Но белизну свою сохранял незапятнанной – белые террасы и белые дома, казалось, возникали из самой синевы небесной. Местами вдруг вырастал минарет.
Пароход поравнялся, наконец, с набережной, и на борт вскарабкались носильщики всех мастей, в самых разнообразных и несложных одеяниях, но с обязательной феской на голове. Они атаковали пассажиров первого класса.
– До свидания, – сказал Конраден, протягивая Риккардо руку, – надеюсь, вы скоро выберете время, чтобы побывать у меня.
Бастиньяни смотрел ему вслед. Он не умел определить – влекло ли его к новому знакомому или отталкивало от него; но встретиться с ним еще раз, во всяком случае, хотелось.
Сходни не были еще спущены, и в надежде увидать кого-нибудь из своих родственников он с палубы стал рассматривать кишевшую на набережной толпу. Никого из семьи дяди он до сих пор не встречал. Кузену Сальваторе девятнадцать лет, они с ним ровесники, затем идет Джоконда, семнадцати лет, и Аннунциата, шестнадцати. Встретит его, вероятно, дядя.
Взгляд его случайно упал на верхнюю палубу. Там стоял его голубоглазый спутник, месье Конраден, и с ним высокий араб, очевидно, явившийся с берега. Араб был одет очень нарядно: бледно-голубой плащ, белый вышитый кушак и тюрбан из мягкого белого шелка. Риккардо бросилось в глаза, с каким достоинством держался этот человек. Но и Конраден от сравнения не проигрывал.
В нем были и властность, и какое-то особое благородство.
Сходни спустили. Риккардо вяло отстранил отельных комиссионеров, тучей хлынувших на пароход, и укрылся в тень. Солнце пекло немилосердно, хотя не было еще и восьми часов. Из своего укромного уголка он продолжал разглядывать толпу на набережной. К сходням проталкивался небольшого роста мужчина с исхудалым лицом, в панаме не первой свежести. Инстинкт подсказал Риккардо, что это его дядя Сицио. Мгновение спустя они пожимали друг другу руки и обнимались.
– Добро пожаловать, мой дорогой! Добро пожаловать! А багаж твой где?
Риккардо указал на свои скромные пожитки.
– Ахмед! Ахмед!
Араб в широких шароварах взбежал по сходням, схватил на плечи чемодан и понес его в таможню.
Таможенный офицер, перед которым поставлен был чемодан, вежливо раскланялся с ними, и чемодан снова очутился у Ахмеда на плече. Не было сделано никаких попыток осмотреть его.
– Как поживает синьор Роспиньи? – спросил Сицио Скарфи.
– Он у себя. Угодно вам пройти к нему?
– Нет. Но передайте ему, чтобы он зашел ко мне в контору сегодня вечером!
– Передам. – Таможенный офицер раскланялся.
– Как видишь, я на дружеской ноге с персоналом таможни, – кратко пояснил Сицио. – Роспиньи – сицилиец и друг нашей семьи.
При этих словах на лицо его набежала тень.
– Мы пойдем пешком. Нам недалеко. А в экипаже по кварталу Медина, в котором мы живем, не проехать. Это арабская часть города, зато там и дешевле и гораздо тише и чище, чем во французской. Кстати, и расстояние приличное от Малой Сицилии.
Риккардо вопросительно взглянул на дядю.
– Ты разве не слыхал, что в Тунисе есть «Малая Сицилия», специально сицилийский квартал. Вся сволочь, которой не удается выбраться в Америку, является сюда, черт бы ее побрал!..
Риккардо с любопытством посматривал по сторонам. Если бы не присутствие в толпе арабов, можно было бы подумать, что находишься во французском городе – те же бульвары, трамваи, деревья у тротуаров, столбы с объявлениями. Лишь отдельные фигуры арабов, да изредка женщина-узел, закутанная по самые глаза и переносицу в хаик, убеждали его в том, что он в Африке; отчасти – пальмы, но пальм сколько угодно и в Палермо.
Его интересовали женщины; они казались ему символом неизведанного, недостижимого, таинственного. Хотя те, что попадались навстречу, были, очевидно, стары и бедны. Он вспомнил разговор на пароходе.
– Я встретил на пароходе некоего месье Конрадена, он говорил, что встречал вас.
– Конраден? Никогда не слыхал такого имени. Француз?
– На француза не похож. Не знаю. Звал меня к себе.
Тревога мелькнула в глазах маленького человечка. Он тотчас овладел собой. Но Риккардо был наблюдателен.
– Ты уверен, что он не итальянец?
– Уверен. Он говорил по-итальянски с акцентом. А что?
– Не следует… Я хочу сказать… я на твоем месте не стал бы завязывать отношения с сицилийцами, за исключением наших друзей.
Риккардо не обратил внимания на эти слова, настолько он был поглощен тем, что видел. Европейский квартал кончился, и они сразу попали с Запада на Восток. Не могло быть сомнения в том, что неровные выбеленные стены составляют часть жилых домов, – за это ручались тяжелые двери, на которых медные шапочки вбитых в них гвоздей давали сложный и причудливый узор. Дверные молотки были увесистые, старинной работы. Немногочисленные окна, проделанные высоко над землей, прикрывались железными, выкрашенными в синий или зеленый цвет, решетчатыми ставнями. Тихо было кругом: не было на улице езды, а арабы-прохожие двигались бесшумно, вполголоса обмениваясь приветствиями. Риккардо вступил в новый мир – мир праздности, покоя и меланхолии. В воздухе носился странный, пряный запах, который он вскоре привык ассоциировать с кварталом Медина.
– Вот мы и дома, – сказал Сицио Скарфи, сворачивая с улицы Пяти Пальцев на более широкую и солнечную.
Перед ними выросла старинная, разделанная белыми и черными полосами мечеть. Извилистые улички разбегались отсюда во все стороны. Сицио остановился перед большой зеленой дверью, так же, как ее соседи, изукрашенной гвоздями, и постучал. Дверь открыла старуха, повязанная платком.
– Вот, Кончетта, синьорино – прямо из Джирдженти!
Кончетта присела и поднесла кончик платка к глазам.
– Святая Мария! На мать-то как похож! Я ведь ее выняньчила! Простите, синьор, как тут не заплакать! Прямо из Джирдженти, где я родилась и куда не попаду, наверное, больше никогда!
Риккардо расцеловал ее в обе щеки, отчасти для того, чтобы обрадовать старуху, отчасти для того, чтобы остановить поток ее речей.
– Я перестроил дом заново, – говорил дядя, когда они проходили ярко освещенным двором, окруженным колоннадой, такой же вычурной и черно-белой, как мечеть. – Джоконда настояла, чтобы во все комнаты проведено было отопление, как в отеле. По мне и жаровни достаточно, чтобы согреться зимой. Но я охотно потакаю моим женщинам, благо есть возможность.
Очевидно, не денежными затруднениями объяснялось тревожное, даже загнанное выражение, которое Риккардо подметил у дяди.
Навстречу прибывшим вышла высокая девушка с такими же, как у Риккардо, светло-серыми глазами, с темными матовыми волосами, высоко уложенными на маленькой головке. Он встретился с ней глазами и сразу же почувствовал доверие и расположение к ней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
Пароход поравнялся, наконец, с набережной, и на борт вскарабкались носильщики всех мастей, в самых разнообразных и несложных одеяниях, но с обязательной феской на голове. Они атаковали пассажиров первого класса.
– До свидания, – сказал Конраден, протягивая Риккардо руку, – надеюсь, вы скоро выберете время, чтобы побывать у меня.
Бастиньяни смотрел ему вслед. Он не умел определить – влекло ли его к новому знакомому или отталкивало от него; но встретиться с ним еще раз, во всяком случае, хотелось.
Сходни не были еще спущены, и в надежде увидать кого-нибудь из своих родственников он с палубы стал рассматривать кишевшую на набережной толпу. Никого из семьи дяди он до сих пор не встречал. Кузену Сальваторе девятнадцать лет, они с ним ровесники, затем идет Джоконда, семнадцати лет, и Аннунциата, шестнадцати. Встретит его, вероятно, дядя.
Взгляд его случайно упал на верхнюю палубу. Там стоял его голубоглазый спутник, месье Конраден, и с ним высокий араб, очевидно, явившийся с берега. Араб был одет очень нарядно: бледно-голубой плащ, белый вышитый кушак и тюрбан из мягкого белого шелка. Риккардо бросилось в глаза, с каким достоинством держался этот человек. Но и Конраден от сравнения не проигрывал.
В нем были и властность, и какое-то особое благородство.
Сходни спустили. Риккардо вяло отстранил отельных комиссионеров, тучей хлынувших на пароход, и укрылся в тень. Солнце пекло немилосердно, хотя не было еще и восьми часов. Из своего укромного уголка он продолжал разглядывать толпу на набережной. К сходням проталкивался небольшого роста мужчина с исхудалым лицом, в панаме не первой свежести. Инстинкт подсказал Риккардо, что это его дядя Сицио. Мгновение спустя они пожимали друг другу руки и обнимались.
– Добро пожаловать, мой дорогой! Добро пожаловать! А багаж твой где?
Риккардо указал на свои скромные пожитки.
– Ахмед! Ахмед!
Араб в широких шароварах взбежал по сходням, схватил на плечи чемодан и понес его в таможню.
Таможенный офицер, перед которым поставлен был чемодан, вежливо раскланялся с ними, и чемодан снова очутился у Ахмеда на плече. Не было сделано никаких попыток осмотреть его.
– Как поживает синьор Роспиньи? – спросил Сицио Скарфи.
– Он у себя. Угодно вам пройти к нему?
– Нет. Но передайте ему, чтобы он зашел ко мне в контору сегодня вечером!
– Передам. – Таможенный офицер раскланялся.
– Как видишь, я на дружеской ноге с персоналом таможни, – кратко пояснил Сицио. – Роспиньи – сицилиец и друг нашей семьи.
При этих словах на лицо его набежала тень.
– Мы пойдем пешком. Нам недалеко. А в экипаже по кварталу Медина, в котором мы живем, не проехать. Это арабская часть города, зато там и дешевле и гораздо тише и чище, чем во французской. Кстати, и расстояние приличное от Малой Сицилии.
Риккардо вопросительно взглянул на дядю.
– Ты разве не слыхал, что в Тунисе есть «Малая Сицилия», специально сицилийский квартал. Вся сволочь, которой не удается выбраться в Америку, является сюда, черт бы ее побрал!..
Риккардо с любопытством посматривал по сторонам. Если бы не присутствие в толпе арабов, можно было бы подумать, что находишься во французском городе – те же бульвары, трамваи, деревья у тротуаров, столбы с объявлениями. Лишь отдельные фигуры арабов, да изредка женщина-узел, закутанная по самые глаза и переносицу в хаик, убеждали его в том, что он в Африке; отчасти – пальмы, но пальм сколько угодно и в Палермо.
Его интересовали женщины; они казались ему символом неизведанного, недостижимого, таинственного. Хотя те, что попадались навстречу, были, очевидно, стары и бедны. Он вспомнил разговор на пароходе.
– Я встретил на пароходе некоего месье Конрадена, он говорил, что встречал вас.
– Конраден? Никогда не слыхал такого имени. Француз?
– На француза не похож. Не знаю. Звал меня к себе.
Тревога мелькнула в глазах маленького человечка. Он тотчас овладел собой. Но Риккардо был наблюдателен.
– Ты уверен, что он не итальянец?
– Уверен. Он говорил по-итальянски с акцентом. А что?
– Не следует… Я хочу сказать… я на твоем месте не стал бы завязывать отношения с сицилийцами, за исключением наших друзей.
Риккардо не обратил внимания на эти слова, настолько он был поглощен тем, что видел. Европейский квартал кончился, и они сразу попали с Запада на Восток. Не могло быть сомнения в том, что неровные выбеленные стены составляют часть жилых домов, – за это ручались тяжелые двери, на которых медные шапочки вбитых в них гвоздей давали сложный и причудливый узор. Дверные молотки были увесистые, старинной работы. Немногочисленные окна, проделанные высоко над землей, прикрывались железными, выкрашенными в синий или зеленый цвет, решетчатыми ставнями. Тихо было кругом: не было на улице езды, а арабы-прохожие двигались бесшумно, вполголоса обмениваясь приветствиями. Риккардо вступил в новый мир – мир праздности, покоя и меланхолии. В воздухе носился странный, пряный запах, который он вскоре привык ассоциировать с кварталом Медина.
– Вот мы и дома, – сказал Сицио Скарфи, сворачивая с улицы Пяти Пальцев на более широкую и солнечную.
Перед ними выросла старинная, разделанная белыми и черными полосами мечеть. Извилистые улички разбегались отсюда во все стороны. Сицио остановился перед большой зеленой дверью, так же, как ее соседи, изукрашенной гвоздями, и постучал. Дверь открыла старуха, повязанная платком.
– Вот, Кончетта, синьорино – прямо из Джирдженти!
Кончетта присела и поднесла кончик платка к глазам.
– Святая Мария! На мать-то как похож! Я ведь ее выняньчила! Простите, синьор, как тут не заплакать! Прямо из Джирдженти, где я родилась и куда не попаду, наверное, больше никогда!
Риккардо расцеловал ее в обе щеки, отчасти для того, чтобы обрадовать старуху, отчасти для того, чтобы остановить поток ее речей.
– Я перестроил дом заново, – говорил дядя, когда они проходили ярко освещенным двором, окруженным колоннадой, такой же вычурной и черно-белой, как мечеть. – Джоконда настояла, чтобы во все комнаты проведено было отопление, как в отеле. По мне и жаровни достаточно, чтобы согреться зимой. Но я охотно потакаю моим женщинам, благо есть возможность.
Очевидно, не денежными затруднениями объяснялось тревожное, даже загнанное выражение, которое Риккардо подметил у дяди.
Навстречу прибывшим вышла высокая девушка с такими же, как у Риккардо, светло-серыми глазами, с темными матовыми волосами, высоко уложенными на маленькой головке. Он встретился с ней глазами и сразу же почувствовал доверие и расположение к ней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53