Не желая ходить вокруг да около, я заявила:
– Мне нужна твоя помощь, Джереми. Выясни, если можешь, в какую сумму обойдется кров, одежда и еда в течение года для ребенка из бедной семьи. Когда ты сделаешь это, умножь результат на шестнадцать лет. Я приеду через две недели и хочу, чтобы к этому времени у тебя был готов ответ.
Джереми изучающе оглядел меня.
– Подумываешь усыновить сиротку, моя дорогая? – спросил он.
– Нет, – спокойно ответила я. – Так ты сделаешь то, что я прошу?
– Конечно, милочка, – кивнул он, – это для меня несложно.
– В таком случае увидимся через две недели, – скупо сказала я и оставила его сидеть за письменным столом с озадаченным видом.
Теперь, спустя годы, я со стыдом вспоминаю этот свой поступок – подобные вещи невозможно искупить даже за много лет. Через две недели я спросила Крэна, не сможет ли он отвезти меня к Джереми Винтеру, а потом дать мне карету, чтобы я могла ездить по своим делам.
– Ты уже устала от меня? – шутливо спросил он.
– Конечно, – с легкостью парировала я. – Я без ума от генерала Дрепера и хочу попробовать с ним.
Крэн зашелся от смеха, поскольку Дрепер был известен как самый занудный и уродливый мужчина в Лондоне, но вопросов больше задавать не стал. Джереми встретил меня изобилием фактов и цифр, закончив следующим заявлением:
– Общая сумма составляет 240 фунтов – расходы большие, и они, конечно, пробьют значительную брешь в твоем бюджете, так что я советую тебе серьезно подумать, прежде чем решиться на такой шаг.
Джереми выглядел явно озабоченным. Я окинула его ледяным взглядом.
– Я забочусь о будущем своей семьи. Разве не это долг хорошей дочери?
Джереми был на редкость умным человеком, поэтому он, видимо, угадал мои мысли. Его розовое личико побледнело, и он произнес:
– Элизабет, я не знаю точно, что ты задумала, но умоляю только об одном: обдумай все хорошенько. Почему бы тебе не поручить эту заботу мне? Помощь твоей семье могла бы быть не единовременной, а долгосрочной.
– Нет! – Я была непреклонна. – Это единственное удовольствие в моей жизни, лишить меня которого не вправе никто, – жутковато улыбнулась я.
– Ну пожалуйста, Элизабет, – умолял Джереми, уже не на шутку встревоженный.
Но я лишь отмахнулась от него.
– Так ты дашь мне денег или мне нужно обратиться к Крэну и сообщить ему, что ты утаиваешь их от меня?
Я, конечно же, блефовала, у меня не было ни малейшего желания, чтобы Крэну стало известно хоть что-нибудь о моей семье.
– Ну хорошо, – вздохнул он. – Но предупреждаю тебя, Элизабет: со временем ты очень пожалеешь об этом.
И я действительно пожалела.
Я высадила Крэна возле его клуба, а затем и впрямь съездила по нескольким делам, прежде чем отправиться в то место, которое являлось главной целью моих передвижений. Это было сделано, чтобы ввести в заблуждение кучера.
Рыбная улица была все такой же узкой и грязной, так же толпились оборванные мальчишки, глазевшие по сторонам, привычное зловоние ударило в нос – и ужас недавнего ночного кошмара вновь нахлынул на меня. Я вылезла из кареты, еще более укрепившись в своих намерениях. Испытывая злую радость, я толкнула дверь родного дома и вошла.
И отец, и сестра, и младшие – все они были там. К счастью, не было Джека, и я до сих пор рада, что его тогда не оказалось дома. Отец встал мне навстречу с улыбкой, которая, видимо, редко появлялась на его губах. Однако лицо его застыло, когда он увидел выражение моего лица. Подойдя к столу, я грохнула на него большой тяжелый саквояж, содержимое которого при этом громко звякнуло. Затем я развернула лист бумаги с выкладками, написанными рукой Джереми, и помахала им перед носом отца.
– Тут все, – сказала я. – Подсчитан каждый пенни, потраченный вами на меня с того несчастливого дня, когда я появилась на свет. Теперь вы можете забыть, – хотя я думаю, вы уже давно сделали это, – о том, что у вас когда-то была дочь. Я же с помощью Господа и этих самых денег могу забыть, что у меня когда-то была семья – такая, как вы.
Я не остановилась на этом и подробно изложила, что я думаю о «честности» так называемых честных бедняков. Я препарировала семейную жизнь моих родителей, безжалостно вскрывая все ее отвратительные гнойники. С красочными деталями и, надо сознаться, призвав на помощь богатое воображение, я описала, во что обходится моему телу каждый заработанный им соверен. По мере того, как я говорила, я заводилась все сильнее, монолог мой все больше становился похож на истерику. Я неистово поносила отца за то, что он сделал со мной, до тех пор, пока он не разрыдался, скрючившись на своем стуле и заткнув уши руками. Все остальные сбились в кучу, испуганные и ошарашенные моей тирадой. Но мне было не до них. Мишенью, в которую вонзалось мое жало, был отец – именно он, и никто другой. Наконец, обессилев, я умолкла. Отец был в полуобмороке, младшие дети хныкали.
За убийство человеческого тела карой служит виселица, но никого не наказывают за убийство души – именно то, что я совершила в тот вечер. Я убила, растоптала душу своего отца.
Уже не в силах продолжать, я поднялась и окинула взглядом все семейство.
– С сегодняшнего дня, – прошипела я, – вы никогда больше не увидите меня. Я не переступлю порог этой клоаки даже в том случае, если вы будете подыхать от голода или гнить от сифилиса. Что касается меня, то лично мне очень хотелось бы, чтобы вы сгнили – только этого вы, подонки, и заслуживаете.
С этими словами я ушла. Больше я никогда не видела отца живым.
Вернувшись домой, я была настолько измучена, что выглядела больной. Крэн разволновался и, когда я пожаловалась на легкий озноб, стал хлопотать вокруг меня, как заботливый отец. В эту ночь он оставил меня в покое. Я лежала в постели, и мне казалось, что отравлявшие меня в последние дни чувства – ярость, страх, неуверенность – наконец-то исчезнут и Я обрету покой. Однако это был самообман: я лишь немного придавила змею, но яд в крови остался.
На следующий день Крэн уехал в свои загородные владения, чтобы пару недель побыть с семьей. Обычно он посещал родных не реже раза в месяц, но в последнее время из-за того, что увлекся мною, не был там гораздо дольше. Я была ему благодарна за то, что он уезжает, поскольку мне очень хотелось побыть одной – наедине с бутылкой джина.
При активной помощи миссис Мур я провела два дня в глухом алкогольном мраке, снова и снова злорадно перебирая в памяти фразы, которыми я хлестала своих родных. Наступило утро третьего дня. К вечеру должен был вернуться Крэн, поэтому мне пора было завершать свою оргию.
С бутылкой и стаканом перед собой я сидела в гостиной и тихо плакала – джин, выпитый в достаточном количестве, способствует слезливому настроению. Внезапно дверь резко распахнулась, и на пороге появилась Белль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105
– Мне нужна твоя помощь, Джереми. Выясни, если можешь, в какую сумму обойдется кров, одежда и еда в течение года для ребенка из бедной семьи. Когда ты сделаешь это, умножь результат на шестнадцать лет. Я приеду через две недели и хочу, чтобы к этому времени у тебя был готов ответ.
Джереми изучающе оглядел меня.
– Подумываешь усыновить сиротку, моя дорогая? – спросил он.
– Нет, – спокойно ответила я. – Так ты сделаешь то, что я прошу?
– Конечно, милочка, – кивнул он, – это для меня несложно.
– В таком случае увидимся через две недели, – скупо сказала я и оставила его сидеть за письменным столом с озадаченным видом.
Теперь, спустя годы, я со стыдом вспоминаю этот свой поступок – подобные вещи невозможно искупить даже за много лет. Через две недели я спросила Крэна, не сможет ли он отвезти меня к Джереми Винтеру, а потом дать мне карету, чтобы я могла ездить по своим делам.
– Ты уже устала от меня? – шутливо спросил он.
– Конечно, – с легкостью парировала я. – Я без ума от генерала Дрепера и хочу попробовать с ним.
Крэн зашелся от смеха, поскольку Дрепер был известен как самый занудный и уродливый мужчина в Лондоне, но вопросов больше задавать не стал. Джереми встретил меня изобилием фактов и цифр, закончив следующим заявлением:
– Общая сумма составляет 240 фунтов – расходы большие, и они, конечно, пробьют значительную брешь в твоем бюджете, так что я советую тебе серьезно подумать, прежде чем решиться на такой шаг.
Джереми выглядел явно озабоченным. Я окинула его ледяным взглядом.
– Я забочусь о будущем своей семьи. Разве не это долг хорошей дочери?
Джереми был на редкость умным человеком, поэтому он, видимо, угадал мои мысли. Его розовое личико побледнело, и он произнес:
– Элизабет, я не знаю точно, что ты задумала, но умоляю только об одном: обдумай все хорошенько. Почему бы тебе не поручить эту заботу мне? Помощь твоей семье могла бы быть не единовременной, а долгосрочной.
– Нет! – Я была непреклонна. – Это единственное удовольствие в моей жизни, лишить меня которого не вправе никто, – жутковато улыбнулась я.
– Ну пожалуйста, Элизабет, – умолял Джереми, уже не на шутку встревоженный.
Но я лишь отмахнулась от него.
– Так ты дашь мне денег или мне нужно обратиться к Крэну и сообщить ему, что ты утаиваешь их от меня?
Я, конечно же, блефовала, у меня не было ни малейшего желания, чтобы Крэну стало известно хоть что-нибудь о моей семье.
– Ну хорошо, – вздохнул он. – Но предупреждаю тебя, Элизабет: со временем ты очень пожалеешь об этом.
И я действительно пожалела.
Я высадила Крэна возле его клуба, а затем и впрямь съездила по нескольким делам, прежде чем отправиться в то место, которое являлось главной целью моих передвижений. Это было сделано, чтобы ввести в заблуждение кучера.
Рыбная улица была все такой же узкой и грязной, так же толпились оборванные мальчишки, глазевшие по сторонам, привычное зловоние ударило в нос – и ужас недавнего ночного кошмара вновь нахлынул на меня. Я вылезла из кареты, еще более укрепившись в своих намерениях. Испытывая злую радость, я толкнула дверь родного дома и вошла.
И отец, и сестра, и младшие – все они были там. К счастью, не было Джека, и я до сих пор рада, что его тогда не оказалось дома. Отец встал мне навстречу с улыбкой, которая, видимо, редко появлялась на его губах. Однако лицо его застыло, когда он увидел выражение моего лица. Подойдя к столу, я грохнула на него большой тяжелый саквояж, содержимое которого при этом громко звякнуло. Затем я развернула лист бумаги с выкладками, написанными рукой Джереми, и помахала им перед носом отца.
– Тут все, – сказала я. – Подсчитан каждый пенни, потраченный вами на меня с того несчастливого дня, когда я появилась на свет. Теперь вы можете забыть, – хотя я думаю, вы уже давно сделали это, – о том, что у вас когда-то была дочь. Я же с помощью Господа и этих самых денег могу забыть, что у меня когда-то была семья – такая, как вы.
Я не остановилась на этом и подробно изложила, что я думаю о «честности» так называемых честных бедняков. Я препарировала семейную жизнь моих родителей, безжалостно вскрывая все ее отвратительные гнойники. С красочными деталями и, надо сознаться, призвав на помощь богатое воображение, я описала, во что обходится моему телу каждый заработанный им соверен. По мере того, как я говорила, я заводилась все сильнее, монолог мой все больше становился похож на истерику. Я неистово поносила отца за то, что он сделал со мной, до тех пор, пока он не разрыдался, скрючившись на своем стуле и заткнув уши руками. Все остальные сбились в кучу, испуганные и ошарашенные моей тирадой. Но мне было не до них. Мишенью, в которую вонзалось мое жало, был отец – именно он, и никто другой. Наконец, обессилев, я умолкла. Отец был в полуобмороке, младшие дети хныкали.
За убийство человеческого тела карой служит виселица, но никого не наказывают за убийство души – именно то, что я совершила в тот вечер. Я убила, растоптала душу своего отца.
Уже не в силах продолжать, я поднялась и окинула взглядом все семейство.
– С сегодняшнего дня, – прошипела я, – вы никогда больше не увидите меня. Я не переступлю порог этой клоаки даже в том случае, если вы будете подыхать от голода или гнить от сифилиса. Что касается меня, то лично мне очень хотелось бы, чтобы вы сгнили – только этого вы, подонки, и заслуживаете.
С этими словами я ушла. Больше я никогда не видела отца живым.
Вернувшись домой, я была настолько измучена, что выглядела больной. Крэн разволновался и, когда я пожаловалась на легкий озноб, стал хлопотать вокруг меня, как заботливый отец. В эту ночь он оставил меня в покое. Я лежала в постели, и мне казалось, что отравлявшие меня в последние дни чувства – ярость, страх, неуверенность – наконец-то исчезнут и Я обрету покой. Однако это был самообман: я лишь немного придавила змею, но яд в крови остался.
На следующий день Крэн уехал в свои загородные владения, чтобы пару недель побыть с семьей. Обычно он посещал родных не реже раза в месяц, но в последнее время из-за того, что увлекся мною, не был там гораздо дольше. Я была ему благодарна за то, что он уезжает, поскольку мне очень хотелось побыть одной – наедине с бутылкой джина.
При активной помощи миссис Мур я провела два дня в глухом алкогольном мраке, снова и снова злорадно перебирая в памяти фразы, которыми я хлестала своих родных. Наступило утро третьего дня. К вечеру должен был вернуться Крэн, поэтому мне пора было завершать свою оргию.
С бутылкой и стаканом перед собой я сидела в гостиной и тихо плакала – джин, выпитый в достаточном количестве, способствует слезливому настроению. Внезапно дверь резко распахнулась, и на пороге появилась Белль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105