Что-то в выражении моего лица заставляет Эстел изменить свое мнение.
– Ну, если тебе действительно пора… – говорит она.
Гордон не сводит с меня глаз, и это так заметно, что мне хочется законопатить ему глаза. Эстел, поправив юбку, протягивает мне корзинку с бумажными цветами:
– Как, по-твоему, украсят они твое окно?
С благодарностью принимаю из ее рук корзинку. Интересно, начнет ли Эстел новый цветок, усевшись в свое кресло; как она чувствует себя здесь, в этом большом доме, когда остается совсем одна? Какой станет Эстел после нашего отъезда?
– Как красиво! – восхищается Виктор. – Ужасно мило с твоей стороны, Эстел.
– Хилари просто очаровательная девушка. Я права, Гордон?
– Да, – подтверждает Гордон, кивая мне. – Так оно и есть. Так и есть.
– Хилари, ты выглядишь ужасно нелепо, ну что ты столбом стоишь, – говорит Виктор. – Сядь, успокойся. Выпей чая и постарайся вести себя прилично.
Я готова убить его. «Я готова убить тебя, Виктор. Ты злобный, мерзкий, сердитый троль. Сыта по горло. Если скажешь еще хоть слово, утоплю тебя в зубном эликсире. Одно только слово – и я покажу тебе, где раки зимуют».
– Мне и правда пора, Виктор. Ты со мной? – спрашиваю его.
– Не хочется уезжать сейчас. Пожалуй, останусь, здесь так приятно. Кстати, ты, кажется, договорилась отправиться за какими-то покупками?
– Ты же знаешь, за какими. Собираюсь за рождественской елкой.
– Конечно. Елка. Как мило, – восхищается Эстел. Она обещает доставить Виктора позднее и уговаривает не откладывать надолго следующий визит.
Еще раз благодарю ее и киваю Гордону.
– Приятно было встретиться с вами, – говорит Гордон. Он ухмыляется по-мальчишески, развалившись в своем кресле. – Очень приятно познакомиться с Хилари Аткинсон.
– Не забудь цветы, – напоминает Эстел, кивая на корзинку с бумажными розами. В дверях появляется Аннабель, и Эстел просит ее проводить меня.
Следую за Аннабель в холл и замечаю, что Виктор идет за мной. Останавливаюсь, вопросительно глядя на него. Он подходит ко мне почти вплотную.
– Если хочешь уехать, скатертью дорога, – говорит он, – Но будь уверена, уж я выкину что-нибудь исключительно отвратительное, чтобы позлить тебя.
Стараюсь придумать достойный ответ. Стараюсь представить, что я – хозяйка этого огромного дома, женщина авторитетная, вроде Эстел. Как здорово быть настолько уверенной в себе, чтобы красить волосы в розовый или зеленый цвет и носить мексиканские бусы, сделанные лет сто назад. Как здорово обладать властью.
– Ненавижу тебя, Виктор. Всегда ведешь себя по-свински. Нагрубил Гордону.
– А тебе-то что? Мне он, по крайней мере, нравится. Ты злишься, потому что облила юбку чаем. Я прав? Признайся, Хилз, прав я или нет?
«Конечно, прав, – думаю я. – Посмотрим, много ли пользы принесет тебе твоя правота».
– Я ухожу, Виктор.
– Иди, – говорит он, отворачиваясь.
Иду следом за Аннабель через холл, мимо безделушек, которые Эстел показывала, когда водила по дому. Мимо полок с дорогим фарфором, бокалами для воды времен королевы Виктории, мимо старинных напольных часов у лестницы. Следую за Аннабель, рассматриваю белый накрахмаленный воротничок ее серого форменного платья. Думаю о том, что под унылым серым холщовым платьем скрываются прекрасные формы молодой атлетически сложенной женщины. Она кажется мне такой милой, хотя я понимаю, что она только выполняет свою работу. Как тактично она вела себя, когда мы с Виктором выясняли отношения: сделала вид, что не происходит ничего необычного. И незаметно отошла в сторону, когда Виктор разговаривал со мной в холле. Она так внимательна ко мне, делает вид, что не замечает, в каком я состоянии, что у меня мокрая юбка, что волосы торчат во все стороны, выбившись из французской косички.
– Аннабель, – зову я, и она, остановившись, оборачивается ко мне. Только сейчас замечаю, какие у нее глаза: почти черные, глубоко посаженные. Накрашенные ресницы загибаются кверху похожими на паутинку пучками. Она ненамного моложе меня. Могла бы быть младшей сестрой моей соседки по комнате в колледже, или сидеть рядышком на спортивных соревнованиях на самых дешевых местах. Могла бы вместе со мной сидеть за чашкой кофе и рассказывать о своем дружке, о семье. Но теперь, когда она провожает меня до дверей дома Эстел, мы по разные стороны социального барьера, нам не положено разговаривать. И сейчас мне нечего ей сказать.
– Аннабель, ты сегодня столько работала для нас, большое спасибо! – выдавливаю наконец, не придумав ничего лучшего.
– Пустяки, – отвечает она, улыбаясь своей очаровательной улыбкой. И снова идет вперед. Ее длинные волосы, заколотые в пучок на затылке, у корней совсем темные. Фигурка у нее потрясающая, представляю, как она выглядит в джинсах и майке! Впрочем, она хороша в любой одежде и без нее. Интересно, как бы она смотрелась рядом с Гордоном или Виктором.
– Послушай, Аннабель, – спрашиваю у нее, – ты живешь где-то поблизости?
– Я живу здесь, – отвечает она, указывая на пол, – в этом доме.
– Тебе хорошо здесь? – задаю вопрос и тут же думаю: «Может, не стоило так говорить». – Просто хочу знать: тебе здесь нравится?
– У меня большая комната.
– А твоя семья из этих мест?
– Из Броктона, – отвечает она. – Коплю деньги, чтобы вернуться в колледж.
– Рада слышать это, – говорю я. – О колледже, я имею в виду, – Через несколько секунд продолжаю: – Трудно здесь работать?
– Трудно? Нет, не трудно. Я занята только четыре дня в неделю, а три остальных провожу в Бостоне со своим другом.
Правильно: почему красавице Аннабель не иметь дружка в Бостоне? Ведь должен кто-то оценить, сколь старательно она подкрашивает ресницы: они у нее длинные, мохнатые, не заметно, что подкрашены. Как замечательно: Аннабель садится на паром и плывет в Бостон, чтобы крепко обнять своего дружка, который уже ждет ее на пристани. Как хорошо, что оба они здоровые, могут ласкать друг друга; как хорошо, что есть на свете такие привлекательные молодые женщины, как Аннабель, что у нее большая комната, тонкая талия, спортивная походка, что у нее такое красивое имя: Аннабель.
– Что ж, это просто здорово, – говорю я, когда Аннабель открывает парадную дверь.
Мы обмениваемся рукопожатием. У нее такие изящные руки, именно о таких я всегда мечтала: тонкие руки с длинными пальцами и овальными ногтями. И рукопожатие у нее крепкое, дружеское. Сжимаю в ответ ее руку, потом сажусь в машину, а она машет мне на прощание. Спускаюсь вниз по длинной аллее и, думая об Аннабель, улыбаюсь. Но как только выезжаю на шоссе, ведущее к Халлу, улыбка исчезает с моего лица, я снова во власти дурных чувств. В таком настроении иду по обдуваемой ветром дороге, которая тянется вдоль океана, подъезжаю к дому, где живем мы с Виктором.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66