Бугра работал молча. Казалось, он и не замечал, как нога его скользит взад и вперед вдоль паркетных дощечек, а они понемногу светлели. Старик поручил Оливье сметать тонкую пыль, собирая ее в совок, что заставило мальчика чихать. А потом они вдвоем покрыли паркет слишком cyxoй мастикой. На лице у Бугра появилось какое-то напряжение. Капли пота текли с его лба прямо в бороду. Время от времени он с проклятьем шлепал себя по ноге: «Ох, этот свинский ревматизм!» — или же повторял, глядя на пол: «Боже мой, кому это нужно!»
Раза два хозяйка приходила проверить, как идут дела, но, поскольку Бугра явно намеренно пускал пыль в ее сторону, хозяйка сочла за лучшее удалиться с тем же надменным и обиженным видом.
— Старая шлюха! — ругнулся Бугра.
И объяснил ребенку, что подсматривать, как люди работают, так же стыдно, как и подглядывать, когда они испражняются.
Бугра натер паркет до зеркального блеска, «чтоб они, — как он выразился, — себе тут морды разбили». Когда работа была кончена, Бугра с Оливье, потные и запыхавшиеся, пошли в комнату прислуги, где хозяйка сама, отстранив горничную, налила Бугра, которого она назвала «милейшим», стакан красного вина. А тот ее спросил:
— А вы не выпьете? — И так как дама промолчала, Бугра добавил: — А малышу? Он, знаете ли, любит красненькое!
Хозяйка была шокирована, высокомерно напыжилась, но Бугра с самым серьезным видом ей объяснил, что Оливье — его сын, которого он заимел в старости от связи с циркачкой, исполнявшей номер «женщины с бородой» в цирке Амар, и что младенца выкормили соской, наливая в бутылочку сладкое красное вино.
Оливье тут же смекнул, что Бугра принялся за очередной розыгрыш и что ему не стоит в это вмешиваться. Однако он не удержался от того, чтоб поиграть «в идиотка», и стремглав ринулся за стаканчиком, который был в руках у Бугра, хватая его дрожащими пальцами.
Дама, которая, видимо, весьма неодобрительно относилась к пьянству и имела твердые взгляды насчет полной деградации нижестоящих общественных классов, отправилась за кошельком, а когда вернулась, Оливье все еще притворялся, что пьет. Хозяйка зажала ноздри, ибо от Бугра несло каким-то животным духом, сосчитала деньги и попросила его проверить, чего он сделать не пожелал, а просто сунул бумажки в карман куртки. Старик поблагодарил хозяйку и произнес:
— А сейчас проводите нас.
И снова отказался выйти черным ходом, который ему указали, уточнив:
— Бугра всегда выходит через парадную дверь!
Когда они вышли на авеню Жуно, Бугра сознался, что устал. Он шел прихрамывая и ворчал:
— Вот старая падаль, карга этакая…
Его высокая фигура сгорбилась. Он выглядел побитым, жалким, и утратил желание балагурить. А мальчишке, который нес остаток вина в бутылке, Бугра сказал:
— Работа — она ни к чему хорошему не ведет, только быстрей убивает!
Они зашли в магазин «Вареные овощи » на улице Рамей, где Бугра купил литр слабенького бульона, маринованное селедочное филе и две порции картошки с подсолнечным маслом. Когда пришли к нему домой, устроили себе обед на скамейке с рекламой магазина «Братья Аллес ». Бульон был еще теплым, и, макая в него хлеб, оба съели по большой чашке. Затем набросились на селедку с лучком и морковкой, нарезанными кружочками, и ели ее вместе с картошкой.
— Ну что, теперь полегчало? — спросил Бугра.
— О да, — ответил Оливье, — вкусно, вселяет бодрость!
— А теперь неплохо бы соснуть, а?
Бугра пристроил ребенка на скамье, сунул ему под голову свернутую подушку и кинул драное одеяло. А сам свалился на скрипучий матрас и тут же заснул. Оливье прислушивался к его дыханию, вскоре перешедшему в звучный храп. Среди коричневых пятен на потолке, которые лежа созерцал Оливье, он различал какие-то лица, силуэты животных. Скамья была узкой, и мальчик прижался к спинке, чтоб не упасть. В полудреме он снова увидел натертый паркет, черный, как кит, рояль и провалился в сон. Тишина комнаты охраняла их покой.
*
Между площадями Бланш и Клиши с наступлением вечера появлялся молодой кудрявый блондин в спортивном костюме и клетчатой кепке (его прозвали Рулетабилем), с подзорной трубой, которую он наводил на луну. Он предоставлял свой аппарат прохожим, в поэтически-научном стиле призывая их полюбоваться «ночным светилом — белокурой Селеной», причем за скромную сумму.
Оливье долго слушал его разглагольствования о лунных каналах и тех существах, которые, вне всяких сомнений, их соорудили, и о том, что с этими существами мы еще обязательно повстречаемся. Некоторые прохожие приникали к трубе, платили за это и уходили, задумчиво покачивая головой, а когда никого вокруг не осталось, Оливье спросил, не может ли он также поглядеть «чуть-чуть, совсем капельку», только вот денег у него нет. Мужчина подхватил его под мышки, поднял, но так как он сдвинулся с места, то Оливье ничего не смог рассмотреть.
— Ну что, видел пятна?
— Гм… нет! Я только черное видел — и все.
Рулетабиль сказал ему: «Т-ш-ш!» — так как близко подошли какие-то ротозеи, и начал свои зазыванья:
— Подойдите ближе, дамы и господа, ближе… Знаете, что видел этот ребенок? Он видел кратеры и каналы в серебристом сиянии Селены, этой наследницы Феба. Он еще рассмотрел… Знаете, что он еще рассмотрел?
Оливье взглянул на него с изумлением и, когда Рулетабиль продолжил свою речь, толкуя о перигее и апогее, а зеваки сделали вид, что все понимают, ребенок пожал плечами и отошел, подумав: «Ну и нахал!»
Однако Оливье был смущен. Пройдя несколько метров, он подмигнул луне одним глазом, затем другим, и ему показалось, что он сам управляет, подобно уличному регулировщику, движением этой странной штуковины, круглой, как фонарь.
Так как ночь была светлой, Оливье, набравшись храбрости, прошелся от площади Клиши по всей улице Коленкур, ускорив шаг только на мосту по соседству с кладбищем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91