нет, никогда он на ней не женится. По опыту знал: все в этом мире разрешается само собой, а потому и отпустил вожжи своей судьбы. Судьба распорядилась по-своему, совсем не так, как ожидал Скабен. Однажды, когда Люка была у него в гостях, а юный Скабен, то есть Феликс, полулежал на диване, наблюдая из своего угла за тугозадой Люкой (в это время Скабен допивал свой коньяк), в комнату ввалился Ривкин. Он стал бурно рассказывать о том, как ему удалось сплести двести сорок шесть интриг, причем двумстам из них он обязан Скабену, а Скабен на радостях открыл еще бутылку великолепного джина. Люка нетерпеливо ерзала на своем стуле, давая понять, что ей пора уходить. Она даже сказала:
— Ты меня проводил бы.
— Пусть Феликс проводит. Феликс, проводи даму.
Какая молния блеснула в глазах юноши и прекрасной женщины! В одно мгновение старый Скабен засек полыхнувшую радость сына и коварное озорство любовницы.
— Ну что же, Феликс… — улыбнулась Люка. — Пойдем, проводишь меня, мой мальчик.
Феликс пружинисто вскочил. Куда подевались его депрессии, меланхолии, комплексы и всякие варианты деперсонализации? Легкий румянец сделал его лицо еще красивее. А когда Люка похлопала по плечу юного кавалера, у Скабена уже не было сомнений: роковое мгновение ворвалось в его жизнь. Компьютерные мозги Скабена просчитали мигом весь ход дальнейших событий. Он теряет Люку навсегда. А как он будет жить с сыном?
— Щенок! — вырвалось у Скабена. — Смотри, долго не задерживайся!
— Он задержится ровно на столько, на сколько надо, — улыбнулась Люка.
В широкой отцовской куртке и огромной меховой шапке он казался мужественным и сильным: мужчина. А рядом с Феликсом как-то сразу сильно похорошела и Люка.
Потом Скабен мне рассказывал, как он вычислил ситуацию: Люка решила ему отомстить. И он принимал эту месть, как расплату. Но в этих событиях он увидел и другое: на его глазах сын будто ожил, будто заново родилось у сына новое состояние. Он и раньше подумывал, что избавить сына от кошмарных комплексов может женщина. Но сын был застенчив и робок. Он буйствовал лишь с отцом. Отец всю жизнь внушал сыну: надо от жизни брать все. Брать без всяких сентиментальностей. Если ты не возьмешь, возьмут другие. И берет от жизни лишь тот, кто берет первый. И дают только тому, кто сознает свое право, право первого. Однако Скабен ошибался, считая сына робким. Сын, несмотря на кажущуюся робость, был достаточно вероломен. И поэтому, не дожидаясь, как только оказался в темном коридоре, тут же впился губами в Люкино лицо, и Люка не оттолкнула его. Она только прошептала:
— Не здесь, мой мальчик. Пойдем же…
И они не шли, а почти бежали. Изредка Люка смеялась, а Феликс еще крепче прижимал ее руку и тащил вперед, делая огромные шаги, так что Люке приходилось быстро-быстро перебирать точеными ножками. К счастью, дочери Люки, Сабины, не было в тот вечер дома, и Феликс сделал первую попытку в жизни сблизиться с противоположным полом. Когда-то, будучи еще школьником, Феликс побывал с группой однокашников на хлебозаводе. Ребята решили пошутить и сбросили Феликса в чан с тестом. Тесто было теплым и вязким. Он едва не утонул в нем. Он барахтался, рвал тесто на куски, цепляясь за что-то несуществующее, и не мог вылезти из чана, а товарищи смеялись над тем, как Феликс барахтался, и Феликс заплакал. Нечто подобное произошло с Феликсом и в тот вечер. Он впился в Люку обеими руками. Он рвал ее на части, и это сначала рассмешило женщину, а потом разозлило, и отважный шизофреник, оскорбленный в своем достоинстве, ударил женщину по лицу. Ударил раз, другой, третий. Где-то и от кого-то он слышал, что женщины любят, когда их бьют. А потом слабость подступила к груди, и он заплакал, точно ощутив себя в огромном чане с тестом. И Люке стало жалко мальчика. Она долго гладила его, а потом накормила сладким и сказала, чтобы он пришел через два дня.
— Придешь? Не побоишься? — сказала она.
— Чего это я побоюсь?
— Ну и молодцом. Приходи, а я тебе постараюсь дать то, чего никто тебе никогда не даст.
Люка нежно поцеловала мальчика, и они расстались.
26
— Нравственно то, что полезно! — отрезал Скабен.
— А правда?
— И правда то, что полезно. Если что-либо полезно, то и угодно Богу.
— А если тебе полезно убить меня?
— Это крайности.
— Ну а как крайний случай?
— Тогда убийство может быть оправданным. Я могу поручиться, что для моей личной пользы я бы не убил человека. А вот чтобы мой сын жил, я бы мог решиться на многое.
— И на убийство?
— Может быть, и на убийство. Хватит заниматься сентиментальными играми! Пора говорить правду на этой земле. Я против амотивных убийств. Против пьянства и разврата. Но всегда буду оправдывать все полезное. Признаюсь вам, я недавно едва не убил Люку.
— За что?
— Вы знаете, как я мучился, когда сын оказался с нею! За несколько ночей, когда он отсутствовал, я поседел. Меня и до сих пор мучит вопрос, может ли отец ревновать к сыну. Нелепость. А что поделаешь? Я на почве ревности едва не совершил преступление.
— Едва не убили? Сына?
— Нет. К сыну во мне обнаружилось покровительственное чувство. Все же отцовство победило. Я понял, она ему нужна намного больше, чем мне.
— Полезнее?
— Если хотите, полезнее. Я должен был его спасти до конца. Сделать нормальным человеком. И когда она мне сказала, что бросит Фелю, чтобы прийти ко мне, я ее едва не убил.
— Что вы ей сказали?
— Я ей сказал, что смешаю ее с грязью, если она бросит мальчика.
— Неужто вы хотите, чтобы он женился на ней?
— О чем вы? Какая еще женитьба? Мальчик должен окрепнуть. Нормализоваться, и тогда я буду считать, что моя отцовская функция выполнена до конца. И решение мое было бы до конца твердым, если бы не мучительная ревность к сыну. Когда он был с нею, я не спал ночей. Я до утра метался по квартире. А когда он приходил, я осыпал его ругательствами, непристойными словами, а он молчал. Шел на кухню или валился как убитый спать. Дикая ревность вспыхнула во мне, когда Люка сказала: "А он, как ты". Я ее обругал последними словами, а она засмеялась: "Ты же сам подсунул мне своего парня". Вам не нравится все это? А Фрейд позавидовал бы такой ситуации. Уникальнейший случай! Что вы скривились?
Я пожал плечами. Мне действительно было противно слушать его мерзкие излияния, но любопытство брало верх. Кто же ты, Скабен? Каково твое нутро? А его нутро развертывалось передо мной, и я отчетливо видел швы, где искренность соединялась с ложью, а животная привязанность к сыну с похвальбой. Он говорил о том, что у него десять лет не было женщины, что он ждал встречи со святыней и как это ожидание его исполнилось. Я подумал, как же вырвались у тебя такие мерзкие слова: "Тебя грязью оболью!" А он продолжал распаляться, кричать о том, что в нем родилось то великое чувство самопожертвования, какое сегодня не часто встретишь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172
— Ты меня проводил бы.
— Пусть Феликс проводит. Феликс, проводи даму.
Какая молния блеснула в глазах юноши и прекрасной женщины! В одно мгновение старый Скабен засек полыхнувшую радость сына и коварное озорство любовницы.
— Ну что же, Феликс… — улыбнулась Люка. — Пойдем, проводишь меня, мой мальчик.
Феликс пружинисто вскочил. Куда подевались его депрессии, меланхолии, комплексы и всякие варианты деперсонализации? Легкий румянец сделал его лицо еще красивее. А когда Люка похлопала по плечу юного кавалера, у Скабена уже не было сомнений: роковое мгновение ворвалось в его жизнь. Компьютерные мозги Скабена просчитали мигом весь ход дальнейших событий. Он теряет Люку навсегда. А как он будет жить с сыном?
— Щенок! — вырвалось у Скабена. — Смотри, долго не задерживайся!
— Он задержится ровно на столько, на сколько надо, — улыбнулась Люка.
В широкой отцовской куртке и огромной меховой шапке он казался мужественным и сильным: мужчина. А рядом с Феликсом как-то сразу сильно похорошела и Люка.
Потом Скабен мне рассказывал, как он вычислил ситуацию: Люка решила ему отомстить. И он принимал эту месть, как расплату. Но в этих событиях он увидел и другое: на его глазах сын будто ожил, будто заново родилось у сына новое состояние. Он и раньше подумывал, что избавить сына от кошмарных комплексов может женщина. Но сын был застенчив и робок. Он буйствовал лишь с отцом. Отец всю жизнь внушал сыну: надо от жизни брать все. Брать без всяких сентиментальностей. Если ты не возьмешь, возьмут другие. И берет от жизни лишь тот, кто берет первый. И дают только тому, кто сознает свое право, право первого. Однако Скабен ошибался, считая сына робким. Сын, несмотря на кажущуюся робость, был достаточно вероломен. И поэтому, не дожидаясь, как только оказался в темном коридоре, тут же впился губами в Люкино лицо, и Люка не оттолкнула его. Она только прошептала:
— Не здесь, мой мальчик. Пойдем же…
И они не шли, а почти бежали. Изредка Люка смеялась, а Феликс еще крепче прижимал ее руку и тащил вперед, делая огромные шаги, так что Люке приходилось быстро-быстро перебирать точеными ножками. К счастью, дочери Люки, Сабины, не было в тот вечер дома, и Феликс сделал первую попытку в жизни сблизиться с противоположным полом. Когда-то, будучи еще школьником, Феликс побывал с группой однокашников на хлебозаводе. Ребята решили пошутить и сбросили Феликса в чан с тестом. Тесто было теплым и вязким. Он едва не утонул в нем. Он барахтался, рвал тесто на куски, цепляясь за что-то несуществующее, и не мог вылезти из чана, а товарищи смеялись над тем, как Феликс барахтался, и Феликс заплакал. Нечто подобное произошло с Феликсом и в тот вечер. Он впился в Люку обеими руками. Он рвал ее на части, и это сначала рассмешило женщину, а потом разозлило, и отважный шизофреник, оскорбленный в своем достоинстве, ударил женщину по лицу. Ударил раз, другой, третий. Где-то и от кого-то он слышал, что женщины любят, когда их бьют. А потом слабость подступила к груди, и он заплакал, точно ощутив себя в огромном чане с тестом. И Люке стало жалко мальчика. Она долго гладила его, а потом накормила сладким и сказала, чтобы он пришел через два дня.
— Придешь? Не побоишься? — сказала она.
— Чего это я побоюсь?
— Ну и молодцом. Приходи, а я тебе постараюсь дать то, чего никто тебе никогда не даст.
Люка нежно поцеловала мальчика, и они расстались.
26
— Нравственно то, что полезно! — отрезал Скабен.
— А правда?
— И правда то, что полезно. Если что-либо полезно, то и угодно Богу.
— А если тебе полезно убить меня?
— Это крайности.
— Ну а как крайний случай?
— Тогда убийство может быть оправданным. Я могу поручиться, что для моей личной пользы я бы не убил человека. А вот чтобы мой сын жил, я бы мог решиться на многое.
— И на убийство?
— Может быть, и на убийство. Хватит заниматься сентиментальными играми! Пора говорить правду на этой земле. Я против амотивных убийств. Против пьянства и разврата. Но всегда буду оправдывать все полезное. Признаюсь вам, я недавно едва не убил Люку.
— За что?
— Вы знаете, как я мучился, когда сын оказался с нею! За несколько ночей, когда он отсутствовал, я поседел. Меня и до сих пор мучит вопрос, может ли отец ревновать к сыну. Нелепость. А что поделаешь? Я на почве ревности едва не совершил преступление.
— Едва не убили? Сына?
— Нет. К сыну во мне обнаружилось покровительственное чувство. Все же отцовство победило. Я понял, она ему нужна намного больше, чем мне.
— Полезнее?
— Если хотите, полезнее. Я должен был его спасти до конца. Сделать нормальным человеком. И когда она мне сказала, что бросит Фелю, чтобы прийти ко мне, я ее едва не убил.
— Что вы ей сказали?
— Я ей сказал, что смешаю ее с грязью, если она бросит мальчика.
— Неужто вы хотите, чтобы он женился на ней?
— О чем вы? Какая еще женитьба? Мальчик должен окрепнуть. Нормализоваться, и тогда я буду считать, что моя отцовская функция выполнена до конца. И решение мое было бы до конца твердым, если бы не мучительная ревность к сыну. Когда он был с нею, я не спал ночей. Я до утра метался по квартире. А когда он приходил, я осыпал его ругательствами, непристойными словами, а он молчал. Шел на кухню или валился как убитый спать. Дикая ревность вспыхнула во мне, когда Люка сказала: "А он, как ты". Я ее обругал последними словами, а она засмеялась: "Ты же сам подсунул мне своего парня". Вам не нравится все это? А Фрейд позавидовал бы такой ситуации. Уникальнейший случай! Что вы скривились?
Я пожал плечами. Мне действительно было противно слушать его мерзкие излияния, но любопытство брало верх. Кто же ты, Скабен? Каково твое нутро? А его нутро развертывалось передо мной, и я отчетливо видел швы, где искренность соединялась с ложью, а животная привязанность к сыну с похвальбой. Он говорил о том, что у него десять лет не было женщины, что он ждал встречи со святыней и как это ожидание его исполнилось. Я подумал, как же вырвались у тебя такие мерзкие слова: "Тебя грязью оболью!" А он продолжал распаляться, кричать о том, что в нем родилось то великое чувство самопожертвования, какое сегодня не часто встретишь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172