В конце концов говорю, как Санта-Клаус. Я звоню снова и оставляю второе сообщение. Еще хуже первого.
Я сдаюсь и начинаю разбирать папки. Полицейские опустошили мои шкафы, пытаясь найти что-нибудь за ящиками. Я поднимаю глаза, когда голова Фенвика просовывается в дверь. Он стоит в коридоре, нервно оглядываясь.
– На два слова, старик.
– Да?
– Ужасно все это. Просто хотел сказать: «Не падай духом», и все. Не позволяй этим поганцам выбить тебя из колеи.
– Очень мило с твоей стороны, Фенвик.
Он переминается с ноги на ногу.
– Ужасные дела. Просто засада. Я надеюсь, ты понимаешь. Вся эта дурная огласка и все такое… – У него несчастный вид.
– В чем дело, Фенвик?
– В сложившихся обстоятельствах, старик, Джеральдина подумала, что было бы лучше, если бы ты не был моим шафером. Что скажут другие гости? Мне страшно жаль. Я ненавижу бить лежачего.
– Все в порядке. Удачи.
– Здорово. Ну… мм… не буду тебе мешать. Увидимся сегодня на встрече.
– На какой встрече?
– Боже, разве тебе никто не сказал? Что за засада! – Его лицо густо розовеет.
– Нет.
– В общем, это же на самом деле не мое имущество… – мямлит он, тряся головой. – Партнеры встречаются в четыре. Некоторые из нас, не я, конечно, несколько обеспокоены, какое воздействие все это может оказать на их практику. Дурная огласка и все дела. Никому не хочется, чтобы в офис заявлялась полиция и репортеры лезли со своими вопросами. Ты ведь понимаешь.
– Конечно. – Я улыбаюсь, стиснув зубы. Он уже отступает за дверь. Мина бросает на Фенвика взгляд, окончательно обращающий его в бегство.
Благополучного исхода не будет. Мои уважаемые коллеги должны обсудить вопрос о моем партнерстве, итогом которого станет изгнание. Мне предложат уйти в отставку. Слова будут тщательно подобраны, а беседа с главным бухгалтером завершит все это дельце без лишней суеты. К черту все это!
Фенвик уже прошел половину коридора. Я кричу ему вслед:
– Скажи им, что я подам в суд, если они попытаются меня выжить. Я не собираюсь уходить.
Взгляд Мины выражает солидарность. В нем есть еще что-то, похожее на жалость. Я не привык, чтобы люди мне сочувствовали.
– Думаю, вам стоит пойти домой. Нет смысла оставаться, – говорю я ей.
– А кто будет отвечать на звонки?
– Я не жду никаких звонков.
Мина уходит через двадцать минут, похлопотав у своего стола и поглядев на меня обеспокоенно, словно она нарушает некий секретарский кодекс чести. Оставшись один, я закрываю жалюзи, сдвигаю неразобранные папки в один угол и откидываюсь в кресле.
Какое зеркало я разбил? Под какой лестницей прошел? Я не верю в Бога, рок или судьбу. Может, это всего лишь «закон средних чисел»? Может, Элиза была права? Моя жизнь была слишком легкой. Выиграв мне почти все, что можно, удача моя иссякла.
Древние греки говорили, что Госпожа Удача – очень симпатичная девушка с кудрявыми волосами, которая ходит по улицам среди людей. Возможно, ее звали Карма. Она ветреная любовница, благоразумная женщина, бродяга и болельщица «Манчестер юнайтед». Раньше она была моей.
Когда я иду к Ковент-Гарден, начинается дождь. В ресторане я встряхиваю пальто и отдаю его швейцару. Капли воды стекают по моему лбу. Элиза появляется через пятнадцать минут, уютно закутавшись в черное пальто с меховым воротником. Под пальто на ней синий топ с тонкими завязками и мини-юбка в тон. Темные чулки со швом. Она вытирается полотняным платком и поправляет волосы.
– Я теперь всегда забываю взять зонтик.
– Почему?
– У меня был один с кривой ручкой. Внутри было спрятано лезвие… на случай неприятностей. Видишь, как хорошо ты меня обучил. – Она смеется и подкрашивает губы. Хочется прикоснуться к кончику ее языка.
Не могу передать, каково это – сидеть в ресторане с такой красивой женщиной. Мужчины засматриваются на Джулиану, но Элизу они по-настоящему хотят, она вызывает в них трепет, заставляет их сердца колотиться. В ней есть что-то очень чистое, порывистое и врожденно сексуальное. Словно она отобрала, отфильтровала и продистиллировала свою сексуальность до такой степени, что любой мужчина готов поверить, будто одной ее капли ему хватит на всю жизнь.
Элиза смотрит через плечо и тотчас же привлекает внимание официанта. Она заказывает салат.
Обычно я наслаждаюсь чувством уверенности, которое испытываю, сидя напротив Элизы, но сегодня я кажусь себе старым и разваливающимся, словно выеденная червями олива с хрупкой корой. Элиза быстро говорит и медленно ест, выбирая кусочки копченого тунца и ломтики красного лука.
Я не мешаю ей говорить, хотя чувствую отчаяние и нетерпение. Мое спасение должно начаться сегодня. Она все еще смотрит на меня. Я отражаюсь в ее глазах. Волосы прилипли ко лбу. Я спал всего несколько часов за то время, которое представляется неделей.
Элиза извиняется за «трепотню». Она протягивает руку через стол и сжимает мою ладонь.
– О чем ты хотел со мной поговорить?
После паузы я медленно начинаю рассказ о своем аресте и расследовании убийства. Чем ниже я спускаюсь по ступеням своего повествования, тем больше заботы отражается в ее глазах.
– Почему ты просто не сказал в полиции, что был со мной? – спрашивает она. – Я не возражаю.
– Это нелегко.
– Из-за твоей жены?
– Нет. Она знает.
Элиза передергивает плечами, ясно показывая свое отношение к браку. Она никогда не возражала против брака как социального института, поскольку он обеспечивал ее клиентами. Да и женатые мужчины всегда были предпочтительнее холостых, потому что чаще принимали душ и лучше пахли.
– Так что же мешает тебе рассказать полиции?
– Я хотел сначала спросить тебя.
Она смеется над тем, как старомодно это звучит. Я чувствую, что краснею.
– Прежде чем что-то сказать, я хочу, чтобы ты как следует подумала, – говорю я ей. – Я окажусь в трудном положении, когда сознаюсь, что провел ночь с тобой. Существуют законы поведения… этика. Ты – моя бывшая пациентка.
– Но это было много лет назад.
– Все равно. Многие и так смотрят на меня косо из-за моей работы с проститутками. И они дружно набросятся на меня за это… за тебя.
Ее глаза вспыхивают:
– Они могут не узнать. Я пойду в полицию и подам заявление. Я скажу им, что ты был со мной. Остальным знать не обязательно.
Я пытаюсь собрать всю доброту, которая у меня осталась, но мои слова все равно звучат резко:
– Представь на мгновение, что случится, если мне предъявят обвинение. Тебе придется давать показания. Обвинение будет всеми способами пытаться дискредитировать мое алиби. Ты – бывшая проститутка. Ты сидела в тюрьме за нанесение телесных повреждений. Ты также моя бывшая пациентка. Я встретил тебя, когда тебе было только пятнадцать. Сколько бы мы ни говорили им, что это была лишь одна ночь, они все равно решат, что это нечто большее… – Я замолкаю, ковыряя вилкой недоеденные макароны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
Я сдаюсь и начинаю разбирать папки. Полицейские опустошили мои шкафы, пытаясь найти что-нибудь за ящиками. Я поднимаю глаза, когда голова Фенвика просовывается в дверь. Он стоит в коридоре, нервно оглядываясь.
– На два слова, старик.
– Да?
– Ужасно все это. Просто хотел сказать: «Не падай духом», и все. Не позволяй этим поганцам выбить тебя из колеи.
– Очень мило с твоей стороны, Фенвик.
Он переминается с ноги на ногу.
– Ужасные дела. Просто засада. Я надеюсь, ты понимаешь. Вся эта дурная огласка и все такое… – У него несчастный вид.
– В чем дело, Фенвик?
– В сложившихся обстоятельствах, старик, Джеральдина подумала, что было бы лучше, если бы ты не был моим шафером. Что скажут другие гости? Мне страшно жаль. Я ненавижу бить лежачего.
– Все в порядке. Удачи.
– Здорово. Ну… мм… не буду тебе мешать. Увидимся сегодня на встрече.
– На какой встрече?
– Боже, разве тебе никто не сказал? Что за засада! – Его лицо густо розовеет.
– Нет.
– В общем, это же на самом деле не мое имущество… – мямлит он, тряся головой. – Партнеры встречаются в четыре. Некоторые из нас, не я, конечно, несколько обеспокоены, какое воздействие все это может оказать на их практику. Дурная огласка и все дела. Никому не хочется, чтобы в офис заявлялась полиция и репортеры лезли со своими вопросами. Ты ведь понимаешь.
– Конечно. – Я улыбаюсь, стиснув зубы. Он уже отступает за дверь. Мина бросает на Фенвика взгляд, окончательно обращающий его в бегство.
Благополучного исхода не будет. Мои уважаемые коллеги должны обсудить вопрос о моем партнерстве, итогом которого станет изгнание. Мне предложат уйти в отставку. Слова будут тщательно подобраны, а беседа с главным бухгалтером завершит все это дельце без лишней суеты. К черту все это!
Фенвик уже прошел половину коридора. Я кричу ему вслед:
– Скажи им, что я подам в суд, если они попытаются меня выжить. Я не собираюсь уходить.
Взгляд Мины выражает солидарность. В нем есть еще что-то, похожее на жалость. Я не привык, чтобы люди мне сочувствовали.
– Думаю, вам стоит пойти домой. Нет смысла оставаться, – говорю я ей.
– А кто будет отвечать на звонки?
– Я не жду никаких звонков.
Мина уходит через двадцать минут, похлопотав у своего стола и поглядев на меня обеспокоенно, словно она нарушает некий секретарский кодекс чести. Оставшись один, я закрываю жалюзи, сдвигаю неразобранные папки в один угол и откидываюсь в кресле.
Какое зеркало я разбил? Под какой лестницей прошел? Я не верю в Бога, рок или судьбу. Может, это всего лишь «закон средних чисел»? Может, Элиза была права? Моя жизнь была слишком легкой. Выиграв мне почти все, что можно, удача моя иссякла.
Древние греки говорили, что Госпожа Удача – очень симпатичная девушка с кудрявыми волосами, которая ходит по улицам среди людей. Возможно, ее звали Карма. Она ветреная любовница, благоразумная женщина, бродяга и болельщица «Манчестер юнайтед». Раньше она была моей.
Когда я иду к Ковент-Гарден, начинается дождь. В ресторане я встряхиваю пальто и отдаю его швейцару. Капли воды стекают по моему лбу. Элиза появляется через пятнадцать минут, уютно закутавшись в черное пальто с меховым воротником. Под пальто на ней синий топ с тонкими завязками и мини-юбка в тон. Темные чулки со швом. Она вытирается полотняным платком и поправляет волосы.
– Я теперь всегда забываю взять зонтик.
– Почему?
– У меня был один с кривой ручкой. Внутри было спрятано лезвие… на случай неприятностей. Видишь, как хорошо ты меня обучил. – Она смеется и подкрашивает губы. Хочется прикоснуться к кончику ее языка.
Не могу передать, каково это – сидеть в ресторане с такой красивой женщиной. Мужчины засматриваются на Джулиану, но Элизу они по-настоящему хотят, она вызывает в них трепет, заставляет их сердца колотиться. В ней есть что-то очень чистое, порывистое и врожденно сексуальное. Словно она отобрала, отфильтровала и продистиллировала свою сексуальность до такой степени, что любой мужчина готов поверить, будто одной ее капли ему хватит на всю жизнь.
Элиза смотрит через плечо и тотчас же привлекает внимание официанта. Она заказывает салат.
Обычно я наслаждаюсь чувством уверенности, которое испытываю, сидя напротив Элизы, но сегодня я кажусь себе старым и разваливающимся, словно выеденная червями олива с хрупкой корой. Элиза быстро говорит и медленно ест, выбирая кусочки копченого тунца и ломтики красного лука.
Я не мешаю ей говорить, хотя чувствую отчаяние и нетерпение. Мое спасение должно начаться сегодня. Она все еще смотрит на меня. Я отражаюсь в ее глазах. Волосы прилипли ко лбу. Я спал всего несколько часов за то время, которое представляется неделей.
Элиза извиняется за «трепотню». Она протягивает руку через стол и сжимает мою ладонь.
– О чем ты хотел со мной поговорить?
После паузы я медленно начинаю рассказ о своем аресте и расследовании убийства. Чем ниже я спускаюсь по ступеням своего повествования, тем больше заботы отражается в ее глазах.
– Почему ты просто не сказал в полиции, что был со мной? – спрашивает она. – Я не возражаю.
– Это нелегко.
– Из-за твоей жены?
– Нет. Она знает.
Элиза передергивает плечами, ясно показывая свое отношение к браку. Она никогда не возражала против брака как социального института, поскольку он обеспечивал ее клиентами. Да и женатые мужчины всегда были предпочтительнее холостых, потому что чаще принимали душ и лучше пахли.
– Так что же мешает тебе рассказать полиции?
– Я хотел сначала спросить тебя.
Она смеется над тем, как старомодно это звучит. Я чувствую, что краснею.
– Прежде чем что-то сказать, я хочу, чтобы ты как следует подумала, – говорю я ей. – Я окажусь в трудном положении, когда сознаюсь, что провел ночь с тобой. Существуют законы поведения… этика. Ты – моя бывшая пациентка.
– Но это было много лет назад.
– Все равно. Многие и так смотрят на меня косо из-за моей работы с проститутками. И они дружно набросятся на меня за это… за тебя.
Ее глаза вспыхивают:
– Они могут не узнать. Я пойду в полицию и подам заявление. Я скажу им, что ты был со мной. Остальным знать не обязательно.
Я пытаюсь собрать всю доброту, которая у меня осталась, но мои слова все равно звучат резко:
– Представь на мгновение, что случится, если мне предъявят обвинение. Тебе придется давать показания. Обвинение будет всеми способами пытаться дискредитировать мое алиби. Ты – бывшая проститутка. Ты сидела в тюрьме за нанесение телесных повреждений. Ты также моя бывшая пациентка. Я встретил тебя, когда тебе было только пятнадцать. Сколько бы мы ни говорили им, что это была лишь одна ночь, они все равно решат, что это нечто большее… – Я замолкаю, ковыряя вилкой недоеденные макароны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92