– Это старое дело. Бумажки теряются.
– А мог ли Бобби забрать эти записки?
Она сердито цедит:
– Ты несерьезен, Джо! Подумай лучше о себе.
– А он мог видеть видеозапись?
Она качает головой, отказываясь говорить дальше. Я не могу этого допустить. Без ее помощи моя невероятная теория рушится. Торопливо, словно опасаясь, что она может остановить меня, я рассказываю ей о хлороформе, китах и ветряных мельницах, о том, как Бобби месяцами водил меня за нос, проникая в жизни всех близких мне людей.
Спустя какое-то время она кладет мою постиранную одежду в сушилку и подливает мне вина. Я иду за ней на кухню и перекрикиваю визг блендера, измельчающего орехи. Она посыпает ими кусочки тостов, сдобренных молотым черным перцем.
– Вот поэтому мне и надо найти Руперта Эрскина. Мне нужны его заметки или воспоминания.
– Я ничем не могу тебе помочь. Я уже сделала достаточно. – Она смотрит на часы, висящие над плитой.
– Ты кого-то ждешь?
– Нет.
– А кому ты тогда звонила?
– Другу.
– Ты звонила в полицию?
Она колеблется.
– Нет. Оставила указания секретарше. Если не перезвоню ей через час, она должна сообщить в полицию.
Я смотрю на те же часы, отсчитывая время назад.
– Боже мой, Мел!
– Прости. Мне надо думать о карьере.
– Спасибо за все. – Моя одежда еще не до конца высохла, но я натягиваю брюки и рубашку. Она хватает меня за рукав.
– Сдайся.
Я отталкиваю ее руку.
– Ты не понимаешь.
Моя левая нога подгибается, потому что я тороплюсь. Уже взявшись за ручку входной двери, я слышу:
– Эрскин. Ты хотел его найти, – кричит Мел. – Он вышел в отставку десять лет назад. Последнее, что я о нем слышала, – он живет около Честера. Кто-то из отдела звонил ему. Мы поболтали – немного.
Она помнит адрес: деревня под названием Хетчмир. Домик викария. Я записываю сведения на клочке бумаги, примостившись за столиком в холле. Левая рука отказывается шевелиться. Ее работу приходится делать правой.
Было бы каждое утро таким ярким и свежим! Солнце, отразившись в треснувшем заднем стекле «лендровера», рассыпается лучами, как на дискотеке. Взявшись за ручку обеими руками, я с трудом открываю окно и высовываюсь наружу. Кто-то сделал мир белым, заменив цвета монохромом.
Проклиная тугую дверь, я распахиваю ее и спускаю ноги. В воздухе пахнет мокрой землей и дымом. Набрав пригоршню снега, я тру лицо, пытаясь проснуться. Потом расстегиваю ширинку и мочусь на ствол дерева, окрашивая его в более яркий цвет. Как далеко я уехал прошлой ночью? Нужно было продолжать путь, но огни «лендровера» постоянно гасли, оставляя меня в темноте. Дважды я едва не оказался в канаве.
Как провел эту ночь Бобби? Интересно, он следит за мной или за Джулианой с Чарли? Он не будет ждать, пока я пойму его. Надо торопиться.
Озеро Хетчмир окаймлено камышом, в воде отражается голубое небо. Я останавливаюсь у красно-белого дома, чтобы спросить дорогу. Старая дама в халате открывает дверь и принимает меня за туриста. Она начинает рассказывать мне историю Хетчмира, которая плавно переходит в историю ее собственной жизни: сын, работающий в Лондоне, внуки, которых она видит только раз в год.
Я ретируюсь, не переставая благодарить ее. Она стоит на крыльце, пока я борюсь с мотором «лендровера». Это то, что мне надо. Наверняка она специалист по криббиджу, кроссвордам и запоминанию автомобильных номеров. «Я никогда не забываю цифры», – скажет она полиции.
Мотор милостиво заводится, дымясь от усталости. Я машу рукой и улыбаюсь. На ее лице написано беспокойство за меня.
На дверях и окнах дома викария развешены рождественские огни. В начале подъезда стоит несколько игрушечных машинок, окруживших упаковку молока. Над дорожкой наискось висит старое покрывало с пятнами ржавчины, привязанное за два конца к деревьям. Под ним прячется мальчик в пластиковом ведерке от мороженого на голове. Обнаруженный, он приставляет к моей груди деревянный меч.
– Ты из Слизерина? – шепелявит он.
– Прошу прощения?
– Сюда могут войти только гриффиндорцы. – На его носу веснушки, цветом напоминающие жареную кукурузу.
В дверях появляется молодая женщина. Светлые волосы смяты после сна, и она дрожит от холода. На руках она держит младенца, сосущего кусочек тоста.
– Оставь человека в покое, Брендан, – говорит она, устало улыбаясь мне.
Переступая через игрушки, я подхожу к двери. За спиной женщины различаю разложенную гладильную доску.
– Прошу прощения. Он играет в Гарри Поттера. Чем могу помочь?
– Я ищу Руперта Эрскина.
На ее лицо ложится тень.
– Он здесь больше не живет.
– А вы не знаете, где я могу его найти?
Не выпуская младенца, она застегивает расстегнувшуюся пуговицу на блузке.
– Лучше спросите кого-нибудь другого.
– А ваши соседи знают? Мне очень важно увидеть его.
Она покусывает нижнюю губу и смотрит на церковь за моей спиной.
– Что ж, если хотите его увидеть, то найдете там.
Я оборачиваюсь.
– Он на кладбище. – Понимая, как резко это прозвучало, она добавляет: – Если вы его знали, примите мои соболезнования.
Не успев ничего до конца осознать, я сажусь на ступеньки.
– Мы вместе работали, – объясняю я. – Это было давно.
Она смотрит через плечо.
– Не хотите ли зайти и присесть?
– Спасибо.
На кухне пахнет стерилизованными бутылочками и овсяной кашей. На столе и стуле разбросаны карандаши и листки бумаги. Она извиняется за беспорядок.
– А что случилось с мистером Эрскином?
– Я знаю только то, что мне рассказали соседи. Все в деревне были шокированы случившимся. Такого никто не ожидает – особенно в этих местах.
– Чего «такого»?
– Говорят, кто-то пытался ограбить его дом, но я не понимаю, как это объясняет то, что случилось. Какой грабитель будет привязывать старого человека к стулу и заклеивать ему рот? Он жил так две недели. Кое-кто говорит, что с ним случился сердечный приступ, но я слышала, что он умер от обезвоживания. Тогда были самые жаркие недели года….
– Когда это произошло?
– В августе. Думаю, некоторые здесь чувствуют себя виноватыми, потому что никто не заметил его отсутствия. Он всегда возился в саду или гулял у озера. Кто-то из церковного хора стучал в его дверь, приходили проверить счетчик. Передняя дверь не была заперта, но никто не подумал зайти внутрь. – Ребенок шевелится у нее на руках. – Уверены, что не хотите чаю? Вы плохо выглядите.
Я вижу, как двигаются ее губы, слышу вопрос, но не воспринимаю его. Земля ушла из-под моих ног, нырнула вниз, словно лифт. Женщина продолжает рассказывать:
– …Очень милый старик, говорят люди. Вдовец. Но вы, верно, это знаете. Не думаю, что у него были родственники…
Я прошу разрешения позвонить, и мне приходится держать трубку двумя руками. Номера почти не видны. Отвечает Луиза Элвуд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
– А мог ли Бобби забрать эти записки?
Она сердито цедит:
– Ты несерьезен, Джо! Подумай лучше о себе.
– А он мог видеть видеозапись?
Она качает головой, отказываясь говорить дальше. Я не могу этого допустить. Без ее помощи моя невероятная теория рушится. Торопливо, словно опасаясь, что она может остановить меня, я рассказываю ей о хлороформе, китах и ветряных мельницах, о том, как Бобби месяцами водил меня за нос, проникая в жизни всех близких мне людей.
Спустя какое-то время она кладет мою постиранную одежду в сушилку и подливает мне вина. Я иду за ней на кухню и перекрикиваю визг блендера, измельчающего орехи. Она посыпает ими кусочки тостов, сдобренных молотым черным перцем.
– Вот поэтому мне и надо найти Руперта Эрскина. Мне нужны его заметки или воспоминания.
– Я ничем не могу тебе помочь. Я уже сделала достаточно. – Она смотрит на часы, висящие над плитой.
– Ты кого-то ждешь?
– Нет.
– А кому ты тогда звонила?
– Другу.
– Ты звонила в полицию?
Она колеблется.
– Нет. Оставила указания секретарше. Если не перезвоню ей через час, она должна сообщить в полицию.
Я смотрю на те же часы, отсчитывая время назад.
– Боже мой, Мел!
– Прости. Мне надо думать о карьере.
– Спасибо за все. – Моя одежда еще не до конца высохла, но я натягиваю брюки и рубашку. Она хватает меня за рукав.
– Сдайся.
Я отталкиваю ее руку.
– Ты не понимаешь.
Моя левая нога подгибается, потому что я тороплюсь. Уже взявшись за ручку входной двери, я слышу:
– Эрскин. Ты хотел его найти, – кричит Мел. – Он вышел в отставку десять лет назад. Последнее, что я о нем слышала, – он живет около Честера. Кто-то из отдела звонил ему. Мы поболтали – немного.
Она помнит адрес: деревня под названием Хетчмир. Домик викария. Я записываю сведения на клочке бумаги, примостившись за столиком в холле. Левая рука отказывается шевелиться. Ее работу приходится делать правой.
Было бы каждое утро таким ярким и свежим! Солнце, отразившись в треснувшем заднем стекле «лендровера», рассыпается лучами, как на дискотеке. Взявшись за ручку обеими руками, я с трудом открываю окно и высовываюсь наружу. Кто-то сделал мир белым, заменив цвета монохромом.
Проклиная тугую дверь, я распахиваю ее и спускаю ноги. В воздухе пахнет мокрой землей и дымом. Набрав пригоршню снега, я тру лицо, пытаясь проснуться. Потом расстегиваю ширинку и мочусь на ствол дерева, окрашивая его в более яркий цвет. Как далеко я уехал прошлой ночью? Нужно было продолжать путь, но огни «лендровера» постоянно гасли, оставляя меня в темноте. Дважды я едва не оказался в канаве.
Как провел эту ночь Бобби? Интересно, он следит за мной или за Джулианой с Чарли? Он не будет ждать, пока я пойму его. Надо торопиться.
Озеро Хетчмир окаймлено камышом, в воде отражается голубое небо. Я останавливаюсь у красно-белого дома, чтобы спросить дорогу. Старая дама в халате открывает дверь и принимает меня за туриста. Она начинает рассказывать мне историю Хетчмира, которая плавно переходит в историю ее собственной жизни: сын, работающий в Лондоне, внуки, которых она видит только раз в год.
Я ретируюсь, не переставая благодарить ее. Она стоит на крыльце, пока я борюсь с мотором «лендровера». Это то, что мне надо. Наверняка она специалист по криббиджу, кроссвордам и запоминанию автомобильных номеров. «Я никогда не забываю цифры», – скажет она полиции.
Мотор милостиво заводится, дымясь от усталости. Я машу рукой и улыбаюсь. На ее лице написано беспокойство за меня.
На дверях и окнах дома викария развешены рождественские огни. В начале подъезда стоит несколько игрушечных машинок, окруживших упаковку молока. Над дорожкой наискось висит старое покрывало с пятнами ржавчины, привязанное за два конца к деревьям. Под ним прячется мальчик в пластиковом ведерке от мороженого на голове. Обнаруженный, он приставляет к моей груди деревянный меч.
– Ты из Слизерина? – шепелявит он.
– Прошу прощения?
– Сюда могут войти только гриффиндорцы. – На его носу веснушки, цветом напоминающие жареную кукурузу.
В дверях появляется молодая женщина. Светлые волосы смяты после сна, и она дрожит от холода. На руках она держит младенца, сосущего кусочек тоста.
– Оставь человека в покое, Брендан, – говорит она, устало улыбаясь мне.
Переступая через игрушки, я подхожу к двери. За спиной женщины различаю разложенную гладильную доску.
– Прошу прощения. Он играет в Гарри Поттера. Чем могу помочь?
– Я ищу Руперта Эрскина.
На ее лицо ложится тень.
– Он здесь больше не живет.
– А вы не знаете, где я могу его найти?
Не выпуская младенца, она застегивает расстегнувшуюся пуговицу на блузке.
– Лучше спросите кого-нибудь другого.
– А ваши соседи знают? Мне очень важно увидеть его.
Она покусывает нижнюю губу и смотрит на церковь за моей спиной.
– Что ж, если хотите его увидеть, то найдете там.
Я оборачиваюсь.
– Он на кладбище. – Понимая, как резко это прозвучало, она добавляет: – Если вы его знали, примите мои соболезнования.
Не успев ничего до конца осознать, я сажусь на ступеньки.
– Мы вместе работали, – объясняю я. – Это было давно.
Она смотрит через плечо.
– Не хотите ли зайти и присесть?
– Спасибо.
На кухне пахнет стерилизованными бутылочками и овсяной кашей. На столе и стуле разбросаны карандаши и листки бумаги. Она извиняется за беспорядок.
– А что случилось с мистером Эрскином?
– Я знаю только то, что мне рассказали соседи. Все в деревне были шокированы случившимся. Такого никто не ожидает – особенно в этих местах.
– Чего «такого»?
– Говорят, кто-то пытался ограбить его дом, но я не понимаю, как это объясняет то, что случилось. Какой грабитель будет привязывать старого человека к стулу и заклеивать ему рот? Он жил так две недели. Кое-кто говорит, что с ним случился сердечный приступ, но я слышала, что он умер от обезвоживания. Тогда были самые жаркие недели года….
– Когда это произошло?
– В августе. Думаю, некоторые здесь чувствуют себя виноватыми, потому что никто не заметил его отсутствия. Он всегда возился в саду или гулял у озера. Кто-то из церковного хора стучал в его дверь, приходили проверить счетчик. Передняя дверь не была заперта, но никто не подумал зайти внутрь. – Ребенок шевелится у нее на руках. – Уверены, что не хотите чаю? Вы плохо выглядите.
Я вижу, как двигаются ее губы, слышу вопрос, но не воспринимаю его. Земля ушла из-под моих ног, нырнула вниз, словно лифт. Женщина продолжает рассказывать:
– …Очень милый старик, говорят люди. Вдовец. Но вы, верно, это знаете. Не думаю, что у него были родственники…
Я прошу разрешения позвонить, и мне приходится держать трубку двумя руками. Номера почти не видны. Отвечает Луиза Элвуд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92