Но, тем не менее, не отказывался от намерения собрать у Си-Измаила сведения о ней.
Джованни, совсем одетый, поглощен был чтением газеты, когда в комнату к нему вошел Риккардо; он засмеялся, услыхав радостно-удивленный возглас молодого Бастиньяни.
– Я бы давно поднялся, если бы не деспотизм Джоконды и доктора. Лихорадка по ночам – просто возврат малярии, которой я страдаю всю жизнь. А мне пора возвращаться к работе. Мне сообщил из Карфагена, что проектируется экспедиция на юг, в Эль-Хатеру, деревню вблизи Керуана, где случайно обнаружены остатки храма или чего-то в этом роде. – На бледном лице загорелись глаза. – Вы и ваши родные были очень добры ко мне, – просто добавил он, – мне никогда не отблагодарить вас за вашу доброту.
– Так вы нас покидаете?
– С разрешения доктора. В Керуане в это время года сухо, а я лучше всего чувствую себя под открытым небом.
– Вам бы жениться на бедуинке и жить в палатке, – смеясь, заметил Риккардо.
– Меня давно прельщает палатка – но отнюдь не женитьба!
– Дорогой! Что за фантазии, друг мой! Захотите жениться в один прекрасный день.
Джованни, улыбаясь, покачал головой.
– Не чувствую потребности в женщине. Я предан душой и телом возлюбленной, которая никогда не изменяет и вечно меняется. Она, как и я, уже пережила свою первую любовь, – это земля наша, хранящая в себе бесценные сокровища.
– В вас говорит пока больной. Пусть кровь быстрее заструится в жилах, и такая возлюбленная покажется вам чересчур холодной, – возразил Риккардо.
Когда Риккардо направлялся в контору, в гостиной его остановила Джоконда.
– Риккардо, – пониженным голосом заговорила она. – Меня беспокоит отец. Он давно, уже выглядит плохо, но в последнее время ему особенно нехорошо. Всякая мелочь раздражает его. Знаешь, когда я ему сказала в тот день, что Си-Измаил привез Джованни, он посмотрел на меня совсем безумными глазами. И вовсе не потому, чтобы ему было неприятно присутствие Джованни, – он все это время очень заботливо относился к нему.
– Я заметил, – отозвался Риккардо, – что у него расстроены нервы.
Ему не хотелось пугать Джоконду.
– Заметил? – торопливо переспросила она. – Нервы, да. Он вздрагивает, прислушивается, не любит оставаться один. Если бы я не была уверена, что ему нечего бояться, я бы сказала… – Она оборвала.
– Я понимаю.
– Я ни звука никому об этом не говорила. Но… если что-нибудь пугает его… ты мог бы, пожалуй, разузнать, расспросить. Знаешь, Риккардо, я уверена, что у него были особые причины, побудившие его вызвать тебя сюда. У него есть что-то на душе, чем он ни с кем не хочет делиться. Сальваторе ненадежен, и… ты, верно, считаешь, что глупо с моей стороны так волноваться? Но мне невыносимо видеть его совсем непохожим на себя. – Голос изменил ей.
– А о причине ты не догадываешься?
– Не имею понятия, – отвечала она. – Дела, по его словам, идут как нельзя лучше.
Риккардо поцеловал ей руку.
– Я сделаю все, что будет в моих силах, – пообещал он. – Возможно, что ему просто нужен отдых. Не надо расстраиваться, измышляя всякие причины его подавленного состояния.
Однако расставшись с Джокондой, Риккардо задумался: почему Сицио Скарфи так взволновался, узнав, что Си-Измаил был у него в доме? Си-Измаил! Всюду и всегда Си-Измаил! Так или иначе, он наталкивается на этого человека на каждом шагу!
Вечером, когда все, включая и больного, собрались к обеду – Аннунциаты в столовой не оказалось. Никто не знал, где она. Тщетно искали и звали ее, как вдруг Риккардо вспомнил о больном фламинго – она, наверное, ухаживает за ним. Он спустился в запущенное patio и в самом деле увидел ее. Она склонилась над птицей.
– Пойдем, Аннунциата, обед подан.
Она не отвечала. Он подошел ближе.
– Как наш пациент?
Она подняла залитое слезами лицо.
– О Риккардо! Он умер.
Риккардо обнял ее за плечи, утешая.
– Не огорчайся, я куплю тебе другого.
– Он был такой несчастный, а я не обращала внимания, – с рыданием в голосе проговорила она. Теперь мне жаль, что я его не отпустила. – Она залилась слезами.
– У меня идея! – воскликнул Риккардо. – Завтра мы переведем остальных в другое место, где бы им видно было небо. На крышу, например.
– Там нет бассейна.
Все же эта мысль, видимо, подбодрила ее.
– Может быть, папа позволит устроить там бассейн, – добавила она.
Они прикрыли птицу циновками, и Риккардо увел Аннунциату наверх.
У него было тяжело на душе. Неизвестно почему тяжело. Ведь погибла всего лишь пленная птица, и Аннунциата уже снова смеялась…
ГЛАВА XIII
Риккардо написал дипломатическую записку Конрадену. Он решил не терять его из виду, в случае надобности – следить за ним.
Побуждало его к этому, с одной стороны, то, что, один Си-Измаил мог открыть ему местопребывание Мабруки; а Риккардо уже надоело всматриваться во все закутанные покрывалом фигуры, какие попадались ему навстречу на улице: глаза их ничего ему не говорили. С другой стороны, он хотел выяснить, что заставляло Си-Измаила скрывать свое настоящее имя от него, рядового иностранца.
В записке он приглашал Конрадена пообедать с ним в отеле «Палас», самом дорогом из тунисских отелей.
Ответ Конрадена гласил:
«Сожалею, но из дому сейчас не выхожу – открылась старая рана. Буду очень обязан, если вы пожалеете меня, одинокого, и согласитесь снова отобедать у меня».
Риккардо принял предложение и в условленный час направился в улицу, где впервые увидал карету с пунцовыми занавесями и услыхал звон браслетов Мабруки.
Конраден вышел навстречу молодому человеку.
– У вас вид усталый, – заметил он, здороваясь с ним. – Уж не влияет ли плохо на ваше здоровье наш климат? Даже южане с трудом мирятся с Тунисом в периоды, когда дует сирокко. Не забывайте принимать по утрам хинин.
Риккардо улыбнулся. Теперь, после его ночного приключения в Карфагене, в нем сильнее прежнего говорило странное чувство к этому человеку: какое-то непроизвольное влечение, близкое в то же время к ненависти.
Конраден как будто угадал его невысказанную мысль: совсем особенное выражение появилось в его холодных голубых глазах, когда он встретился взглядом с Риккардо. Казалось, что он читает в душе юноши.
Они сидели в той же роскошно отделанной комнате, со стенами, выложенными прохладным узорчатым кафелем, и с толстыми коврами на полу. В комнате носился запах благовонных курений, и Риккардо заметил в одном из углов зеленую глиняную жаровню, в которой еще тлели угли.
За столом прислуживал английской выправки слуга. Конраден заводил речь о всевозможных новостях дня, начиная с прихода в Тунис французского флота и кончая беспорядками в Марокко. Риккардо казалось, что он старается выведать его мнения.
Затем Конраден осведомился о здоровье Сицио Скарфи:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
Джованни, совсем одетый, поглощен был чтением газеты, когда в комнату к нему вошел Риккардо; он засмеялся, услыхав радостно-удивленный возглас молодого Бастиньяни.
– Я бы давно поднялся, если бы не деспотизм Джоконды и доктора. Лихорадка по ночам – просто возврат малярии, которой я страдаю всю жизнь. А мне пора возвращаться к работе. Мне сообщил из Карфагена, что проектируется экспедиция на юг, в Эль-Хатеру, деревню вблизи Керуана, где случайно обнаружены остатки храма или чего-то в этом роде. – На бледном лице загорелись глаза. – Вы и ваши родные были очень добры ко мне, – просто добавил он, – мне никогда не отблагодарить вас за вашу доброту.
– Так вы нас покидаете?
– С разрешения доктора. В Керуане в это время года сухо, а я лучше всего чувствую себя под открытым небом.
– Вам бы жениться на бедуинке и жить в палатке, – смеясь, заметил Риккардо.
– Меня давно прельщает палатка – но отнюдь не женитьба!
– Дорогой! Что за фантазии, друг мой! Захотите жениться в один прекрасный день.
Джованни, улыбаясь, покачал головой.
– Не чувствую потребности в женщине. Я предан душой и телом возлюбленной, которая никогда не изменяет и вечно меняется. Она, как и я, уже пережила свою первую любовь, – это земля наша, хранящая в себе бесценные сокровища.
– В вас говорит пока больной. Пусть кровь быстрее заструится в жилах, и такая возлюбленная покажется вам чересчур холодной, – возразил Риккардо.
Когда Риккардо направлялся в контору, в гостиной его остановила Джоконда.
– Риккардо, – пониженным голосом заговорила она. – Меня беспокоит отец. Он давно, уже выглядит плохо, но в последнее время ему особенно нехорошо. Всякая мелочь раздражает его. Знаешь, когда я ему сказала в тот день, что Си-Измаил привез Джованни, он посмотрел на меня совсем безумными глазами. И вовсе не потому, чтобы ему было неприятно присутствие Джованни, – он все это время очень заботливо относился к нему.
– Я заметил, – отозвался Риккардо, – что у него расстроены нервы.
Ему не хотелось пугать Джоконду.
– Заметил? – торопливо переспросила она. – Нервы, да. Он вздрагивает, прислушивается, не любит оставаться один. Если бы я не была уверена, что ему нечего бояться, я бы сказала… – Она оборвала.
– Я понимаю.
– Я ни звука никому об этом не говорила. Но… если что-нибудь пугает его… ты мог бы, пожалуй, разузнать, расспросить. Знаешь, Риккардо, я уверена, что у него были особые причины, побудившие его вызвать тебя сюда. У него есть что-то на душе, чем он ни с кем не хочет делиться. Сальваторе ненадежен, и… ты, верно, считаешь, что глупо с моей стороны так волноваться? Но мне невыносимо видеть его совсем непохожим на себя. – Голос изменил ей.
– А о причине ты не догадываешься?
– Не имею понятия, – отвечала она. – Дела, по его словам, идут как нельзя лучше.
Риккардо поцеловал ей руку.
– Я сделаю все, что будет в моих силах, – пообещал он. – Возможно, что ему просто нужен отдых. Не надо расстраиваться, измышляя всякие причины его подавленного состояния.
Однако расставшись с Джокондой, Риккардо задумался: почему Сицио Скарфи так взволновался, узнав, что Си-Измаил был у него в доме? Си-Измаил! Всюду и всегда Си-Измаил! Так или иначе, он наталкивается на этого человека на каждом шагу!
Вечером, когда все, включая и больного, собрались к обеду – Аннунциаты в столовой не оказалось. Никто не знал, где она. Тщетно искали и звали ее, как вдруг Риккардо вспомнил о больном фламинго – она, наверное, ухаживает за ним. Он спустился в запущенное patio и в самом деле увидел ее. Она склонилась над птицей.
– Пойдем, Аннунциата, обед подан.
Она не отвечала. Он подошел ближе.
– Как наш пациент?
Она подняла залитое слезами лицо.
– О Риккардо! Он умер.
Риккардо обнял ее за плечи, утешая.
– Не огорчайся, я куплю тебе другого.
– Он был такой несчастный, а я не обращала внимания, – с рыданием в голосе проговорила она. Теперь мне жаль, что я его не отпустила. – Она залилась слезами.
– У меня идея! – воскликнул Риккардо. – Завтра мы переведем остальных в другое место, где бы им видно было небо. На крышу, например.
– Там нет бассейна.
Все же эта мысль, видимо, подбодрила ее.
– Может быть, папа позволит устроить там бассейн, – добавила она.
Они прикрыли птицу циновками, и Риккардо увел Аннунциату наверх.
У него было тяжело на душе. Неизвестно почему тяжело. Ведь погибла всего лишь пленная птица, и Аннунциата уже снова смеялась…
ГЛАВА XIII
Риккардо написал дипломатическую записку Конрадену. Он решил не терять его из виду, в случае надобности – следить за ним.
Побуждало его к этому, с одной стороны, то, что, один Си-Измаил мог открыть ему местопребывание Мабруки; а Риккардо уже надоело всматриваться во все закутанные покрывалом фигуры, какие попадались ему навстречу на улице: глаза их ничего ему не говорили. С другой стороны, он хотел выяснить, что заставляло Си-Измаила скрывать свое настоящее имя от него, рядового иностранца.
В записке он приглашал Конрадена пообедать с ним в отеле «Палас», самом дорогом из тунисских отелей.
Ответ Конрадена гласил:
«Сожалею, но из дому сейчас не выхожу – открылась старая рана. Буду очень обязан, если вы пожалеете меня, одинокого, и согласитесь снова отобедать у меня».
Риккардо принял предложение и в условленный час направился в улицу, где впервые увидал карету с пунцовыми занавесями и услыхал звон браслетов Мабруки.
Конраден вышел навстречу молодому человеку.
– У вас вид усталый, – заметил он, здороваясь с ним. – Уж не влияет ли плохо на ваше здоровье наш климат? Даже южане с трудом мирятся с Тунисом в периоды, когда дует сирокко. Не забывайте принимать по утрам хинин.
Риккардо улыбнулся. Теперь, после его ночного приключения в Карфагене, в нем сильнее прежнего говорило странное чувство к этому человеку: какое-то непроизвольное влечение, близкое в то же время к ненависти.
Конраден как будто угадал его невысказанную мысль: совсем особенное выражение появилось в его холодных голубых глазах, когда он встретился взглядом с Риккардо. Казалось, что он читает в душе юноши.
Они сидели в той же роскошно отделанной комнате, со стенами, выложенными прохладным узорчатым кафелем, и с толстыми коврами на полу. В комнате носился запах благовонных курений, и Риккардо заметил в одном из углов зеленую глиняную жаровню, в которой еще тлели угли.
За столом прислуживал английской выправки слуга. Конраден заводил речь о всевозможных новостях дня, начиная с прихода в Тунис французского флота и кончая беспорядками в Марокко. Риккардо казалось, что он старается выведать его мнения.
Затем Конраден осведомился о здоровье Сицио Скарфи:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53