Моя комната – на втором этаже, направо от лестницы.
– Вот как! Я этого не знал, – удивленно произнес Ридегвари. – Тогда подожди меня там несколько минут.
Господин Ридегвари снова подошел к дамам, а Енё, нехотя покинув зал, поднялся в ту комнатку, которую привык уже считать своей.
Когда он несколько часов назад покидал эту комнату, ее четыре стены еще заключали в себе и ад и рай, причудливо сливавшиеся друг с другом; любовный восторг перемежался приступами ужаса. Счастье и боязнь смерти, желание обладать любимой и ожидание гибели поочередно владели его воспаленным воображением. Теперь всему разом пришел конец. Нет больше ни ада, ни рая. Есть серая жизнь, повседневная действительность.
О чем, собственно, собирается говорить с ним этот человек с квадратным лицом?
Нет, сколько ни гадай – не угадаешь, бесполезно.
А все-таки любопытно.
Долго же заставляет он себя ждать!
Пока Енё с нетерпением ждал, когда же раздастся наконец звук тяжелых шагов, до него донесся вдруг шорох шелкового платья. Дверь неслышно отворилась, и Енё увидел входящую Альфонсину.
В первую минуту он подумал, что ее привела сюда любовь.
Ведь Альфонсина пришла одна, сбежав от гостей.
В ее взгляде он прочел смятение и тревогу: Альфонсина, видно, с трудом решилась на этот визит. Прямо с порога, без колебаний, она бросилась на грудь Енё, обвила его шею руками и дрожащим от волнения голосом пролепетала:
– Друг мой! Нас хотят разлучить!
– Кто? – вскричал Енё, ошеломленный неожиданным приходом Альфонсины, ее объятиями и словами.
– Они! Они! – выдохнула девушка и принялась рыдать, судорожно сжимая пальцами плечи Енё.
Беспокойство юноши возрастало.
– Ради бога, Альфонсина, будьте осторожны. С минуты на минуту сюда придет Ридегвари. Если он увидит вас здесь!..
Бедный, славный мальчик! Он больше заботился о добром имени своей любимой, чем о самом себе.
– Он не придет! – поспешила сообщить ему Альфонсина. – Они разговаривают с мамой там внизу. Они решили, что вам надо немедленно перебраться на свою квартиру. Больше вы здесь оставаться не можете. О, я знаю, что это конец. Нас хотят разлучить навеки!
В голове у Енё все помутилось, он потерял самообладание и не мог произнести ни слова.
Между тем Альфонсина говорила все более страстна и пылко:
– Но я не позволю разлучить нас. Я твоя, твоя навеки: в жизни и в смерти. Я твоя жена, твоя любовь, я принадлежу тебе. Я готова молиться за тебя, готова умереть за тебя. Я предназначена тебе.
Эти страстные слова она скрепляла печатью безумных поцелуев: было видно, что она хочет забыть все вокруг и слить свое дыхание с дыханием любимого. Лицо ее пылало, в глазах сверкал адский огонь. Она одновременно плакала и смеялась, и все тело ее судорожно вздрагивало, когда к ней прикасалась рука возлюбленного. Юношу одурманил этот страстный порыв. Енё походил на того заклинателя духов из «Тысячи и одной ночи», которого вызванная им фея, поднимаясь обрат» но к облакам, увлекает за собой.
Он упал К ногам Альфонсины и страстно сжал ее колени. Он совершенно потерял голову.
Тогда Альфонсина внезапно оттолкнула его от себя и с испугом воскликнула:
– Во имя бога, Енё! Сохраните хоть вы рассудок, вы же видите, я совсем потеряла голову! Кто 5к будет защищать меня, если не вы?
И, закрыв лицо руками, она горько зарыдала, между тем как Енё ползал на коленях у ее ног и униженно просил прощения за свою вину; исступленно целуя ей руки, он молил забыть о его порыве.
В ответ на это умиленная Альфонсина подняла его; прижав руки к груди и глубоко вздохнув, она подавила волнение и, воздев к небу полные слез глаза, торжественно произнесла:
– Клянусь тебе, мой любимый, мой друг, моя жизнь, я буду твоей либо умру! Нет такой силы на свете, что могла бы разлучить нас. Ради тебя я готова отречься от родных и даже от веры. Я отрекусь даже от матери, если она встанет на нашем пути! Ради тебя я готова скитаться, стать нищенкой, изгнанницей. Я пойду на все, лишь бы разделить с тобой твою судьбу и в жизни и в смерти!
Эта страстная клятва потрясла Енё, и он лишился остатка разума. Ему тоже захотелось дать клятву.
Но Альфонсина прикрыла ему рот своей нежной маленькой ручкой.
– Молчи! Не клянись! Ведь я – в твоем сердце. Ты – мужчина и должен действовать, а не клясться.
Она снова горячо сжала его руку и выпорхнула из комнаты.
В дверях она обернулась и, показав свое разгоряченное лицо, подарила его невыразимо обворожительной, сияющей улыбкой. Затем, приложив палец к своим пленительным устам, послала воздушный поцелуй.
И исчезла.
Енё долго не мог прийти в себя от изумления. Мысли его путались.
Явь это или наваждение?
Ее поцелуи и сейчас еще горят на его губах, от ее слез еще влажна его грудь, слова еще звучат в ушах, улыбка сияет перед глазами; любовь Альфонсины, ее самозабвение, ее доверие к нему, стремительный взлет – > из адской бездны страсти к холодным звездным высотам целомудрия – что это: явь или наваждение?
Ни то ни другое! Просто – комедия.
Несчастный, доверчивый юноша!
Ты – жалкая игрушка в руках искусных комедиантов! Ставка в страшной, кровавой игре!
Покинув Енё, Альфонсина не спешила возвратиться в зал, где Ридегвари продолжал беседу с баронессой, а направилась в комнату своей камеристки.
Мадемуазель Бетти сообщила, что сестра Ремигия ждет ее в спальной. Она хочет поговорить с барышней, прежде чем пройти к баронессе.
Альфонсина смыла следы слез. Мадемуазель Бетти с помощью косметических средств помогла ей придать бледность лицу, и только тогда Альфонсина вышла к монахине.
Разговор у них был короткий.
– Палвиц здесь? – спросила Альфонсина.
– Сегодня вернулся, – ответила сестра. – Зря только охотился за Барадлаи, все же упустил его.
– Он прислал ответ на мое письмо?
– Да.
И сестра Ремигия, передав письмо, вышла в коридор и направилась в зал к баронессе.
Альфонсина осталась одна в спальне.
Она закрыла дверь, чтобы никто не вошел.
Присев к столу, она вскрыла конверт и прочла:
«Моя госпожа!
Если вы сможете вернуть то, чем пренебрегли, то найдете то, что потеряли.
Отто Палвиц».
Сейчас Альфонсине уже не потребовалась пудра, чтобы выглядеть бледной: ее рука, в которой было зажато письмо, бессильно упала на стол, голова откинулась назад на спинку кресла, листок бумаги дрожал в ее пальцах.
Неподвижным взглядом она смотрела прямо перед собой, завороженно уставившись на огонь.
Лампа была под фарфоровым абажуром, разрисованным привычным сюжетом: ангел взлетал в небо, прижимая к груди спящего младенца.
Альфонсина пристально, не отрывая глаз, глядела на просвечивающий бледный силуэт ангела с ребенком, словно пытаясь угадать: долетит ли он до неба?…
Дождавшись ухода последнего гостя, Енё поспешил к баронессе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158
– Вот как! Я этого не знал, – удивленно произнес Ридегвари. – Тогда подожди меня там несколько минут.
Господин Ридегвари снова подошел к дамам, а Енё, нехотя покинув зал, поднялся в ту комнатку, которую привык уже считать своей.
Когда он несколько часов назад покидал эту комнату, ее четыре стены еще заключали в себе и ад и рай, причудливо сливавшиеся друг с другом; любовный восторг перемежался приступами ужаса. Счастье и боязнь смерти, желание обладать любимой и ожидание гибели поочередно владели его воспаленным воображением. Теперь всему разом пришел конец. Нет больше ни ада, ни рая. Есть серая жизнь, повседневная действительность.
О чем, собственно, собирается говорить с ним этот человек с квадратным лицом?
Нет, сколько ни гадай – не угадаешь, бесполезно.
А все-таки любопытно.
Долго же заставляет он себя ждать!
Пока Енё с нетерпением ждал, когда же раздастся наконец звук тяжелых шагов, до него донесся вдруг шорох шелкового платья. Дверь неслышно отворилась, и Енё увидел входящую Альфонсину.
В первую минуту он подумал, что ее привела сюда любовь.
Ведь Альфонсина пришла одна, сбежав от гостей.
В ее взгляде он прочел смятение и тревогу: Альфонсина, видно, с трудом решилась на этот визит. Прямо с порога, без колебаний, она бросилась на грудь Енё, обвила его шею руками и дрожащим от волнения голосом пролепетала:
– Друг мой! Нас хотят разлучить!
– Кто? – вскричал Енё, ошеломленный неожиданным приходом Альфонсины, ее объятиями и словами.
– Они! Они! – выдохнула девушка и принялась рыдать, судорожно сжимая пальцами плечи Енё.
Беспокойство юноши возрастало.
– Ради бога, Альфонсина, будьте осторожны. С минуты на минуту сюда придет Ридегвари. Если он увидит вас здесь!..
Бедный, славный мальчик! Он больше заботился о добром имени своей любимой, чем о самом себе.
– Он не придет! – поспешила сообщить ему Альфонсина. – Они разговаривают с мамой там внизу. Они решили, что вам надо немедленно перебраться на свою квартиру. Больше вы здесь оставаться не можете. О, я знаю, что это конец. Нас хотят разлучить навеки!
В голове у Енё все помутилось, он потерял самообладание и не мог произнести ни слова.
Между тем Альфонсина говорила все более страстна и пылко:
– Но я не позволю разлучить нас. Я твоя, твоя навеки: в жизни и в смерти. Я твоя жена, твоя любовь, я принадлежу тебе. Я готова молиться за тебя, готова умереть за тебя. Я предназначена тебе.
Эти страстные слова она скрепляла печатью безумных поцелуев: было видно, что она хочет забыть все вокруг и слить свое дыхание с дыханием любимого. Лицо ее пылало, в глазах сверкал адский огонь. Она одновременно плакала и смеялась, и все тело ее судорожно вздрагивало, когда к ней прикасалась рука возлюбленного. Юношу одурманил этот страстный порыв. Енё походил на того заклинателя духов из «Тысячи и одной ночи», которого вызванная им фея, поднимаясь обрат» но к облакам, увлекает за собой.
Он упал К ногам Альфонсины и страстно сжал ее колени. Он совершенно потерял голову.
Тогда Альфонсина внезапно оттолкнула его от себя и с испугом воскликнула:
– Во имя бога, Енё! Сохраните хоть вы рассудок, вы же видите, я совсем потеряла голову! Кто 5к будет защищать меня, если не вы?
И, закрыв лицо руками, она горько зарыдала, между тем как Енё ползал на коленях у ее ног и униженно просил прощения за свою вину; исступленно целуя ей руки, он молил забыть о его порыве.
В ответ на это умиленная Альфонсина подняла его; прижав руки к груди и глубоко вздохнув, она подавила волнение и, воздев к небу полные слез глаза, торжественно произнесла:
– Клянусь тебе, мой любимый, мой друг, моя жизнь, я буду твоей либо умру! Нет такой силы на свете, что могла бы разлучить нас. Ради тебя я готова отречься от родных и даже от веры. Я отрекусь даже от матери, если она встанет на нашем пути! Ради тебя я готова скитаться, стать нищенкой, изгнанницей. Я пойду на все, лишь бы разделить с тобой твою судьбу и в жизни и в смерти!
Эта страстная клятва потрясла Енё, и он лишился остатка разума. Ему тоже захотелось дать клятву.
Но Альфонсина прикрыла ему рот своей нежной маленькой ручкой.
– Молчи! Не клянись! Ведь я – в твоем сердце. Ты – мужчина и должен действовать, а не клясться.
Она снова горячо сжала его руку и выпорхнула из комнаты.
В дверях она обернулась и, показав свое разгоряченное лицо, подарила его невыразимо обворожительной, сияющей улыбкой. Затем, приложив палец к своим пленительным устам, послала воздушный поцелуй.
И исчезла.
Енё долго не мог прийти в себя от изумления. Мысли его путались.
Явь это или наваждение?
Ее поцелуи и сейчас еще горят на его губах, от ее слез еще влажна его грудь, слова еще звучат в ушах, улыбка сияет перед глазами; любовь Альфонсины, ее самозабвение, ее доверие к нему, стремительный взлет – > из адской бездны страсти к холодным звездным высотам целомудрия – что это: явь или наваждение?
Ни то ни другое! Просто – комедия.
Несчастный, доверчивый юноша!
Ты – жалкая игрушка в руках искусных комедиантов! Ставка в страшной, кровавой игре!
Покинув Енё, Альфонсина не спешила возвратиться в зал, где Ридегвари продолжал беседу с баронессой, а направилась в комнату своей камеристки.
Мадемуазель Бетти сообщила, что сестра Ремигия ждет ее в спальной. Она хочет поговорить с барышней, прежде чем пройти к баронессе.
Альфонсина смыла следы слез. Мадемуазель Бетти с помощью косметических средств помогла ей придать бледность лицу, и только тогда Альфонсина вышла к монахине.
Разговор у них был короткий.
– Палвиц здесь? – спросила Альфонсина.
– Сегодня вернулся, – ответила сестра. – Зря только охотился за Барадлаи, все же упустил его.
– Он прислал ответ на мое письмо?
– Да.
И сестра Ремигия, передав письмо, вышла в коридор и направилась в зал к баронессе.
Альфонсина осталась одна в спальне.
Она закрыла дверь, чтобы никто не вошел.
Присев к столу, она вскрыла конверт и прочла:
«Моя госпожа!
Если вы сможете вернуть то, чем пренебрегли, то найдете то, что потеряли.
Отто Палвиц».
Сейчас Альфонсине уже не потребовалась пудра, чтобы выглядеть бледной: ее рука, в которой было зажато письмо, бессильно упала на стол, голова откинулась назад на спинку кресла, листок бумаги дрожал в ее пальцах.
Неподвижным взглядом она смотрела прямо перед собой, завороженно уставившись на огонь.
Лампа была под фарфоровым абажуром, разрисованным привычным сюжетом: ангел взлетал в небо, прижимая к груди спящего младенца.
Альфонсина пристально, не отрывая глаз, глядела на просвечивающий бледный силуэт ангела с ребенком, словно пытаясь угадать: долетит ли он до неба?…
Дождавшись ухода последнего гостя, Енё поспешил к баронессе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158