Когда он просил Элоди выйти за него замуж, то, обратившись к ее матери, с достоинством сказал: «Со мной она никогда не будет голодна. У меня ремесло хорошее!»
Но экономический кризис породил в этом сомнения. Некоторые из его товарищей, никогда ничему не учившиеся, как-то выкручивались и зарабатывали даже лучше, чем он. До чего же все это было несправедливо!
Забыть о постоянных заботах могла бы помочь любовь, но и у любви бывают антракты. Немного позднее взгляд Жана опять остановится на голубой зефировой блузке жены, и он залюбуется ее волнующейся грудью, черной прядью, ласкающей щеку, полуоткрытыми алыми губами, — но теперь настал для него грозовой час со всеми его шквалами, тревогами, взметенными тем же злым ураганом, что и безумные вести в газетах.
Жан время от времени вздергивал брови, пожимал плечами, невольно жестикулировал, будто хотел кому-то что-то доказать, потом опять сжимал кулаки, впиваясь ногтями с въевшейся типографской краской в кожу ладоней. Все в нем взывало: «Что же делать?» С начала недели его взяли на учет как безработного, и мысль, что ему придется теперь занять место в длинном ряду людей, ожидающих, жалкого пособия, лишала его присутствия духа.
В киностудии Франкер не было спроса на статистов, не помогла даже рекомендация Крошки Луи. Жан уже брался за что попало, следуя примеру своего товарища-однополчанина из Люневилля, парня по имени Грегуар, а по кличке Жеже, которого он случайно встретил на улице Пуасонъер, и тот вовлек его в странные авантюры. Они отправлялись вдвоем к бегам или спортивным площадкам, прихватив с собой высокий и узкий складной столик. Придя на место, они расставляли свои столик и на время расходились. Жеже, искоса осмотревшись, доставал из кармана три карты, клал их на столик рубашкой вверх и выкрикивал:
— Играем в три листика, три листика, три листика!
Выкрики тут же привлекали желающих поиграть и просто зевак. Жеже быстренько показывал всем три карты, одна из которых была дама червей, заново тасовал их, пропуская карты меж пальцами, много раз перекладывал с одной на другую и спрашивал:
— Где же дама червей? Где она? Здесь или там? Три листика, три листика …
Какой-нибудь игрок делал ставку, затем, поколебавшись, указывал на одну из лежащих на столике карт. Жеже ее переворачивал: увы, это была не та, что нужно. Он забирал ставку, снова тасовал карты, все быстрой, быстрей:
— А ну, налетай, три листика, три листика …
На этот раз появлялся Жан, он вступал в игру, «валял дурочку», делал большую ставку, а Жеже еле заметным движением языка меж тубами влево, в середку или вправо указывал ему расположенно дамы червей. Жан, конечно, выигрывал, а Жеже, недовольно брюзжа, выплачивал ему сумму. Жан, веселясь от души, снова «валял дурочку», выигрывал, а потом уходил, держа на виду свои деньги. Естественно, теперь всем хотелось играть: если этот тип выиграл, почему бы не попробовать и им?
— Три листика, три листика, три листика …
У Жана была еще одна обязанность: стоять на стреме. Едва вдалеке показывалась форменная фуражка, он приближался, давал знак или же говорил «Двадцать два!» либо «Шухер!», и оба «давали ходу» —удирали в другое место.
Но вся эта затея была Жану не по душе. Не нравилось ему и продавать украдкой галстуки, спрятав их в полураскрытом зонтике и обучая покупателей искусству завязывать модный треугольный узел. Однажды у него даром ушло все утро на совершенно безуспешную торговлю бритвенными лезвиями и на показ, как следует их оттачивать, положив плашмя и потирая о внутреннюю стенку баночки от горницы, — все это дало ему так мало барыша, что не хватило даже на один бифштекс. Нет, у Жана способностей к торговле не было.
— Хочешь кофе? — спросила Элоди.
— Нет, спасибо.
Он взял папку с наклеенной на ней картой Лиона, открыл ее и разложил перед собой печатную продукцию собственного изготовления: карточки коммерсантов, фирменные бланки, каталоги, а также складные рекламные проспекты автомобильных фирм, которыми он особенно гордился. Если ты умеешь так хорошо печатать в четыре краски, можно ли заниматься продажей каким-то простофилям старых банок с пересохшей сапожной мазью? Он с нежностью разглядывал на проспектах автомобили фирм Тальбо, Амилькар, Бугатти, Делаж, Паккар, Шенар, Уолкер, а также Испано-Суизы с их блистающими лакированными кузовами, которым он любовно придал в печати еще более красивые расцветки, чем они обладали в действительности.
Жан все же попросил у Элоди чашечку кофе. Он пил и медленно осматривал свою комнату: начищенную до блеска мебель, кретоновые занавески, сшитые самой Элоди, подвешенное к стенке лакированное сабо с побегами самшита, вазу, наполненную декоративными восковыми фруктами, двух слоников — зажимы для книг, зеленую мраморную доску камина, скатерки, разложенные там и здесь. Уже один счет за мебель остался неоплаченным, со следующим будет то же. А если магазин заберет обратно всю обстановку? А судебные исполнители? Жан заранее представлял себе это страшное бедствие: пустая комната, голые стены, запущенность — как это все будет мерзко! А бакалейщик, который вывесил у себя в лавке плакат с изображением гроба: Кредит умер! А булочник со своим картонным петухом: Когда жареный петух закричит, вам предоставят кредит. А Элоди, которая заявила, что хочет пойти на завод или наняться приходящей прислугой, — неужто ей придется портить свои красивые руки для каких-то богатых сволочей? А все эти газеты, которые уже сейчас предвещают войну и сообщают в своих репортажах, что достаточно пятисот немецких самолетов, чтоб полностью разрушить Париж! Жан тер себе лоб, подбородок, глаза, отгоняя эти жуткие призраки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91