Сняв с меня драгоценности, он стал целовать те места, где они находились. Это были чудесные, легкие, словно бабочки, поцелуи, от которых по моей спине разбегались мурашки. Когда он наконец снял с меня платье, я задрожала.
– Нет, богиня, не бойтесь. – Крэн привлек меня к себе, его лицо горело. Я пыталась держать себя в руках, но ощутила, как во мне вновь поднимается какое-то холодное чувство. Когда же он попытался снять с меня сорочку, я сделала протестующий жест.
– Я должна надеть ночную рубашку, – прошептала я, пунцовая от стыда.
– Нет, я хочу видеть тебя обнаженной, – промурлыкал он и снял с меня сорочку. Вся дрожа, я стояла перед ним. – Боже мой, до чего же ты красива! – прорычал он и, упав на колени, зарывшись лицом в мои груди, стал покрывать их поцелуями, бормоча что-то бессвязное. Когда он снова встал, взгляд его изменился – как будто он смотрел не на меня, а куда-то внутрь. Он взял меня на руки, уложил на постель и накрыл простыней, а затем вышел в свою комнату, что находилась по соседству. Вся дрожа, я лежала голая между двумя холодными простынями и страдала от этого еще больше, чем от холода, царившего в моем сердце.
Вскоре, мягко ступая, Крэн пришел обратно. Мне никогда раньше не приходилось видеть обнаженного мужчину – бедняки придерживаются очень строгих правил относительно наготы. Без одежды Крэн выглядел еще больше, чем обычно, причем все части его тела были абсолютно пропорциональны.
Я лежала, скованная страхом, а Крэн, улегшись позади меня, положил руки на мои груди. Он стал нежно целовать меня и ласкать мою шею, груди, живот, бедра. Поцелуи его становились все крепче, руки – нетерпеливее, дыхание – тяжелее. Внезапно он взгромоздился на меня и жадно поцеловал в губы, глубоко засунув язык мне в рот, отчего я едва не задохнулась.
– Раздвинь ноги, – прошептал он. В ужасе я повиновалась.
Меч острой боли, казалось, разрубил меня пополам. Я закричала, но Крэн не останавливался. С каждым движением его огромного тела боль внутри меня росла. Она накатывалась на меня волнами, мне казалось, что меня заживо режут ножом. Он истекал потом, а по моему лицу катились слезы. Рыдая, почти в истерике, я отчаянно боролась, пытаясь оттолкнуть его от себя. Мы уже были с ног до головы мокрыми, и при каждом его движении наши тела издавали отвратительные хлюпающие звуки. Тут уже не было ни богини, ни ее «покорного слуги» – все галантности были отброшены в сторону, оставался только самец, яростно вбивающий, обрушивающий свое мужское начало на самку, пойманную врасплох и не имеющую права на отказ. То же бессмысленное скотство, что у жеребца с кобылой, у кобеля с сукой…
Внезапно остановившись, он тихо лежал на мне, задыхаясь от изнеможения, а я чувствовала, как по моим ногам теплой струйкой течет кровь. Я лежала под ним сломленная, раздавленная, словно какое-то насекомое, приколотое булавкой к доске. Я вновь застонала, пытаясь столкнуть его с себя. Он испустил долгий прерывистый вздох и вытер губы о мой лоб.
– Какая решительная маленькая девственница! – прошептал он. – Сожалею, что это вышло так непросто, но отныне все будет по-другому.
Руки его вновь принялись ласкать меня, тело начало ритмично двигаться, и меня опять пронзила боль.
– Не надо, пожалуйста, не надо! – закричала я. Теперь я уже ногтями раздирала ему тело, пытаясь добраться до глаз. Я была готова на что угодно, лишь бы остановить его. Однако он быстрым движением сгреб мои руки и заломил их мне за голову.
– Прекрати! – жестко сказал он. – Прекрати или, клянусь, я свяжу тебя!
Я перестала шевелиться и только плакала навзрыд, а он продолжал объезжать меня. Продолжалась и боль. Казалось, этому не будет конца. К счастью, я, видимо, время от времени теряла сознание, но каждый раз, когда оно возвращалось, он все еще сидел на мне верхом, его руки терзали и мяли мое тело, его огромный орган входил и выходил из меня. Он был ненасытен – пыхтящий зверь, заманивший в ловушку свою жертву и куражащийся над ней.
Наконец, когда свет из окон стал разгонять серые предрассветные тени, он все-таки слез с меня и, улегшись на свою половину постели, немедленно уснул. Сначала, совершенно измученная, я лежала под грузом невероятной усталости, а затем еще один благодатный обморок принял меня в свои объятия.
Не знаю, сколько мы спали – на несколько дней я совершенно потеряла счет времени. Я только смутно помню, как Крэн осторожно встал с постели и вышел в свою комнату. Вскоре он вернулся, но я прикинулась спящей. Наклонившись надо мной, он поцеловал меня – одним из нежных поцелуев, адресованных «покорным слугой» своей «богине».
– Элизабет, – осторожно потряс он меня за плечо, – дорогая, просыпайся. Ну, давай же, давай!
Открыв глаза, я отшатнулась от него и зарылась лицом в подушки.
– Бедная роза! – пробормотал он. – Неужели это так больно?
В ответ я молча мотнула головой.
– Что ж, думаю, я могу облегчить твои страдания, – сказал он и вышел из комнаты, за дверями которой тут же послышалось какое-то бормотание.
Вскоре он вернулся, неся тазик с теплой водой, тонкое льняное полотенце и хорошее белое мыло. Полковник откинул простыню, и лицо его исказила гримаса. Опустив глаза, я увидела, что вся постель перепачкана кровью.
– Если бы ты жила на Востоке, – мягко заметил он, – сейчас бы тебя чествовало все твое племя. Там такие доказательства девственности ценятся очень высоко.
Испытывая тошноту от стыда и унижения, я не могла даже говорить и, не вставая с постели, молча смотрела на него. Если бы в этот момент я увидела выросшие у него за ночь рога, хвост и раздвоенные копыта, то вовсе не удивилась бы, но он выглядел так, как в тот день, когда впервые поцеловал мне руку. К еще большему моему изумлению, дикий, безумный зверь, терзавший меня всю ночь, теперь принялся осторожно и нежно мыть мое тело. Он делал это так, как делает мать со своим ребенком, а прикосновения его были мягкими, словно легкий ветерок.
Закончив, Крэн взял одно из моих домашних платьев и протянул мне его с ласковыми словами:
– Надень вот это. Я пока провожу тебя в другую комнату, а потом пришлю к тебе служанку. Ты должна встать и немного походить, иначе у тебя будет болеть еще больше.
Я повиновалась, но, когда он стал помогать мне подняться, у меня вырвался невольный стон. Крэн подхватил меня на руки, отнес в соседнюю комнату и, уложив на свою постель, поцеловал.
– Не надо испытывать ко мне ненависть, Элизабет, – прошептал он. – Я очень люблю тебя. Любовь – это не только боль. Боль скоро пройдет, моя родная, и тогда я покажу тебе, что такое настоящая любовь.
Должно быть, я снова заснула, потому что, когда вновь открыла глаза, послеполуденное солнце уже клонилось к закату, а моя служанка суетилась в комнате, раскладывая вещи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105
– Нет, богиня, не бойтесь. – Крэн привлек меня к себе, его лицо горело. Я пыталась держать себя в руках, но ощутила, как во мне вновь поднимается какое-то холодное чувство. Когда же он попытался снять с меня сорочку, я сделала протестующий жест.
– Я должна надеть ночную рубашку, – прошептала я, пунцовая от стыда.
– Нет, я хочу видеть тебя обнаженной, – промурлыкал он и снял с меня сорочку. Вся дрожа, я стояла перед ним. – Боже мой, до чего же ты красива! – прорычал он и, упав на колени, зарывшись лицом в мои груди, стал покрывать их поцелуями, бормоча что-то бессвязное. Когда он снова встал, взгляд его изменился – как будто он смотрел не на меня, а куда-то внутрь. Он взял меня на руки, уложил на постель и накрыл простыней, а затем вышел в свою комнату, что находилась по соседству. Вся дрожа, я лежала голая между двумя холодными простынями и страдала от этого еще больше, чем от холода, царившего в моем сердце.
Вскоре, мягко ступая, Крэн пришел обратно. Мне никогда раньше не приходилось видеть обнаженного мужчину – бедняки придерживаются очень строгих правил относительно наготы. Без одежды Крэн выглядел еще больше, чем обычно, причем все части его тела были абсолютно пропорциональны.
Я лежала, скованная страхом, а Крэн, улегшись позади меня, положил руки на мои груди. Он стал нежно целовать меня и ласкать мою шею, груди, живот, бедра. Поцелуи его становились все крепче, руки – нетерпеливее, дыхание – тяжелее. Внезапно он взгромоздился на меня и жадно поцеловал в губы, глубоко засунув язык мне в рот, отчего я едва не задохнулась.
– Раздвинь ноги, – прошептал он. В ужасе я повиновалась.
Меч острой боли, казалось, разрубил меня пополам. Я закричала, но Крэн не останавливался. С каждым движением его огромного тела боль внутри меня росла. Она накатывалась на меня волнами, мне казалось, что меня заживо режут ножом. Он истекал потом, а по моему лицу катились слезы. Рыдая, почти в истерике, я отчаянно боролась, пытаясь оттолкнуть его от себя. Мы уже были с ног до головы мокрыми, и при каждом его движении наши тела издавали отвратительные хлюпающие звуки. Тут уже не было ни богини, ни ее «покорного слуги» – все галантности были отброшены в сторону, оставался только самец, яростно вбивающий, обрушивающий свое мужское начало на самку, пойманную врасплох и не имеющую права на отказ. То же бессмысленное скотство, что у жеребца с кобылой, у кобеля с сукой…
Внезапно остановившись, он тихо лежал на мне, задыхаясь от изнеможения, а я чувствовала, как по моим ногам теплой струйкой течет кровь. Я лежала под ним сломленная, раздавленная, словно какое-то насекомое, приколотое булавкой к доске. Я вновь застонала, пытаясь столкнуть его с себя. Он испустил долгий прерывистый вздох и вытер губы о мой лоб.
– Какая решительная маленькая девственница! – прошептал он. – Сожалею, что это вышло так непросто, но отныне все будет по-другому.
Руки его вновь принялись ласкать меня, тело начало ритмично двигаться, и меня опять пронзила боль.
– Не надо, пожалуйста, не надо! – закричала я. Теперь я уже ногтями раздирала ему тело, пытаясь добраться до глаз. Я была готова на что угодно, лишь бы остановить его. Однако он быстрым движением сгреб мои руки и заломил их мне за голову.
– Прекрати! – жестко сказал он. – Прекрати или, клянусь, я свяжу тебя!
Я перестала шевелиться и только плакала навзрыд, а он продолжал объезжать меня. Продолжалась и боль. Казалось, этому не будет конца. К счастью, я, видимо, время от времени теряла сознание, но каждый раз, когда оно возвращалось, он все еще сидел на мне верхом, его руки терзали и мяли мое тело, его огромный орган входил и выходил из меня. Он был ненасытен – пыхтящий зверь, заманивший в ловушку свою жертву и куражащийся над ней.
Наконец, когда свет из окон стал разгонять серые предрассветные тени, он все-таки слез с меня и, улегшись на свою половину постели, немедленно уснул. Сначала, совершенно измученная, я лежала под грузом невероятной усталости, а затем еще один благодатный обморок принял меня в свои объятия.
Не знаю, сколько мы спали – на несколько дней я совершенно потеряла счет времени. Я только смутно помню, как Крэн осторожно встал с постели и вышел в свою комнату. Вскоре он вернулся, но я прикинулась спящей. Наклонившись надо мной, он поцеловал меня – одним из нежных поцелуев, адресованных «покорным слугой» своей «богине».
– Элизабет, – осторожно потряс он меня за плечо, – дорогая, просыпайся. Ну, давай же, давай!
Открыв глаза, я отшатнулась от него и зарылась лицом в подушки.
– Бедная роза! – пробормотал он. – Неужели это так больно?
В ответ я молча мотнула головой.
– Что ж, думаю, я могу облегчить твои страдания, – сказал он и вышел из комнаты, за дверями которой тут же послышалось какое-то бормотание.
Вскоре он вернулся, неся тазик с теплой водой, тонкое льняное полотенце и хорошее белое мыло. Полковник откинул простыню, и лицо его исказила гримаса. Опустив глаза, я увидела, что вся постель перепачкана кровью.
– Если бы ты жила на Востоке, – мягко заметил он, – сейчас бы тебя чествовало все твое племя. Там такие доказательства девственности ценятся очень высоко.
Испытывая тошноту от стыда и унижения, я не могла даже говорить и, не вставая с постели, молча смотрела на него. Если бы в этот момент я увидела выросшие у него за ночь рога, хвост и раздвоенные копыта, то вовсе не удивилась бы, но он выглядел так, как в тот день, когда впервые поцеловал мне руку. К еще большему моему изумлению, дикий, безумный зверь, терзавший меня всю ночь, теперь принялся осторожно и нежно мыть мое тело. Он делал это так, как делает мать со своим ребенком, а прикосновения его были мягкими, словно легкий ветерок.
Закончив, Крэн взял одно из моих домашних платьев и протянул мне его с ласковыми словами:
– Надень вот это. Я пока провожу тебя в другую комнату, а потом пришлю к тебе служанку. Ты должна встать и немного походить, иначе у тебя будет болеть еще больше.
Я повиновалась, но, когда он стал помогать мне подняться, у меня вырвался невольный стон. Крэн подхватил меня на руки, отнес в соседнюю комнату и, уложив на свою постель, поцеловал.
– Не надо испытывать ко мне ненависть, Элизабет, – прошептал он. – Я очень люблю тебя. Любовь – это не только боль. Боль скоро пройдет, моя родная, и тогда я покажу тебе, что такое настоящая любовь.
Должно быть, я снова заснула, потому что, когда вновь открыла глаза, послеполуденное солнце уже клонилось к закату, а моя служанка суетилась в комнате, раскладывая вещи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105