кто-то говорил ему, пояснил он, будто здоровье синьора Скарфи оставляет желать лучшего.
– Он не совсем хорошо себя чувствует, – отвечал Риккардо, – ничего серьезного, нервы расходились… – И добавил лукаво: – У нас был в доме другой больной, которого привезли вы сами.
Было мгновение, когда на лице Конрадена отразилось замешательство, – так, по крайней мере, показалось Риккардо, – но он только переспросил:
– Я сам?
– Вернее говоря, ваш двойник, Си-Измаил.
– А кто же был этот больной?
– Мой родственник Сан-Калогеро. Си-Измаил подобрал его почти умирающим и привез к нам.
– Ему лучше, надеюсь?
– Настолько, что он уже собирается приняться за работу. В Эль-Хатере, близ Керуана, говорят, производятся интересные раскопки.
– Да, я читал в газетах.
Немного погода, Конраден спросил:
– А как ваша работа в конторе? Довольны вы? Возможно, что вам придется впоследствии взять на себя ведение всего дела…
– Пока нет никаких данных предполагать это, – осторожно ответил молодой человек.
– Деловая жизнь, пожалуй, покажется вам скучной, – небрежно бросил его собеседник. – Вас манят приключения, не так ли? Впрочем, приключения случается переживать и в Тунисе… даже на улице Каира.
Риккардо едва заметно вздрогнул, но по лицу его хозяина ничего нельзя было прочесть.
– Одними приключениями не проживешь, – был банальный ответ. – Рано или поздно приходится жениться и осесть на место. Да, кстати, – перевел он разговор, – я хотел бы посмотреть тунисную свадьбу.
– Немного бы увидели: несколько мулов, навьюченных предметами домашнего обихода, и несколько мужчин в парадных одеждах; женщины бывают закрыты покрывалами.
– Ох, эти покрывала, – вздохнул Риккардо. – Они каждую женщину превращают в загадку.
– У ваших соотечественников очень превратные понятия о мусульманской женщине. Говорят, будто она бесправна, терпит побои, будто любовь на Востоке – одна только чувственность. – Он рассмеялся. – Аскетическое христианство игнорировало половую жизнь или поносило ее. Брак именовался таинством, а семейная жизнь представляла собой сплошное кощунство. Восток же чтит пол, чтит материнство и с ним вместе – саму жизнь.
Риккардо слушал, наполовину лишь понимая. Этот человек как бы гипнотизировал его.
Было уже поздно, когда он вышел от Конрадена, и он невольно задержался на узкой улице, думая – не покажется ли карета с пунцовыми занавесками. Но не было кареты, не слышно было звона браслетов. Лишь два рослых офицера-зуава, сильно подвыпившие, возвращались из казино. Шел мелкий дождь. Воздух был теплый, как в оранжерее. Избегая авеню де Франс, Риккардо свернул в боковую улицу, как вдруг у него появилось ощущение, будто кто-то идет за ним следом. Он остановился. Никого. Остановился снова. На этот раз неприглядного вида мальчик-араб закуривал папироску на полпути от последнего перекрестка. Бурнус из верблюжьей шерсти был ему очевидно велик, и в руках он держал корзину. Риккардо продолжал свой путь, не обращая на него внимания, но подойдя к следующему углу, обернулся и увидел, что мальчик-араб, подобрав полы бурнуса и держась в тени у самых стен, бегом догоняет его. На этот раз сомнений быть не могло. Этот проходимец следит за ним. Риккардо прижался за углом, и мальчик попал прямо к нему в объятия.
– Пустите меня! – пронзительно закричал он на довольно сносном французском языке.
Риккардо крепко держал малого. Из-под складок бурнуса блеснул стальной клинок.
– Я ничего дурного не делал, – скулил мальчик.
Риккардо вырвал у него из рук кинжал.
– Идем в полицию. Арабской голытьбе не разрешается носить оружия.
– Нет, нет! – торопливо зашептал мальчик. – Я не могу. Я друг вам. Я знаю ваше имя – Риккардо Бастиньяни. Меня послали. Мне надо передать вам кое-что, но я боялся… посреди улицы. Пустите мою руку, я достану…
Риккардо отпустил левую руку мальчика, и тот пошарил у себя на груди под складками бурнуса. При этом на Риккардо пахнуло запахом, от которого кровь бросилась ему в лицо, – резким, пряным запахом, который распространяла вокруг себя Мабрука. Мальчик протянул ему бледно-желтый конверт.
– Теперь пустите меня, – капризно сказал он, – вы делаете мне больно.
Охваченный подозрением, Риккардо сорвал с головы мальчика капюшон бурнуса, совершенно скрывавший его лицо. Показалось густое покрывало.
– Мабрука! Вы! – воскликнул он.
Она тотчас перестала притворяться и заговорила своим обычным голосом.
– Да, я. Письмо от меня. Отпустите меня. Я боюсь, чтобы меня не увидели… с вами.
– Не отпущу. Такой случай в другой раз не представится. Пойдем со мной. Я достану карету, мы опять поедем в Карфаген, Мабрука, на одну эту ночь. – Он говорил, как в лихорадке.
– Я не могу, – возразила она. – Это была безумная затея. Я и без того зашла с вами дальше, чем нужно. Отпустите меня.
– Нет, выслушай меня, Мабрука. Мне надо видеть тебя сегодня. Я не хочу быть обманутым снова. Клянусь, если ты не пойдешь со мной, я не отдам тебя в руки первого попавшегося блюстителя порядка. Выбирай.
Она задумалась.
– Вы живете в доме номер тридцать четыре по улице Медресе эс-Слимания?
– Да.
– Комната ваша выходит на улицу или во двор?
– Во двор.
– На верхнем этаже?
– Да.
Она рассмеялась.
– Хороший номер! Я пойду к вам!
Риккардо немного растерялся.
– Но… это опасно… нас могут увидеть.
– Ключ у вас есть?
– От обеих дверей.
– Я иду с вами. Мы пройдем прямо к вам в комнату. В соседних с вашей комнатах никто не спит?
– Нет, она в стороне от других.
– Идем. Только вы должны обещать, что не будете стараться поцеловать меня, пока мы не обсудим вместе одного дела.
– Обещаю, – сказал Риккардо.
Он был в восторге от ее покорности, хотя покорность эта и смахивала на каприз, и твердо решил быть на этот раз смелее.
Знойный ветер гнал им в лицо мелкий теплый дождь. Это была ночь сирокко, бредовая ночь.
Они скоро дошли до арабского квартала и свернули на улицу Медресе эс-Слимания. Риккардо отпер тяжелую дверь. Мабрука скользнула бесшумно, как тень. Риккардо больше всего боялся наткнуться на Сальваторе, возвращавшегося из казино. Но внутренний дворик был пуст. Они благополучно добрались до комнаты Риккардо.
Мабрука стянула с кровати перинку и уселась на ней на полу, поджавши под себя ноги и с возгласом отвращения отбросив свой бурнус. Риккардо порывисто бросился рядом с ней на пол и прижался губами к ее обнаженным ногам, с которых она сняла туфли, войдя в комнату.
– Не оставляй, не оставляй меня так надолго, – повторял он, осыпая ее ноги безумными поцелуями.
– А ваше обещание? – крикнула она, отстраняя его.
Он притих, испугавшись, что их могут услышать. Некоторое время они оба прислушивались, но все было тихо кругом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
– Он не совсем хорошо себя чувствует, – отвечал Риккардо, – ничего серьезного, нервы расходились… – И добавил лукаво: – У нас был в доме другой больной, которого привезли вы сами.
Было мгновение, когда на лице Конрадена отразилось замешательство, – так, по крайней мере, показалось Риккардо, – но он только переспросил:
– Я сам?
– Вернее говоря, ваш двойник, Си-Измаил.
– А кто же был этот больной?
– Мой родственник Сан-Калогеро. Си-Измаил подобрал его почти умирающим и привез к нам.
– Ему лучше, надеюсь?
– Настолько, что он уже собирается приняться за работу. В Эль-Хатере, близ Керуана, говорят, производятся интересные раскопки.
– Да, я читал в газетах.
Немного погода, Конраден спросил:
– А как ваша работа в конторе? Довольны вы? Возможно, что вам придется впоследствии взять на себя ведение всего дела…
– Пока нет никаких данных предполагать это, – осторожно ответил молодой человек.
– Деловая жизнь, пожалуй, покажется вам скучной, – небрежно бросил его собеседник. – Вас манят приключения, не так ли? Впрочем, приключения случается переживать и в Тунисе… даже на улице Каира.
Риккардо едва заметно вздрогнул, но по лицу его хозяина ничего нельзя было прочесть.
– Одними приключениями не проживешь, – был банальный ответ. – Рано или поздно приходится жениться и осесть на место. Да, кстати, – перевел он разговор, – я хотел бы посмотреть тунисную свадьбу.
– Немного бы увидели: несколько мулов, навьюченных предметами домашнего обихода, и несколько мужчин в парадных одеждах; женщины бывают закрыты покрывалами.
– Ох, эти покрывала, – вздохнул Риккардо. – Они каждую женщину превращают в загадку.
– У ваших соотечественников очень превратные понятия о мусульманской женщине. Говорят, будто она бесправна, терпит побои, будто любовь на Востоке – одна только чувственность. – Он рассмеялся. – Аскетическое христианство игнорировало половую жизнь или поносило ее. Брак именовался таинством, а семейная жизнь представляла собой сплошное кощунство. Восток же чтит пол, чтит материнство и с ним вместе – саму жизнь.
Риккардо слушал, наполовину лишь понимая. Этот человек как бы гипнотизировал его.
Было уже поздно, когда он вышел от Конрадена, и он невольно задержался на узкой улице, думая – не покажется ли карета с пунцовыми занавесками. Но не было кареты, не слышно было звона браслетов. Лишь два рослых офицера-зуава, сильно подвыпившие, возвращались из казино. Шел мелкий дождь. Воздух был теплый, как в оранжерее. Избегая авеню де Франс, Риккардо свернул в боковую улицу, как вдруг у него появилось ощущение, будто кто-то идет за ним следом. Он остановился. Никого. Остановился снова. На этот раз неприглядного вида мальчик-араб закуривал папироску на полпути от последнего перекрестка. Бурнус из верблюжьей шерсти был ему очевидно велик, и в руках он держал корзину. Риккардо продолжал свой путь, не обращая на него внимания, но подойдя к следующему углу, обернулся и увидел, что мальчик-араб, подобрав полы бурнуса и держась в тени у самых стен, бегом догоняет его. На этот раз сомнений быть не могло. Этот проходимец следит за ним. Риккардо прижался за углом, и мальчик попал прямо к нему в объятия.
– Пустите меня! – пронзительно закричал он на довольно сносном французском языке.
Риккардо крепко держал малого. Из-под складок бурнуса блеснул стальной клинок.
– Я ничего дурного не делал, – скулил мальчик.
Риккардо вырвал у него из рук кинжал.
– Идем в полицию. Арабской голытьбе не разрешается носить оружия.
– Нет, нет! – торопливо зашептал мальчик. – Я не могу. Я друг вам. Я знаю ваше имя – Риккардо Бастиньяни. Меня послали. Мне надо передать вам кое-что, но я боялся… посреди улицы. Пустите мою руку, я достану…
Риккардо отпустил левую руку мальчика, и тот пошарил у себя на груди под складками бурнуса. При этом на Риккардо пахнуло запахом, от которого кровь бросилась ему в лицо, – резким, пряным запахом, который распространяла вокруг себя Мабрука. Мальчик протянул ему бледно-желтый конверт.
– Теперь пустите меня, – капризно сказал он, – вы делаете мне больно.
Охваченный подозрением, Риккардо сорвал с головы мальчика капюшон бурнуса, совершенно скрывавший его лицо. Показалось густое покрывало.
– Мабрука! Вы! – воскликнул он.
Она тотчас перестала притворяться и заговорила своим обычным голосом.
– Да, я. Письмо от меня. Отпустите меня. Я боюсь, чтобы меня не увидели… с вами.
– Не отпущу. Такой случай в другой раз не представится. Пойдем со мной. Я достану карету, мы опять поедем в Карфаген, Мабрука, на одну эту ночь. – Он говорил, как в лихорадке.
– Я не могу, – возразила она. – Это была безумная затея. Я и без того зашла с вами дальше, чем нужно. Отпустите меня.
– Нет, выслушай меня, Мабрука. Мне надо видеть тебя сегодня. Я не хочу быть обманутым снова. Клянусь, если ты не пойдешь со мной, я не отдам тебя в руки первого попавшегося блюстителя порядка. Выбирай.
Она задумалась.
– Вы живете в доме номер тридцать четыре по улице Медресе эс-Слимания?
– Да.
– Комната ваша выходит на улицу или во двор?
– Во двор.
– На верхнем этаже?
– Да.
Она рассмеялась.
– Хороший номер! Я пойду к вам!
Риккардо немного растерялся.
– Но… это опасно… нас могут увидеть.
– Ключ у вас есть?
– От обеих дверей.
– Я иду с вами. Мы пройдем прямо к вам в комнату. В соседних с вашей комнатах никто не спит?
– Нет, она в стороне от других.
– Идем. Только вы должны обещать, что не будете стараться поцеловать меня, пока мы не обсудим вместе одного дела.
– Обещаю, – сказал Риккардо.
Он был в восторге от ее покорности, хотя покорность эта и смахивала на каприз, и твердо решил быть на этот раз смелее.
Знойный ветер гнал им в лицо мелкий теплый дождь. Это была ночь сирокко, бредовая ночь.
Они скоро дошли до арабского квартала и свернули на улицу Медресе эс-Слимания. Риккардо отпер тяжелую дверь. Мабрука скользнула бесшумно, как тень. Риккардо больше всего боялся наткнуться на Сальваторе, возвращавшегося из казино. Но внутренний дворик был пуст. Они благополучно добрались до комнаты Риккардо.
Мабрука стянула с кровати перинку и уселась на ней на полу, поджавши под себя ноги и с возгласом отвращения отбросив свой бурнус. Риккардо порывисто бросился рядом с ней на пол и прижался губами к ее обнаженным ногам, с которых она сняла туфли, войдя в комнату.
– Не оставляй, не оставляй меня так надолго, – повторял он, осыпая ее ноги безумными поцелуями.
– А ваше обещание? – крикнула она, отстраняя его.
Он притих, испугавшись, что их могут услышать. Некоторое время они оба прислушивались, но все было тихо кругом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53