Белль очень высоко ценит ваши идеи и с радостью даст денег на любой предложенный вами проект. Подумайте о душах, которые вы вдвоем могли бы спасти от вечного огня!
Джон мягко покачал головой и, подойдя к книжным полкам, стал водить пальцем по корешкам книг.
– Я не могу покинуть Спейхауз, – ответил он.
– Но почему? Что вас там удерживает?
– Хотя бы то, что там Каролина, – нерешительно ответил он, – и школа.
– Неужели из-за тупицы вроде Каролины и кучки деревенских придурков вы упустите возможность сделать что-то действительно важное? – горячо сказала я.
Джон поморщился, поскольку мысль о тупости Каролины всегда причиняла ему боль.
– Вы не понимаете, Элизабет, – мягко начал он. – Когда-то у меня действительно была миссия, но я не справился с ней. И теперь в наказание за это я обречен ждать того дня, когда Господь, решив, что я выстрадал достаточно, наконец призовет меня к себе.
– Но ведь это ужасно! – горячо воскликнула я. – Вы не можете сидеть сложа руки, вы обязаны попробовать еще раз!
И вновь он отрицательно покачал головой.
– Это бессмысленно, Элизабет. Мой огонь потух. Даже если бы я попытался, у меня все равно ничего не получилось бы. У меня не осталось больше сил. Вы – другое дело, вы – прирожденный борец. Вы боролись с жизнью, иногда даже против собственной воли, и вы до конца останетесь такой. А вот у меня все по-другому: когда я попробовал бороться и потерпел поражение, со мной все было кончено. Как бы то ни было, – подвел он итог, – теперь уже слишком поздно. Я уже указал Белль ту дорогу, которой ради спасения своей души ей следует идти. Для меня на этой дороге места нет.
Я была обезоружена и удивлена.
– Ради всего святого, о чем вы говорите?
– Я убедил ее войти в лоно католической церкви, – просто ответил Джон. – Наша церковь умирает, разлагаясь изнутри. Я не удивлюсь, если в течение следующей сотни лет она просто перестанет существовать в качестве духовной силы, разве что внутри нее произойдут какие-то революционные изменения. Что же касается католической церкви, то, несмотря на все, через что ей довелось пройти со времен Реформации, она сильна и продолжает расти. Именно она, в отличие от всех других церквей, может предоставить Белль необходимые ей покой и утешение.
– Не хотите же вы сказать, что она решила пойти в монашки? – сбивчиво выпалила я, потрясенная самой этой мыслью.
– Она будет жить в монастыре, – спокойно ответил он, – но, учитывая ее возраст и взгляды, о постриге речь не идет. Там она обретет покой и уверенность, в которых ей отказал мир. Она обретет счастье.
– Ну что ж, поздравляю, – насмешливо сказала я. – По крайней мере, вам удалось записать в свой актив хотя бы одну спасенную душу. Когда же вы начнете спасать мою?
– Что я могу сказать такое, что изменило бы ожидания, возлагаемые вами на небеса! – вспыхнул он. – И кто я такой, чтобы утверждать, что вы не правы!
Так со временем Белль оказалась в монастыре, где и умерла спустя десять лет, будучи окруженной святостью и твердо веря в милосердие Господне. Ее состояние, добытое столь болезненным и греховным путем, досталось церкви и было использовано на прославление Его имени. Джереми по достоинству оценил парадоксальность этой ситуации, но я была слишком рассержена из-за того, что он оказался прав относительно Джона, и не стала слушать его циничные философствования на эту тему.
Джон, как и хотел, прожил в Спейхаузе до конца своих дней. Однажды утром два года спустя мы нашли его мертвым в спальне. Я надеялась увидеть на его лице выражение счастья и торжества, подаренные ему небесами, к которым он так давно стремился, хотя бы в качестве знака утешения для тех, кто остался на этой земле. Но увы… Он был похож просто на уснувшего человека, не более того. Я молилась за то, чтобы ему не пришлось еще раз разочароваться.
Постепенно многое из того, что Джон отстаивал при жизни, наконец стало реальностью: рабство было отменено, правительство создало школы для бедняков, и было принято еще больше законов, призванных защитить неимущих. Великий билль о реформе 1832 года заставил усовершенствоваться церковную и светскую власти, несмотря на то яростное сопротивление, которое оказывал ему герцог Веллингтон. По мере того, как старел этот великий генерал, я все больше соглашалась с тем мнением, которое когда-то высказал по его поводу Крэн: он, возможно, хороший солдат, но до хорошего мужчины не дотягивает. Кроме того, этот человек слишком многое отнял у меня.
После свадьбы Каролины, которая оказалась даже пышнее и богаче, чем хотелось ей самой, и на которую собралась половина Оксфордшира, я в одиночестве вернулась в Доуэр-хауз. Я выполнила свою задачу и теперь могла готовиться к смерти.
Но тут я поняла, что умирать мне уже не хочется. Старый хитрец Джереми и на этот раз оказался прав: во мне снова пробудился вкус к жизни. И не потому, что долгие годы стерли в моем сердце образ Дэвида – перед ним было бессильно даже время, просто мне опять стал интересен окружающий мир, и оставить его теперь было не так легко.
Мне слишком сильно хотелось посмотреть, что будет дальше. Я хотела увидеть личико своего следующего внука. «А может быть, в лесу снова поселились зеленые дятлы?» – думала я, и мне хотелось сходить к ним и защитить их от хищников. Будет ли принят билль о реформе? Станет ли Моряк Билл лучшим королем, чем его жирный и беспомощный братец Георг? Будут ли постановки нового сезона лучше, чем в предыдущем, учитывая, что театр находится в ужасающем состоянии и умирает на глазах? Вовремя ли появится комета, которую я жду уже два года? Я не только до сих пор сохранила интерес к астрономии, но и смогла передать его Артуру, в результате чего мы соорудили в Спейхаузе маленькую обсерваторию. С радостью или негодованием будет встречена последняя научная работа Артура? Ведь на его долю обычно выпадало достаточно и того, и другого. Моя жизнь продолжалась, и в ней постоянно появлялись новые интересы, новые лица, новые друзья.
Выяснилось, что умереть – это не так-то просто.
21
Но вот два года назад я поняла, что Господь внял наконец моим давним упованиям и что вскоре мне предстоит переступить роковую черту.
Поехав по делам в Лондон, я, как всегда, первым делом послала за Джереми.
Когда приветствия остались позади, он пристально всмотрелся в меня и спросил:
– Что стряслось, Элизабет? Ты очень плохо выглядишь.
Я была удивлена, поскольку не замечала в своей увядающей внешности каких-либо разительных перемен. В последнее время я и впрямь очень устала и часто ощущала тупую боль внутри, от которой меня нередко тошнило и не хотелось есть, но не придавала этому особого значения.
– Со мной все в порядке, – ответила я. – Просто я немного переутомилась, вот и все.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105
Джон мягко покачал головой и, подойдя к книжным полкам, стал водить пальцем по корешкам книг.
– Я не могу покинуть Спейхауз, – ответил он.
– Но почему? Что вас там удерживает?
– Хотя бы то, что там Каролина, – нерешительно ответил он, – и школа.
– Неужели из-за тупицы вроде Каролины и кучки деревенских придурков вы упустите возможность сделать что-то действительно важное? – горячо сказала я.
Джон поморщился, поскольку мысль о тупости Каролины всегда причиняла ему боль.
– Вы не понимаете, Элизабет, – мягко начал он. – Когда-то у меня действительно была миссия, но я не справился с ней. И теперь в наказание за это я обречен ждать того дня, когда Господь, решив, что я выстрадал достаточно, наконец призовет меня к себе.
– Но ведь это ужасно! – горячо воскликнула я. – Вы не можете сидеть сложа руки, вы обязаны попробовать еще раз!
И вновь он отрицательно покачал головой.
– Это бессмысленно, Элизабет. Мой огонь потух. Даже если бы я попытался, у меня все равно ничего не получилось бы. У меня не осталось больше сил. Вы – другое дело, вы – прирожденный борец. Вы боролись с жизнью, иногда даже против собственной воли, и вы до конца останетесь такой. А вот у меня все по-другому: когда я попробовал бороться и потерпел поражение, со мной все было кончено. Как бы то ни было, – подвел он итог, – теперь уже слишком поздно. Я уже указал Белль ту дорогу, которой ради спасения своей души ей следует идти. Для меня на этой дороге места нет.
Я была обезоружена и удивлена.
– Ради всего святого, о чем вы говорите?
– Я убедил ее войти в лоно католической церкви, – просто ответил Джон. – Наша церковь умирает, разлагаясь изнутри. Я не удивлюсь, если в течение следующей сотни лет она просто перестанет существовать в качестве духовной силы, разве что внутри нее произойдут какие-то революционные изменения. Что же касается католической церкви, то, несмотря на все, через что ей довелось пройти со времен Реформации, она сильна и продолжает расти. Именно она, в отличие от всех других церквей, может предоставить Белль необходимые ей покой и утешение.
– Не хотите же вы сказать, что она решила пойти в монашки? – сбивчиво выпалила я, потрясенная самой этой мыслью.
– Она будет жить в монастыре, – спокойно ответил он, – но, учитывая ее возраст и взгляды, о постриге речь не идет. Там она обретет покой и уверенность, в которых ей отказал мир. Она обретет счастье.
– Ну что ж, поздравляю, – насмешливо сказала я. – По крайней мере, вам удалось записать в свой актив хотя бы одну спасенную душу. Когда же вы начнете спасать мою?
– Что я могу сказать такое, что изменило бы ожидания, возлагаемые вами на небеса! – вспыхнул он. – И кто я такой, чтобы утверждать, что вы не правы!
Так со временем Белль оказалась в монастыре, где и умерла спустя десять лет, будучи окруженной святостью и твердо веря в милосердие Господне. Ее состояние, добытое столь болезненным и греховным путем, досталось церкви и было использовано на прославление Его имени. Джереми по достоинству оценил парадоксальность этой ситуации, но я была слишком рассержена из-за того, что он оказался прав относительно Джона, и не стала слушать его циничные философствования на эту тему.
Джон, как и хотел, прожил в Спейхаузе до конца своих дней. Однажды утром два года спустя мы нашли его мертвым в спальне. Я надеялась увидеть на его лице выражение счастья и торжества, подаренные ему небесами, к которым он так давно стремился, хотя бы в качестве знака утешения для тех, кто остался на этой земле. Но увы… Он был похож просто на уснувшего человека, не более того. Я молилась за то, чтобы ему не пришлось еще раз разочароваться.
Постепенно многое из того, что Джон отстаивал при жизни, наконец стало реальностью: рабство было отменено, правительство создало школы для бедняков, и было принято еще больше законов, призванных защитить неимущих. Великий билль о реформе 1832 года заставил усовершенствоваться церковную и светскую власти, несмотря на то яростное сопротивление, которое оказывал ему герцог Веллингтон. По мере того, как старел этот великий генерал, я все больше соглашалась с тем мнением, которое когда-то высказал по его поводу Крэн: он, возможно, хороший солдат, но до хорошего мужчины не дотягивает. Кроме того, этот человек слишком многое отнял у меня.
После свадьбы Каролины, которая оказалась даже пышнее и богаче, чем хотелось ей самой, и на которую собралась половина Оксфордшира, я в одиночестве вернулась в Доуэр-хауз. Я выполнила свою задачу и теперь могла готовиться к смерти.
Но тут я поняла, что умирать мне уже не хочется. Старый хитрец Джереми и на этот раз оказался прав: во мне снова пробудился вкус к жизни. И не потому, что долгие годы стерли в моем сердце образ Дэвида – перед ним было бессильно даже время, просто мне опять стал интересен окружающий мир, и оставить его теперь было не так легко.
Мне слишком сильно хотелось посмотреть, что будет дальше. Я хотела увидеть личико своего следующего внука. «А может быть, в лесу снова поселились зеленые дятлы?» – думала я, и мне хотелось сходить к ним и защитить их от хищников. Будет ли принят билль о реформе? Станет ли Моряк Билл лучшим королем, чем его жирный и беспомощный братец Георг? Будут ли постановки нового сезона лучше, чем в предыдущем, учитывая, что театр находится в ужасающем состоянии и умирает на глазах? Вовремя ли появится комета, которую я жду уже два года? Я не только до сих пор сохранила интерес к астрономии, но и смогла передать его Артуру, в результате чего мы соорудили в Спейхаузе маленькую обсерваторию. С радостью или негодованием будет встречена последняя научная работа Артура? Ведь на его долю обычно выпадало достаточно и того, и другого. Моя жизнь продолжалась, и в ней постоянно появлялись новые интересы, новые лица, новые друзья.
Выяснилось, что умереть – это не так-то просто.
21
Но вот два года назад я поняла, что Господь внял наконец моим давним упованиям и что вскоре мне предстоит переступить роковую черту.
Поехав по делам в Лондон, я, как всегда, первым делом послала за Джереми.
Когда приветствия остались позади, он пристально всмотрелся в меня и спросил:
– Что стряслось, Элизабет? Ты очень плохо выглядишь.
Я была удивлена, поскольку не замечала в своей увядающей внешности каких-либо разительных перемен. В последнее время я и впрямь очень устала и часто ощущала тупую боль внутри, от которой меня нередко тошнило и не хотелось есть, но не придавала этому особого значения.
– Со мной все в порядке, – ответила я. – Просто я немного переутомилась, вот и все.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105