адресом, написанным по-немецки:
«Hern Eugen von Baradlay».
Эуген – по-венгерски значит Енё. И письмо вручили Енё.
Он вскрыл конверт, прочитал письмо и сунул его о карман. Это произошло в присутствии всех домашних.
Мать спросила Енё, от кого письмо и что в кем содержится.
– Мне необходимо уехать, – кратко ответил Ене.
– Куда и зачем? – осведомилась мать.
Набравшись храбрости, Енё разом выпалил:
– Не могу я больше спокойно смотреть на все это. Дом Барадлаи разваливается и грозит обрушиться на голову нашей семьи. Все потеряно, и вы уже не в силах ничему помочь, Ваши надежды не осуществились, ваши усилия принесли только вред, ваши принципы растоптаны. Я не в состоянии больше смотреть на ваши муки. Об одном брате мне ничего не известно, другой – со дня на день ждет ареста. От матери целыми днями не услышишь ни слова. Невестка близка к помешательству. Меня убивает такая жизнь. Вы делали все, но теперь ничего не можете предпринять в наших интересах. Теперь настал мой черед действовать.
– Как? – холодно спросила мать.
– Я знаю как.
– Но у меня тоже есть право это знать. Никто из вас не может что-либо предпринять ради нашей семьи, пока я не скажу: «Быть по сему!»
– Ты узнаешь, когда все совершится.
– А если я скажу тогда: «Этому не бывать?!»
– Тебе уж не изменить того, что произойдет.
– В таком случае я заранее запрещаю это.
– Напрасно, Я больше не подчиняюсь тебе. Я – мужчина и волен в своих действиях.
– Но ты в то же время сын и брат, – вмешался Эден.
Енё печально посмотрел на него и с тихим вздохом ответил:
– Потом все поймешь!
Мать взяла Енё за руку.
– Ты думаешь о спасении нашей семьи?
– Думаю и хочу действовать.
– Хочешь я отгадаю твои мысли?
– Оставь, не выпытывай.
– Я умею читать в твоем сердце. Ведь я изучала тебя с младенческих лет. Ты был книгой, каждую главу которой я знаю наизусть. Ты думаешь в эту минуту о том, чтобы покинуть нас, вернуться в Вену, возобновить старые связи и восстановить былое влияние у наших врагов…
– И потом захватить конфискованное имущество своих старших братьев, не так ли? – с горечью прервал ее Енё.
Матери стало жаль его.
– Нет, сын мой, я укоряю тебя не в жестокосердии. Как раз напротив – в том, что ты слишком сильно нас любишь и потому задумал пожертвовать своей честью ради нашего спасения. Но такая жертва горше погибели.
– Может быть, сперва будет горько, но потом вы свыкнетесь.
– С чем?
– Я ничего не сказал. Ты сама знаешь.
– Знаю! Ты вернешься к Планкенхорстам!
Енё грустно улыбнулся.
– Ты прочла это в моем сердце?
– Ты решил взять в жены эту девицу и, используя всесильные связи ее семьи, вызволить из беды своих братьев!
– Ты так думаешь?
– Ты собираешься жениться на девице, которая принесет тебе в приданное мою ненависть, которую прокляла твоя родина и которая навлечет на тебя божью кару!
Аранка припала к груди свекрови.
– Не говори так о ней, матушка, ведь он, может быть, любит ее!
Эден отвел жену на прежнее место.
– Не вмешивайся, любовь моя. Речь идет о вещах, о которых не ведает твоя чистая душа. Если бы дошло до того, что кому-нибудь из нас пришлось бы босым, с пеньковой веревкой на шее идти каяться и вымаливать прощение грехов, я сказал бы: «Так надо!» Ведь нечто подобное случилось когда-то с одним королем. Если бы нам заявили, что кому-то из нас нужно отправиться в храм и перед всем народом отречься от того, во что он до сих пор верил, я ответил бы: «Что ж, может случиться и так». С одним мудрецом произошел подобный случай, Но покупать жизнь и счастье, клянясь в любви к женщине, по дьявольскому наущению которой нашу отчизну подвергали стольким бедствиям, к женщине, что разжигала ненависть между народами, была доносчицей, шпионкой, наговорщицей, которая сперва подстрекала людей к мятежу против трона, а потом выдавала палачам этих бунтарей! Эта женщина вынашивала в своей дьявольской груди адские планы, и две страны, приняв их, будут горько расплачиваться за это, никогда не избавятся от их пагубных последствий! И Енё хочет привести в отцовский дом эту свирепую фурию! Нет, этого не может сделать никто из рода Барадлаи. А если сможет, то найдется другой, кто откажется от жизни, купленной такой ценою.
Мать с рыданием кинулась на шею старшего сына. То был голос ее собственной гордой души.
Енё на это ничего не ответил, только снова печально улыбнулся и приготовился уйти. Аранка с немым состраданием смотрела на него.
– Ты тоже меня осуждаешь? – шепнул ей Енё на прощанье.
– Поступай так, как подсказывает тебе сердце, – со вздохом промолвила молодая женщина.
– Клянусь небом, я поступлю именно так!
Но мать снова преградила ему дорогу. Она встал перед ним на колени.
– Сын мой, заклинаю тебя, не уходи. Пусть постигнут нас страшные муки, смерть, нищета, мы терпеливо, безропотно перенесем все. Ведь десятки тысяч патриотов погибли за идею. Но мы не позволим убить наши души. Все мы переносим адские муки, но разве ты слышал когда-нибудь, что бы мы богохульствовали? Не закрывай перед нами дорогу в небеса.
– Мать, прошу тебя, встань.
– Нет! Если ты уйдешь, мое место в грязи. И это ты столкнешь меня туда.
– Ты не понимаешь меня! Да я и не хочу, чтобы ты поняла.
– Как? – радостно воскликнула мать. – Значит, ты не совершите того, от чего я хочу тебя предостеречь?
– Я ничего не отвечу на это.
– Только одно слово, – вмешался в разговор Эден. – Если хочешь нас успокоить, покажи полученное тобою письмо.
Енё испуганно схватился за грудь, словно опасаясь, что у него отнимут письмо, и, не будучи в силах скрыть смущение, проговорил:
– Нет, я не могу его показать!
Но затем лицо его вспыхнуло.
– Эден Барадлаи! Письмо адресовано Эугену Барадлаи, а это – я!
И он гордо отвернулся от брата.
– Увы! Значит, предположения нашей матери правильны, – сказал Эден.
Мать поднялась с пола. Из глаз ее струились слезы, но лицо сохраняло гордое выражение.
– Хорошо, ступай! Иди, куда влечет тебя твое упрямое сердце. Что ж, покинь меня в отчаянии и слезах. Но знай: хотя над головами двух моих сыновей занесен топор палача, ч оплакиваю не тех, кто погибнет, а тебя, который останется жить.
Услыхав это, Енё с мягкой улыбкой посмотрел на нее.
– Мать! Вспомни когда-нибудь, что последние мои слова к тебе перед уходом были: «Люблю тебя». Прощай. – И он поспешно вышел.
Никто не обнял его на прощание. И лишь маленький племянник, игравший на траве перед домом, поцеловал Енё и спросил:
– Когда ж ты вернешься, дядя?
Письмо, полученное в тот день, гласило:
«Господин правительственный комиссар Эуген Барадлаи. Вам надлежит немедленно явиться в пештский военный трибунал: Новое здание, второй корпус».
Внизу стояла подпись военного судьи.
Произошла небольшая ошибка:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158
«Hern Eugen von Baradlay».
Эуген – по-венгерски значит Енё. И письмо вручили Енё.
Он вскрыл конверт, прочитал письмо и сунул его о карман. Это произошло в присутствии всех домашних.
Мать спросила Енё, от кого письмо и что в кем содержится.
– Мне необходимо уехать, – кратко ответил Ене.
– Куда и зачем? – осведомилась мать.
Набравшись храбрости, Енё разом выпалил:
– Не могу я больше спокойно смотреть на все это. Дом Барадлаи разваливается и грозит обрушиться на голову нашей семьи. Все потеряно, и вы уже не в силах ничему помочь, Ваши надежды не осуществились, ваши усилия принесли только вред, ваши принципы растоптаны. Я не в состоянии больше смотреть на ваши муки. Об одном брате мне ничего не известно, другой – со дня на день ждет ареста. От матери целыми днями не услышишь ни слова. Невестка близка к помешательству. Меня убивает такая жизнь. Вы делали все, но теперь ничего не можете предпринять в наших интересах. Теперь настал мой черед действовать.
– Как? – холодно спросила мать.
– Я знаю как.
– Но у меня тоже есть право это знать. Никто из вас не может что-либо предпринять ради нашей семьи, пока я не скажу: «Быть по сему!»
– Ты узнаешь, когда все совершится.
– А если я скажу тогда: «Этому не бывать?!»
– Тебе уж не изменить того, что произойдет.
– В таком случае я заранее запрещаю это.
– Напрасно, Я больше не подчиняюсь тебе. Я – мужчина и волен в своих действиях.
– Но ты в то же время сын и брат, – вмешался Эден.
Енё печально посмотрел на него и с тихим вздохом ответил:
– Потом все поймешь!
Мать взяла Енё за руку.
– Ты думаешь о спасении нашей семьи?
– Думаю и хочу действовать.
– Хочешь я отгадаю твои мысли?
– Оставь, не выпытывай.
– Я умею читать в твоем сердце. Ведь я изучала тебя с младенческих лет. Ты был книгой, каждую главу которой я знаю наизусть. Ты думаешь в эту минуту о том, чтобы покинуть нас, вернуться в Вену, возобновить старые связи и восстановить былое влияние у наших врагов…
– И потом захватить конфискованное имущество своих старших братьев, не так ли? – с горечью прервал ее Енё.
Матери стало жаль его.
– Нет, сын мой, я укоряю тебя не в жестокосердии. Как раз напротив – в том, что ты слишком сильно нас любишь и потому задумал пожертвовать своей честью ради нашего спасения. Но такая жертва горше погибели.
– Может быть, сперва будет горько, но потом вы свыкнетесь.
– С чем?
– Я ничего не сказал. Ты сама знаешь.
– Знаю! Ты вернешься к Планкенхорстам!
Енё грустно улыбнулся.
– Ты прочла это в моем сердце?
– Ты решил взять в жены эту девицу и, используя всесильные связи ее семьи, вызволить из беды своих братьев!
– Ты так думаешь?
– Ты собираешься жениться на девице, которая принесет тебе в приданное мою ненависть, которую прокляла твоя родина и которая навлечет на тебя божью кару!
Аранка припала к груди свекрови.
– Не говори так о ней, матушка, ведь он, может быть, любит ее!
Эден отвел жену на прежнее место.
– Не вмешивайся, любовь моя. Речь идет о вещах, о которых не ведает твоя чистая душа. Если бы дошло до того, что кому-нибудь из нас пришлось бы босым, с пеньковой веревкой на шее идти каяться и вымаливать прощение грехов, я сказал бы: «Так надо!» Ведь нечто подобное случилось когда-то с одним королем. Если бы нам заявили, что кому-то из нас нужно отправиться в храм и перед всем народом отречься от того, во что он до сих пор верил, я ответил бы: «Что ж, может случиться и так». С одним мудрецом произошел подобный случай, Но покупать жизнь и счастье, клянясь в любви к женщине, по дьявольскому наущению которой нашу отчизну подвергали стольким бедствиям, к женщине, что разжигала ненависть между народами, была доносчицей, шпионкой, наговорщицей, которая сперва подстрекала людей к мятежу против трона, а потом выдавала палачам этих бунтарей! Эта женщина вынашивала в своей дьявольской груди адские планы, и две страны, приняв их, будут горько расплачиваться за это, никогда не избавятся от их пагубных последствий! И Енё хочет привести в отцовский дом эту свирепую фурию! Нет, этого не может сделать никто из рода Барадлаи. А если сможет, то найдется другой, кто откажется от жизни, купленной такой ценою.
Мать с рыданием кинулась на шею старшего сына. То был голос ее собственной гордой души.
Енё на это ничего не ответил, только снова печально улыбнулся и приготовился уйти. Аранка с немым состраданием смотрела на него.
– Ты тоже меня осуждаешь? – шепнул ей Енё на прощанье.
– Поступай так, как подсказывает тебе сердце, – со вздохом промолвила молодая женщина.
– Клянусь небом, я поступлю именно так!
Но мать снова преградила ему дорогу. Она встал перед ним на колени.
– Сын мой, заклинаю тебя, не уходи. Пусть постигнут нас страшные муки, смерть, нищета, мы терпеливо, безропотно перенесем все. Ведь десятки тысяч патриотов погибли за идею. Но мы не позволим убить наши души. Все мы переносим адские муки, но разве ты слышал когда-нибудь, что бы мы богохульствовали? Не закрывай перед нами дорогу в небеса.
– Мать, прошу тебя, встань.
– Нет! Если ты уйдешь, мое место в грязи. И это ты столкнешь меня туда.
– Ты не понимаешь меня! Да я и не хочу, чтобы ты поняла.
– Как? – радостно воскликнула мать. – Значит, ты не совершите того, от чего я хочу тебя предостеречь?
– Я ничего не отвечу на это.
– Только одно слово, – вмешался в разговор Эден. – Если хочешь нас успокоить, покажи полученное тобою письмо.
Енё испуганно схватился за грудь, словно опасаясь, что у него отнимут письмо, и, не будучи в силах скрыть смущение, проговорил:
– Нет, я не могу его показать!
Но затем лицо его вспыхнуло.
– Эден Барадлаи! Письмо адресовано Эугену Барадлаи, а это – я!
И он гордо отвернулся от брата.
– Увы! Значит, предположения нашей матери правильны, – сказал Эден.
Мать поднялась с пола. Из глаз ее струились слезы, но лицо сохраняло гордое выражение.
– Хорошо, ступай! Иди, куда влечет тебя твое упрямое сердце. Что ж, покинь меня в отчаянии и слезах. Но знай: хотя над головами двух моих сыновей занесен топор палача, ч оплакиваю не тех, кто погибнет, а тебя, который останется жить.
Услыхав это, Енё с мягкой улыбкой посмотрел на нее.
– Мать! Вспомни когда-нибудь, что последние мои слова к тебе перед уходом были: «Люблю тебя». Прощай. – И он поспешно вышел.
Никто не обнял его на прощание. И лишь маленький племянник, игравший на траве перед домом, поцеловал Енё и спросил:
– Когда ж ты вернешься, дядя?
Письмо, полученное в тот день, гласило:
«Господин правительственный комиссар Эуген Барадлаи. Вам надлежит немедленно явиться в пештский военный трибунал: Новое здание, второй корпус».
Внизу стояла подпись военного судьи.
Произошла небольшая ошибка:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158