Лужайка, как и волосы Эстел, ненатуральная.
Гордон спускается следом за мной. Он такой высокий, у него длинные, как у паука, ноги.
– Очень было заметно? – спрашивает Гордон. – Что?
– С ума схожу, – говорит он, – так хочу тебя. Мы молча спускаемся к подножию холма.
– Виктор! – кричу я, когда мы достигаем стен лабиринта. Но ветер подхватывает мои слова и уносит их, на втором слоге я уже не слышу себя. Гордон стучит палкой по живой изгороди лабиринта, чтобы привлечь внимание Виктора. Зовет его по имени, и мне так странно слышать это имя в устах Гордона.
Оставив Гордона, вхожу в лабиринт через главный вход, хотя может это не так.
Под ногами грязь, сосновые иглы, опавшие листья. Живая изгородь высокая и густая, она защищает от ветра. Где-то поблизости раздаются шаги Виктора, и мне становится сразу легко на душе, хотя я и ощущаю неловкость за свое поведение.
– Виктор, – говорю ему, – я принесла тебе пальто и перчатки. Скажи мне, где ты, и я передам их тебе.
Он не отвечает. Может, это были шаги Гордона. Не знаю, действительно ли Гордон ищет Виктора или притворяется, чтобы доставить мне удовольствие. Да и не о Гордоне сейчас надо думать.
Иду по дорожке, стараясь разглядеть через просветы в изгороди лабиринта рукав рубашки Виктора, поймать отражение солнечного зайчика от стекол его очков или часов. Смотрю вниз – может, увижу его мягкие кожаные туфли, облачко пыли, поднятое на дорожке его ногами. Но никаких следов. Ветер усиливается, и я слышу громкий шелест сухих листьев и веток.
Пытаюсь подпрыгнуть повыше, чтобы заглянуть поверх изгороди, но у меня ничего не получается. Закрываю глаза и мысленно представляю, как выглядел лабиринт с веранды. Дорожки образуют квадраты, некоторые из квадратов не замыкаются, а ведут к другим дорожкам. Все квадраты имеют выходы в другие части лабиринта, кроме тех, которые ведут в тупики; некоторые ведут к выходу из лабиринта, а не к центру. Виктор, очевидно, хочет пройти к центру лабиринта, и, можно не сомневаться, ему это удастся, потому что он отлично разбирается во всяких интеллектуальных головоломках, вроде мозаик, анаграмм и, как мне кажется, в лабиринтах. У меня же практически нет шансов пробраться через лабиринт, так как предел моих возможностей – обычный кроссворд, и то решаю его с чужой помощью.
Злюсь, потому что не могу найти Виктора, но поисков не прекращаю. Кажется, всю свою жизнь, – а особенно сейчас, когда живу с Виктором, – я постоянно стремлюсь к чему-то, но так и не достигаю желанной цели. Прихожу, например, домой, Виктор дома, лежит в постели. А на самом деле его – нет. Происходит нечто странное: в ту минуту, когда я открываю дверь, настоящий Виктор исчезает. Передо мной не реальный человек, каким он был до моего появления, а мое представление о нем. И то же самое происходит, если я остаюсь дома одна (что случается редко). Я читаю или готовлю обед. Или полирую ногти. Но в ту минуту, когда Виктор входит в дверь, я исчезаю. Как поток воды, он вытесняет меня из комнаты. И я уплываю. Сила взаимного притяжения держит нас вблизи друг друга; мы вращаемся друг около друга каждый по своей орбите, как две луны, но сблизиться не можем. Прошлой ночью, незадолго до рассвета, Виктор встал. Ему было так плохо, что он не мог спать, а может, ему приснилось что-то страшное, – не знаю. Он сидел в кресле, уставившись в непроглядную темь за окном, и когда я прикоснулась к его плечу, обернулся. Я видела его бледные губы и то, как он искал меня взглядом. Он смотрел прямо на меня, но при этом как будто не видел и продолжал искать. Наконец я нашла связующую нас нить, так как увидела на его лице отражение собственной паники.
– Победа! – слышу я голос Виктора – и вот он уже передо мной. Улыбается торжествующе, как спортсмен, сорвавший финишную ленточку, или как гангстер. Смеется, закинув голову, словно увидел что-то ужасно забавное.
Знаю, что выгляжу нелепо: стою перед ним в залитой чаем юбке, моя французская косичка растрепалась и съехала на бок. Знаю, что он смеется над тем, что я слишком серьезно воспринимаю все мелочи, смеется над моей истерикой по поводу его прогулки по лабиринту. И хотя я уверена в том, что Виктору необходимо было принести пальто, что мои волнения и забота о нем были искренни, но мне прекрасно известно, что благие порывы и «заботливое отношение» имеют мало цены в глазах Виктора. И если я всерьез решила, что Виктор способен оценить эти качества, то лучше бы мне вообще не иметь с ним дела.
– Очень смешно! – обиженно говорю я. – Скажи хотя бы, как нам отсюда выбраться.
– Что с тобой?
– Вот твое пальто. Сыта по горло.
– В чем я провинился? – спрашивает Виктор, протягивая ко мне руки. – Хилари, что на тебя нашло? Что случилось? А я-то хотел сказать тебе, как прекрасно ты выглядишь. И что теперь? Ты плачешь? Ты еще красивее, когда плачешь.
Гордона находим за оградой лабиринта, он терпеливо ждет нас. Я все еще взволнована, хотя истерика моя утихла, только недовольно ворчу. Когда мы подходим к дому, Виктор с Гордоном хохочут. Гордон рассказывает, как бродил по лабиринту целый час, когда ему было тринадцать лет, а позднее играл там с друзьями.
В самом мрачном расположении духа усаживаюсь за стол. Зла на весь мир, ни на кого не смотрю. Требую стакан виски.
– Хилз получит свой скотч, – провозглашает Виктор. – Она терпеть не может виски, но пьет, чтобы наказать себя.
Чувствую себя ужасно неловко, не столько из-за реплики Виктора, сколько из-за того, что мое поведение в доме Эстел могло вызвать подобный комментарий. Злюсь и потому, что он прав.
Смотрю на серебряный чайный прибор, хрупкие, разрисованные розами чашки, разные блюдечки, чашечки, чайные ложечки и понимаю, как нелепо выглядит моя надутая физиономия на фоне этих очаровательных вещиц. Эстел, пока нас не было, сделала очень красивый букет из искусственных цветов и с большим вкусом разместила его в корзинке.
Виктор сидит выпрямившись, худоба придает его лицу мудрое выражение, которого не бывает на лицах его более упитанных собратьев. Яснее ясного: Виктор смущен моим поведением или, правильнее сказать, ему неловко за меня, потому что он не считает нас парой, а следовательно не обременен чувством ответственности за мое поведение. У Эстел, однако, такой довольный вид, будто она только что выиграла по лотерейному билету, совпали все до единой цифры.
– А она ведь побежала за тобой, Виктор, – говорит Эстел. Подставляет лицо солнечным лучам, выгибая шею, как кошка. – Бросилась со всех ног.
– Виктор, давай поблагодарим Эстел за чай: нам уже пора. Слишком поздно.
– Хотите уехать прямо сейчас? – удивляется Эстел. – Почему? Погода великолепная, и у нас такая приятная компания. Твое настроение, Хилари, дорогая, улучшится. Вот увидишь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
Гордон спускается следом за мной. Он такой высокий, у него длинные, как у паука, ноги.
– Очень было заметно? – спрашивает Гордон. – Что?
– С ума схожу, – говорит он, – так хочу тебя. Мы молча спускаемся к подножию холма.
– Виктор! – кричу я, когда мы достигаем стен лабиринта. Но ветер подхватывает мои слова и уносит их, на втором слоге я уже не слышу себя. Гордон стучит палкой по живой изгороди лабиринта, чтобы привлечь внимание Виктора. Зовет его по имени, и мне так странно слышать это имя в устах Гордона.
Оставив Гордона, вхожу в лабиринт через главный вход, хотя может это не так.
Под ногами грязь, сосновые иглы, опавшие листья. Живая изгородь высокая и густая, она защищает от ветра. Где-то поблизости раздаются шаги Виктора, и мне становится сразу легко на душе, хотя я и ощущаю неловкость за свое поведение.
– Виктор, – говорю ему, – я принесла тебе пальто и перчатки. Скажи мне, где ты, и я передам их тебе.
Он не отвечает. Может, это были шаги Гордона. Не знаю, действительно ли Гордон ищет Виктора или притворяется, чтобы доставить мне удовольствие. Да и не о Гордоне сейчас надо думать.
Иду по дорожке, стараясь разглядеть через просветы в изгороди лабиринта рукав рубашки Виктора, поймать отражение солнечного зайчика от стекол его очков или часов. Смотрю вниз – может, увижу его мягкие кожаные туфли, облачко пыли, поднятое на дорожке его ногами. Но никаких следов. Ветер усиливается, и я слышу громкий шелест сухих листьев и веток.
Пытаюсь подпрыгнуть повыше, чтобы заглянуть поверх изгороди, но у меня ничего не получается. Закрываю глаза и мысленно представляю, как выглядел лабиринт с веранды. Дорожки образуют квадраты, некоторые из квадратов не замыкаются, а ведут к другим дорожкам. Все квадраты имеют выходы в другие части лабиринта, кроме тех, которые ведут в тупики; некоторые ведут к выходу из лабиринта, а не к центру. Виктор, очевидно, хочет пройти к центру лабиринта, и, можно не сомневаться, ему это удастся, потому что он отлично разбирается во всяких интеллектуальных головоломках, вроде мозаик, анаграмм и, как мне кажется, в лабиринтах. У меня же практически нет шансов пробраться через лабиринт, так как предел моих возможностей – обычный кроссворд, и то решаю его с чужой помощью.
Злюсь, потому что не могу найти Виктора, но поисков не прекращаю. Кажется, всю свою жизнь, – а особенно сейчас, когда живу с Виктором, – я постоянно стремлюсь к чему-то, но так и не достигаю желанной цели. Прихожу, например, домой, Виктор дома, лежит в постели. А на самом деле его – нет. Происходит нечто странное: в ту минуту, когда я открываю дверь, настоящий Виктор исчезает. Передо мной не реальный человек, каким он был до моего появления, а мое представление о нем. И то же самое происходит, если я остаюсь дома одна (что случается редко). Я читаю или готовлю обед. Или полирую ногти. Но в ту минуту, когда Виктор входит в дверь, я исчезаю. Как поток воды, он вытесняет меня из комнаты. И я уплываю. Сила взаимного притяжения держит нас вблизи друг друга; мы вращаемся друг около друга каждый по своей орбите, как две луны, но сблизиться не можем. Прошлой ночью, незадолго до рассвета, Виктор встал. Ему было так плохо, что он не мог спать, а может, ему приснилось что-то страшное, – не знаю. Он сидел в кресле, уставившись в непроглядную темь за окном, и когда я прикоснулась к его плечу, обернулся. Я видела его бледные губы и то, как он искал меня взглядом. Он смотрел прямо на меня, но при этом как будто не видел и продолжал искать. Наконец я нашла связующую нас нить, так как увидела на его лице отражение собственной паники.
– Победа! – слышу я голос Виктора – и вот он уже передо мной. Улыбается торжествующе, как спортсмен, сорвавший финишную ленточку, или как гангстер. Смеется, закинув голову, словно увидел что-то ужасно забавное.
Знаю, что выгляжу нелепо: стою перед ним в залитой чаем юбке, моя французская косичка растрепалась и съехала на бок. Знаю, что он смеется над тем, что я слишком серьезно воспринимаю все мелочи, смеется над моей истерикой по поводу его прогулки по лабиринту. И хотя я уверена в том, что Виктору необходимо было принести пальто, что мои волнения и забота о нем были искренни, но мне прекрасно известно, что благие порывы и «заботливое отношение» имеют мало цены в глазах Виктора. И если я всерьез решила, что Виктор способен оценить эти качества, то лучше бы мне вообще не иметь с ним дела.
– Очень смешно! – обиженно говорю я. – Скажи хотя бы, как нам отсюда выбраться.
– Что с тобой?
– Вот твое пальто. Сыта по горло.
– В чем я провинился? – спрашивает Виктор, протягивая ко мне руки. – Хилари, что на тебя нашло? Что случилось? А я-то хотел сказать тебе, как прекрасно ты выглядишь. И что теперь? Ты плачешь? Ты еще красивее, когда плачешь.
Гордона находим за оградой лабиринта, он терпеливо ждет нас. Я все еще взволнована, хотя истерика моя утихла, только недовольно ворчу. Когда мы подходим к дому, Виктор с Гордоном хохочут. Гордон рассказывает, как бродил по лабиринту целый час, когда ему было тринадцать лет, а позднее играл там с друзьями.
В самом мрачном расположении духа усаживаюсь за стол. Зла на весь мир, ни на кого не смотрю. Требую стакан виски.
– Хилз получит свой скотч, – провозглашает Виктор. – Она терпеть не может виски, но пьет, чтобы наказать себя.
Чувствую себя ужасно неловко, не столько из-за реплики Виктора, сколько из-за того, что мое поведение в доме Эстел могло вызвать подобный комментарий. Злюсь и потому, что он прав.
Смотрю на серебряный чайный прибор, хрупкие, разрисованные розами чашки, разные блюдечки, чашечки, чайные ложечки и понимаю, как нелепо выглядит моя надутая физиономия на фоне этих очаровательных вещиц. Эстел, пока нас не было, сделала очень красивый букет из искусственных цветов и с большим вкусом разместила его в корзинке.
Виктор сидит выпрямившись, худоба придает его лицу мудрое выражение, которого не бывает на лицах его более упитанных собратьев. Яснее ясного: Виктор смущен моим поведением или, правильнее сказать, ему неловко за меня, потому что он не считает нас парой, а следовательно не обременен чувством ответственности за мое поведение. У Эстел, однако, такой довольный вид, будто она только что выиграла по лотерейному билету, совпали все до единой цифры.
– А она ведь побежала за тобой, Виктор, – говорит Эстел. Подставляет лицо солнечным лучам, выгибая шею, как кошка. – Бросилась со всех ног.
– Виктор, давай поблагодарим Эстел за чай: нам уже пора. Слишком поздно.
– Хотите уехать прямо сейчас? – удивляется Эстел. – Почему? Погода великолепная, и у нас такая приятная компания. Твое настроение, Хилари, дорогая, улучшится. Вот увидишь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66