Он сказал, все так же тихо:
– Я же сказал, у меня есть деньги. Сколько понадобится?
Я все объяснила ему и не могла скрыть своего удовольствия от того, какую удачную сделку заключила с капитаном Пиком.
– Так что видите, – закончила я, – мне придется только содержать их, кормить и выделять деньги на мелкие расходы, которые потом будут вычтены из полного жалованья.
– Когда надо будет расплачиваться с ними?
– После продажи урожая.
Он минуту стоял на месте, затем подошел и постоял перед высоким окном, глядя на штормовую ночь. Затем вдруг, словно решившись на что-то, подошел к резному шкафчику, открыл один из ящиков и достал оттуда пачку банкнот. Какое-то время он стоял и смотрел на них, трогая их белыми пальцами нежно, почти влюбленно. Потом подошел ко мне.
– Мне удалось, – криво усмехнувшись, сказал он, – всеми правдами и неправдами добыть пять тысяч долларов. Вы сможете обойтись ими?
Подавив разочарование, поскольку этой суммы было явно недостаточно, я стала быстро подсчитывать в уме. Содержание новых работников. Их будет полсотни, которую надо кормить и одевать, надо купить быков, и плуги, и мотыги, и прочие инструменты для работы. И добавить к этому мелкие текущие расходы на домашнее хозяйство. В первое мгновение мысленно я отшатнулась, представив, какая непосильная задача встанет передо мной, и чуть было уже не проговорила, как мала эта сумма. Но в следующую секунду я поняла, что справлюсь – должна. Придется считать каждый кусок и глоток, заставлять работать каждый доллар за двоих, но награда стоит того, чтобы за нее побороться.
Пока я с бешеной скоростью обдумывала все это, неподвижная фигура стояла возле меня, ожидая ответа. Теперь я подняла глаза и встретилась с ним взглядом:
– Да, я смогу сделать это.
Не говоря больше ни слова, он протянул мне пачку зеленых бумажек. Когда я взяла их, то заметила, что он, как обычно подавив зевоту, сказал безразличным тоном, словно это не имело особого значения:
– Вам лучше завтра же положить их в Дэриенский банк. Ну, теперь все?
– Да, все.
Я направилась к дверям, но, вспомнив о Таун, вернулась:
– Нет, есть еще одна проблема.
Он уже снова сидел за карточным столом, и неоплаченные счета бесшумно скользили у него между пальцев.
– Что же?
– Это касается Таун.
Его пальцы, перебирающие чеки, вдруг замерли.
– Она отказывается работать, пока не получит указаний от вас. Вы, конечно, понимаете, что такое непослушание подрывает мой авторитет среди остальных. Вот я и хочу, чтобы вы велели ей подчиняться общим правилам.
Он медленно произнес:
– Таун оставьте в покое.
– Но почему она должна бездельничать, когда все работают? Она живет за ваш счет – она и ее дети.
– В Семи Очагах есть вещи, которых вам не изменить, Эстер.
– …и Таун одна из них?
– …Таун одна из них.
– Тогда скажите – почему.
Он приподнял веки и искоса взглянул на меня.
– Вам, должно быть, известно, что у меня есть младший брат. Он не живет здесь теперь, но когда-то жил. Он был молод почти не видел женщин. Ну а Таун как раз была здесь…
И тогда я поняла, поняла эти дерзкие взгляды Марго, поджатые губы Маум Люси, смешки Вина. Сент-Клер снова заговорил:
– Теперь вы знаете, почему Таун надо оставить в покое, и она, и ее щенки должны быть одеты и накормлены.
Я выдавила сквозь стиснутые зубы:
– Да, теперь я понимаю.
Я ушла и занялась своими делами, а холодный узел в груди давил мне на сердце как камень. Весь мир перевернулся и стал гадким и горьким, когда я узнала, что любовник Таун – отец ее двух смуглых малышей – обнимал, целовал меня, но настоящих чувств ко мне у него не было.
В пять часов я поднялась к себе умыться и переодеться в зеленое шелковое платье к ужину, но, проходя мимо двери Лорели, услышала безутешные рыдания. Мне показалось, что в них слышалось отчаяние. Но я отлично понимала, в чем дело. На протяжении всего этого темного долгого дня Марго носила сюда бренди, и обед Лорели вернулся нетронутым. Теперь я подумала, презрительно поморщившись, что у нее началась пьяная истерика.
Но рыдания продолжались, а я вдруг вспомнила, что сейчас мимо этой двери на ужин пойдет Руперт, и, решительно шагнув к двери, толкнула ее.
Я не ожидала увидеть того, что открылось мне, и, смущенная, остановилась на пороге. Лорели лежала на кровати – съежившаяся фигурка, – сотрясалась в рыданиях, как ребенок, который, устав от слез, уже не может больше плакать, но не может и успокоиться; а у камина, со своим обычным невозмутимым видом, стоял Сент-Клер.
Я быстро проговорила:
– Прошу прощения – я не хотела мешать. Просто я подумала, что миссис Ле Гранд плохо.
Я собиралась повернуться и уйти, но Лорели вдруг села на кровати и повернулась всем своим худеньким телом ко мне.
– Простите, простите, что потревожила вас, мисс Сноу.
– Могу я чем-нибудь помочь вам, миссис Ле Гранд?
Ее широко раскрытые глаза невидящим взором устремились к мужу, затем обратно ко мне.
– Нет-нет, – запиналась она, – только, – она наклонилась вперед, и ее голос упал до шепота, – только одного я хочу, чтобы меня оставили в покое…
Я взглянула на высокую бесстрастную фигуру у камина. Он смотрел на свою жену все так же презрительно, и, понимая, что в этой сцене для меня роли нет, я вышла и закрыла за собой дверь; но он вышел почти сразу же вслед за мной. Лицо его, когда он выходил из комнаты, было зрелищем не из приятных.
Тем не менее, когда Старая Мадам, Руперт и я сидели за ужином, я подумала, что нельзя судить Сент-Клера слишком строго. Возвращаться домой и видеть свою жену нетрезвой и растрепанной, к сценам, которые могут вывести из себя менее терпеливого джентльмена, – такого мужа можно даже пожалеть, ведь он не осуждает жену за такое поведение, хотя, решила я, Лорели уже поздно осуждать за что-либо.
Она вошла, когда Марго уже подавала десерт, была одета по-прежнему в халат, а ее прекрасные волосы были заколоты кое-как. Из-за Руперта мне было неловко, что она может что-то ненужное сказать или сделать. Но я напрасно тревожилась. Она сидела, уставившись с бессмысленной улыбкой на стены, то и дело усмехаясь себе, словно ей было известно нечто такое, от чего она веселилась, сидела и крошила хлеб в свою тарелку дрожащими пальцами.
Потом мы сидели в гостиной, и свечи быстро оплывали, а ветер сотрясал дом и бился в окна. Мы со Старой Мадам старались поддерживать беседу, чтобы отогнать тоску, нависшую над комнатой как печальная птица. Лорели потягивала бренди, что принесла ей Марго, ее руки дрожали, когда она подносила стакан к губам, и начинали дрожать еще сильнее, когда она замечала, что Старая Мадам смотрит на ее немигающими глазами.
Руперт, утомленный долгим скучным днем, почти дремал возле меня, и я встала и сказала, что ему пора спать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80