Гордон говорит, что он похож на медведя в цирке, а Виктор добавляет, что, судя по его виду, он только что перенес сеанс шоковой терапии.
– Потанцуем еще? – предлагает Белинда Виктору.
Она прицепилась к высокому густоволосому мужчине, похожему на игрока в бейсбол. Он не отпускает ее ни на шаг. Раз или два он удаляется, чтобы принести ей выпивку, а, возвращаясь, подозрительно оглядывает ее.
– Белинда, позволь познакомить тебя с Гордоном, – говорит Виктор с таким видом, будто вручает ей самый крупный выигрыш в лотерее. – Тебе понравится Гордон. Он тебе расскажет, чем зарабатывает на жизнь. Он такой скромный, говорит всем, что занимается выпуском игровых автоматов, – не верь ему. Гордон занят разрешением важнейшей проблемы: разрабатывает способы увеличения скорости света. Как только он добьется этого, объем памяти ЭВМ неизмеримо возрастет и можно будет запросто общаться с внеземными цивилизациями. Правда, Гордон?
– Я влюблен в твою девушку, – говорит Гордон.
– У вас уже есть девушка? – вздыхает Белинда.
– Что с тобой? – громко задаю вопрос Гордону. Некого бояться: кроме оленя, ежа и белки, нас никто не услышит. Стоим и мерзнем на улице. Сад Эстел утопает в снегу.
– Не понимаю, почему ты так разволновалась, – успокаивает меня Гордон. – Виктор, во всяком случае, не обратил внимания на мои слова.
– Ты сказал ему, – кричу я, – ты сказал ему, этого достаточно.
– Он решил, что это шутка.
– Очень смешно, – говорю ему с раздражением. Меня трясет от холода. Замерзшая и злая.
– Так или иначе, Виктор все равно узнает.
– Да? Когда же? Когда ты ему скажешь, – говорю я.
– Я не представляю для него опасности, – оправдывается Гордон.
– Нет, черт возьми.
Снег так и валит, хлопья снега падают в бокал с шампанским Гордона. Он стоит на склоне небольшого холма. Рядом с ним я кажусь себе маленькой и беспомощной.
– Послушай, я знаю: ты любишь меня, но все это так тяжело, – лицо Гордона выражает ласку и нежность. Волосы лезут ему в глаза, он откидывает их. Густые, шелковистые волосы. Руки безукоризненно чистые и ухоженные.
В темноте наземные животные Эстел кажутся страшными.
– Ты ведь любишь меня, правда? – спрашивает Гордон.
– Нет, если ты скажешь Виктору, нет.
– Но сейчас, ты любишь меня сейчас, правда? Правда, Хилари? Хилари?
Я танцую с Ленни. Танцую с Ричардом. Окидываю взглядом комнату, хочу потанцевать с Виктором, но его не видно. Обследую бар, но его нет и там. Спрашиваю Белинду, которая с непристойной ухмылкой трясет своей глупой хорошенькой головкой. Продираюсь сквозь толпу, в основном это молодые пары. Красивая сероглазая женщина стоит перед молодым человеком с заметным, как у беременной, животиком, и объясняет ему:
– По-моему, она великолепна, только страшная зануда. Все люди – как коммерческая реклама, а я жду настоящего кино.
– Прекрасно понимаю тебя, – соглашается молодой человек. Его тонкие пальцы, пальцы пианиста, чуть-чуть стирают грим с серых глаз женщины. – У меня брат такой же. Он, конечно, эксцентричен, но при этом делает только то, что удобно ему.
Пробираюсь к Аннабель, прикоснувшись к ее плечу, справляюсь о Викторе, но она тоже не знает. И Эстел не знает. И Кеппи. Обследую кухню, но его нет и там. Поднимаюсь наверх, робко заглядываю в двери и тут же разочарованно закрываю их. На улице никого, только нападало еще больше снега.
Опять спускаюсь вниз. Вижу очередь у одной из ванных комнат. Женщина в шелковом платье и туфельках, украшенных искусственными бриллиантами, нетерпеливо посматривает на дверь ванной комнаты. Выглядит она расстроенной. Как будто у нее что-то болит.
– За кухней есть еще одна ванная комната, – говорю ей.
Вся очередь поспешно удаляется по коридору.
– Виктор? – зову я, стучась. Толкаю дверь и нахожу его там: стоит, прислонившись к стене, голова запрокинута, глаза закрыты. Кругом следы рвоты. Его галстук и рубашка в ужасном состоянии.
– Что случилось? – спрашиваю его.
– Не знаю. На меня напало четверо парней. Отобрали все. Бумажник, часы, шнурки ботинок, расческу. Подонки, – жалуется он, – украли даже пушинки из кармана.
– Поедем домой, Виктор, – прошу я. Чувствую себя бесконечно несчастной. По горло сыта этой вечеринкой.
Брызги рвоты на нижнем крае обоев. Ржаво-красные пятна крови.
– Нет, ты не должна уезжать. Никогда не видел тебя такой счастливой.
– Только что закончилось мое счастье, – говорю ему. – Выглядишь ты кошмарно.
Виктор, держась за стену, с трудом выпрямляется. Стоит у стены, высокий, одежда болтается на нем, как на вешалке. Впервые он мне кажется старым, – будто ему не тридцать три года, а не меньше шестидесяти трех. Выглядит он больным, старым и похож на умирающего.
Слышу, как Ричард спрашивает: «Что случилось?»
Просовывает в дверь голову и изумленно разевает рот.
– Боже! – восклицает он. – Это кровь? Так вот, Виктор, ты немедленно отправишься в эту проклятую больницу! Черт побери!
Ричард протискивается в маленькую ванную, где только туалет и раковина. Отодвинув меня в сторону, обтирает Виктора платком.
– Пресвятая Дева Мария! Пресвятые угодники! – повторяет он.
– Отец, прекрати все это, ладно? – просит Виктор, отталкивая его.
– Ты поедешь в больницу. Сыт по горло всей этой чепухой, – решительно заявляет Ричард. Понимаю, что он пьян, но на глазах у него слезы. Он дрожит. – Если бы тебя попросила твоя мать, ты не задумываясь отправился бы в больницу.
– Мать не стала бы просить, – отвечает Виктор. Он смотрит на Ричарда; искаженное отчаянием лицо мистера Геддеса выглядит глупым. Оно выглядит беспомощным и нелепым.
– Хорошо, – соглашается Виктор. Направившись к раковине, сплевывает коричневато-ржавый комок. – Ладно, отец. Поеду. Завтра утром.
Выходим из ванной, пробираясь через вновь образовавшуюся очередь. Виктор опирается на меня. Запах от него ужасный, он понимает это и смущается, что окончательно добивает меня. Какой-то молодой человек говорит: «Какая мерзость!» Эстел успокаивает его: «У меня полдюжины ванных комнат, дорогой… Ричард, позови прислугу!»
Мы с Виктором поднимаемся наверх. Разыскиваем комнаты для гостей, комнаты, которые обставлены исключительно старинной мебелью. Над кроватью, застланной одеялом, кружевной балдахин, у окна жесткий стул с деревянным сидением. Рядом с ним стопка книг. Одна открыта на странице с картой мира XIX века. С первого взгляда ясно, что никто никогда не сидел на этом стуле и не читал эту книгу. Лампа рядом со стулом такая тусклая, что при ее свете не прочитать ни строчки.
– Кровать под балдахином, гардероб в стиле Адама, – объясняет Виктор, – очень миленько. У-у-у, ошибочка. Эстел поставила в спальне стул, предназначенный для гостиной.
Входим в ванную, там большая круглая ванна с медными кранами и мыльница с душистым мылом в форме клеверного листа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
– Потанцуем еще? – предлагает Белинда Виктору.
Она прицепилась к высокому густоволосому мужчине, похожему на игрока в бейсбол. Он не отпускает ее ни на шаг. Раз или два он удаляется, чтобы принести ей выпивку, а, возвращаясь, подозрительно оглядывает ее.
– Белинда, позволь познакомить тебя с Гордоном, – говорит Виктор с таким видом, будто вручает ей самый крупный выигрыш в лотерее. – Тебе понравится Гордон. Он тебе расскажет, чем зарабатывает на жизнь. Он такой скромный, говорит всем, что занимается выпуском игровых автоматов, – не верь ему. Гордон занят разрешением важнейшей проблемы: разрабатывает способы увеличения скорости света. Как только он добьется этого, объем памяти ЭВМ неизмеримо возрастет и можно будет запросто общаться с внеземными цивилизациями. Правда, Гордон?
– Я влюблен в твою девушку, – говорит Гордон.
– У вас уже есть девушка? – вздыхает Белинда.
– Что с тобой? – громко задаю вопрос Гордону. Некого бояться: кроме оленя, ежа и белки, нас никто не услышит. Стоим и мерзнем на улице. Сад Эстел утопает в снегу.
– Не понимаю, почему ты так разволновалась, – успокаивает меня Гордон. – Виктор, во всяком случае, не обратил внимания на мои слова.
– Ты сказал ему, – кричу я, – ты сказал ему, этого достаточно.
– Он решил, что это шутка.
– Очень смешно, – говорю ему с раздражением. Меня трясет от холода. Замерзшая и злая.
– Так или иначе, Виктор все равно узнает.
– Да? Когда же? Когда ты ему скажешь, – говорю я.
– Я не представляю для него опасности, – оправдывается Гордон.
– Нет, черт возьми.
Снег так и валит, хлопья снега падают в бокал с шампанским Гордона. Он стоит на склоне небольшого холма. Рядом с ним я кажусь себе маленькой и беспомощной.
– Послушай, я знаю: ты любишь меня, но все это так тяжело, – лицо Гордона выражает ласку и нежность. Волосы лезут ему в глаза, он откидывает их. Густые, шелковистые волосы. Руки безукоризненно чистые и ухоженные.
В темноте наземные животные Эстел кажутся страшными.
– Ты ведь любишь меня, правда? – спрашивает Гордон.
– Нет, если ты скажешь Виктору, нет.
– Но сейчас, ты любишь меня сейчас, правда? Правда, Хилари? Хилари?
Я танцую с Ленни. Танцую с Ричардом. Окидываю взглядом комнату, хочу потанцевать с Виктором, но его не видно. Обследую бар, но его нет и там. Спрашиваю Белинду, которая с непристойной ухмылкой трясет своей глупой хорошенькой головкой. Продираюсь сквозь толпу, в основном это молодые пары. Красивая сероглазая женщина стоит перед молодым человеком с заметным, как у беременной, животиком, и объясняет ему:
– По-моему, она великолепна, только страшная зануда. Все люди – как коммерческая реклама, а я жду настоящего кино.
– Прекрасно понимаю тебя, – соглашается молодой человек. Его тонкие пальцы, пальцы пианиста, чуть-чуть стирают грим с серых глаз женщины. – У меня брат такой же. Он, конечно, эксцентричен, но при этом делает только то, что удобно ему.
Пробираюсь к Аннабель, прикоснувшись к ее плечу, справляюсь о Викторе, но она тоже не знает. И Эстел не знает. И Кеппи. Обследую кухню, но его нет и там. Поднимаюсь наверх, робко заглядываю в двери и тут же разочарованно закрываю их. На улице никого, только нападало еще больше снега.
Опять спускаюсь вниз. Вижу очередь у одной из ванных комнат. Женщина в шелковом платье и туфельках, украшенных искусственными бриллиантами, нетерпеливо посматривает на дверь ванной комнаты. Выглядит она расстроенной. Как будто у нее что-то болит.
– За кухней есть еще одна ванная комната, – говорю ей.
Вся очередь поспешно удаляется по коридору.
– Виктор? – зову я, стучась. Толкаю дверь и нахожу его там: стоит, прислонившись к стене, голова запрокинута, глаза закрыты. Кругом следы рвоты. Его галстук и рубашка в ужасном состоянии.
– Что случилось? – спрашиваю его.
– Не знаю. На меня напало четверо парней. Отобрали все. Бумажник, часы, шнурки ботинок, расческу. Подонки, – жалуется он, – украли даже пушинки из кармана.
– Поедем домой, Виктор, – прошу я. Чувствую себя бесконечно несчастной. По горло сыта этой вечеринкой.
Брызги рвоты на нижнем крае обоев. Ржаво-красные пятна крови.
– Нет, ты не должна уезжать. Никогда не видел тебя такой счастливой.
– Только что закончилось мое счастье, – говорю ему. – Выглядишь ты кошмарно.
Виктор, держась за стену, с трудом выпрямляется. Стоит у стены, высокий, одежда болтается на нем, как на вешалке. Впервые он мне кажется старым, – будто ему не тридцать три года, а не меньше шестидесяти трех. Выглядит он больным, старым и похож на умирающего.
Слышу, как Ричард спрашивает: «Что случилось?»
Просовывает в дверь голову и изумленно разевает рот.
– Боже! – восклицает он. – Это кровь? Так вот, Виктор, ты немедленно отправишься в эту проклятую больницу! Черт побери!
Ричард протискивается в маленькую ванную, где только туалет и раковина. Отодвинув меня в сторону, обтирает Виктора платком.
– Пресвятая Дева Мария! Пресвятые угодники! – повторяет он.
– Отец, прекрати все это, ладно? – просит Виктор, отталкивая его.
– Ты поедешь в больницу. Сыт по горло всей этой чепухой, – решительно заявляет Ричард. Понимаю, что он пьян, но на глазах у него слезы. Он дрожит. – Если бы тебя попросила твоя мать, ты не задумываясь отправился бы в больницу.
– Мать не стала бы просить, – отвечает Виктор. Он смотрит на Ричарда; искаженное отчаянием лицо мистера Геддеса выглядит глупым. Оно выглядит беспомощным и нелепым.
– Хорошо, – соглашается Виктор. Направившись к раковине, сплевывает коричневато-ржавый комок. – Ладно, отец. Поеду. Завтра утром.
Выходим из ванной, пробираясь через вновь образовавшуюся очередь. Виктор опирается на меня. Запах от него ужасный, он понимает это и смущается, что окончательно добивает меня. Какой-то молодой человек говорит: «Какая мерзость!» Эстел успокаивает его: «У меня полдюжины ванных комнат, дорогой… Ричард, позови прислугу!»
Мы с Виктором поднимаемся наверх. Разыскиваем комнаты для гостей, комнаты, которые обставлены исключительно старинной мебелью. Над кроватью, застланной одеялом, кружевной балдахин, у окна жесткий стул с деревянным сидением. Рядом с ним стопка книг. Одна открыта на странице с картой мира XIX века. С первого взгляда ясно, что никто никогда не сидел на этом стуле и не читал эту книгу. Лампа рядом со стулом такая тусклая, что при ее свете не прочитать ни строчки.
– Кровать под балдахином, гардероб в стиле Адама, – объясняет Виктор, – очень миленько. У-у-у, ошибочка. Эстел поставила в спальне стул, предназначенный для гостиной.
Входим в ванную, там большая круглая ванна с медными кранами и мыльница с душистым мылом в форме клеверного листа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66