесь бывают эпидемии, которые уносят менее стойких, но зато здесь не знают, что такое неврастения, ипохондрия, вырождение – детища современной жизни.
– Однако политически, – возразил Риккардо, – на Востоке веками царил деспотизм.
Конраден рассмеялся.
– А что вы скажете о Японии?
– Япония пробуждается.
– Ближний Восток пробуждается тоже. Взгляните на Турцию, на Персию, вспомните молодой Египет. Но важно, чтобы импульс исходил изнутри, не извне. Ни один народ не может сохранить свою жизнеспособность, раз он подчинен другому народу.
Риккардо слушал.
– А восточная женщина! – воскликнул он вдруг. – Вот область, где деспотизм царит вовсю.
Лицо хозяина омрачилось на мгновение, затем он снова заговорил мягким тоном:
– Что ж, женщины здесь счастливы по-своему. Все женщины – и западные, и восточные – живут главным образом сердцем. Если женщине суждено быть борцом – образование необходимо. В противном случае оно развращает. Мы многое ставим выше интеллектуального развития. Спросите любого мальчика-араба – презирает ли он свою мать…
Он говорил, заметно волнуясь, и от внимания Риккардо не ускользнуло, что он стал употреблять местоимение «мы», говоря от имени людей Востока. Но фанатический огонь угас в нем так же быстро, как вспыхнул. Си-Измаил снова превратился в прежнего Конрадена.
– А ваши родные? – переменил он вдруг разговор. – Здоровы? – Он долил стакан юноши.
– Да, благодарю вас.
– Вы довольны своей работой?
– Не совсем освоился еще.
– Я слыхал, что дело вашего дяди разрастается. По-видимому, процветает.
Конраден задумался.
– У него трое детей, говорите вы?
– Да, две дочери и сын.
– Да, сын… К нему, вероятно, перейдет заведывание делом?
Риккардо допил свое шампанское.
– Не знаю. – Он все еще был настороже. – Странно, что дяде понадобилась помощь племянника, простите нескромное замечание.
Риккардо промолчал.
– Во всяком случае, искренне желаю вам успеха: дочери синьора Скарфи, говорят, хороши собой.
– Да, – подтвердил Риккардо, не скрывая своего энтузиазма.
– Синьора, ваша тетя, была очень красива. Я, помню, видывал ее в мое первое пребывание в Тунисе. Мадам Тресали, та, что продала Тунис французам, еще слыла красавицей тогда, и соперничать с ней могла лишь ваша тетка, совсем еще юная. Вы похожи на нее.
– Мне часто повторяла это мать.
– Быть может, позже вас свяжут с семьей дяди более тесные узы.
– Не слышно, чтобы проектировался такой союз, – с откровенностью сицилийца ответил Риккардо. – Да я и не собираюсь жениться. Я еще молод.
– Да, вы молоды.
– Кстати, – вспомнил Риккардо, – я ходил смотреть танцовщицу, о которой вы мне говорили.
– И что же?
– Откровенно говоря, воспоминания у меня остались самые смутные. Я накурился… гашишу, должно быть, а так как я не привык курить, то действие получилось неожиданное. Кузен, с помощью одного араба, доставил меня домой. – Он весело рассмеялся. – А все-таки я нашел, что Мабрука изумительна.
– Откуда вы узнали ее имя?
– Не помню. Кажется, его выкрикивала публика. Мне все представлялось как в тумане.
– Мабрука – имя довольно распространенное. Оно значит «счастливая». Мабрука пользуется громкой известностью среди арабов, но иностранцам редко удается видеть ее.
– Почему она не открывает лица? – быстро спросил Риккардо.
– Нарочитый прием, должно быть, для возбуждения любопытства. – Он слегка прищурил голубые глаза. – Вы не говорили с ней?
– Нет, кузен говорил.
– Он поклонник туземных танцев?
– Напротив, не любит их, – улыбнулся Риккардо. – Он пошел лишь для того, чтобы проводить меня.
– Вы должны как-нибудь познакомить меня с ним. И с кузинами вашими я рад был бы познакомиться. Я столько раз беседовал с их матерью.
– Я рад буду при случае познакомить вас. Я уже рассказывал о вас. Я даже принял за вас вчера одно лицо и указал на него кузине Джоконде, но она объяснила мне, что это Си-Измаил бен-Алуи. Он удивительно похож на вас.
– Да, меня часто принимают за Си-Измаила, даже арабы, – не смущаясь, отвечал Конраден, – бывают такие сходства. Мне рассказывал как-то некий видный итальянский политический деятель, что у него был двойник, скромный человек, которого не раз в разгар популярности моего приятеля провожала восторженная толпа. Сходство оказалось для бедняги роковым: его закололи в Марселе, говорят, закололи по ошибке, так как мой приятель навлек на себя гнев мафии.
– Опять мафия! – воскликнул Риккардо.
– Как это вы, сицилиец, да еще родом из Джирдженти, – и не член мафии!
Шампанское оказало свое действие на Риккардо. У себя на родине он не решился бы обсуждать этот вопрос с человеком, которому не доверял бы безусловно. Но здесь, в Тунисе, в беседе не то с арабом, смахивающим на француза, не то с французом, смахивающим на араба, он не считал нужным ставить препоны своему красноречию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53