Проверил, на месте ли бумажка с телефоном Рэчел (она была на месте). В воздухе пахло близким рассветом. Что за длинная, странная, ужасная ночь! Я толкнул дверь с выломанным замком. Вестибюль был полон пара из прохудившейся батареи. Обычное дело. Непонятно только, почему паровое отопление продолжало работать и летом. Зимой – да, но летом? Впрочем, я не стал ломать над этим голову и поскорее поднялся к себе, от души надеясь, что перевозбуждение и чрезмерная усталость не помешают мне заснуть.
Увы, моим надеждам не суждено было сбыться.
3. Лучшая часть Бронкса
Тише, тише, слушай! Отключись от всех посторонних звуков и слушай невнятный голос. Слушай! Слышишь? Он изрекает истины, простые, как яблоки. Он поет на языке, который внятен и прост. Он поет тебе. Для тебя. Для тебя, хулигана, бабника и «быка», готового поставить синяк кому укажут. От тепла его дыхания туманится зеркало, и голос становится видимым. Он поднимается из сточных канав и канализационных люков и звучит тяжко, замогильно…
Я слышу его. Чувствую на коже его дыхание. Оно сырое, жуткое. Темный голос сплетает ложь и полуправду, полуправду и истину. Он звучит негромко, но все здание напряженно внимает ему, и вот уже камни стен и кроны лиственниц за окном шепотом повторяют каждое слово.
Ты преступник. Вор. Громила. Ты причиняешь боль людям. Ты ничто, просто тень. Глупец. Мерзкое ничтожество.
Обвинения и упреки… Это звучит мир вокруг тебя. Уйди. Исчезни. Пожалуйста, исчезни… Сгинь.
Но мир никуда не исчезает. И он не знает покоя.
Мои глаза наполняются слезами, веки трепещут. Я просыпаюсь.
Спать невозможно. Я создаю звуковую завесу с помощью вентилятора, который на третьей скорости довольно успешно заглушает сирены, плач, крики, музыку, кошмары и – как ни мелодраматично это звучит – далекие выстрелы.
Уже почти рассвело. Я спал, самое большее, час.
Глухой стук у двери возвещает прибытие утренней «Таймс».
Господи. Эти ночные кошмары… Не такие, каких можно было бы ожидать, но все-таки кошмары.
Я отбрасываю хлопчатобумажную простыню, зеваю и иду за газетой. В прихожей я бросаю газету в таракана на стене. Достаю из морозилки рогалик и кладу в микроволновку. Это простое действие будит во мне какие-то смутные воспоминания – что-то насчет микроволновок… Кажется, Скотчи вчера что-то такое говорил. Но откуда? Постойте-постойте, вчерашний вечер!
Внезапно я испытываю непреодолимое желание сесть посреди кухни на пол.
И я сажусь.
Меня мутит.
Я один.
Нужно расслабиться. Успокоиться. Нужно глубже дышать. Дышать… Я хватаюсь за подоконник и кашляю так сильно, что в легких начинает саднить. Это продолжается почти минуту.
– Нужно бросить курить! – говорю я громко.
Микроволновка негромко звякает. Опираясь на подоконник, я встаю и ем рогалик. Полдюжины таких рогаликов стоят доллар, следовательно, один стоит около шестнадцати центов. Газету, как и кабельный канал, я по какой-то причине получаю бесплатно. Ее просто продолжают приносить и класть перед моей дверью.
Я завязываю пояс домашнего халата, варю себе кофе и выбираюсь на пожарную лестницу. В газете ничего интересного. Я просматриваю спортивный раздел. Для нью-йоркских бейсбольных команд сезон складывается не слишком удачно. Ведущий спортивный обозреватель пространно пишет о том, почему «Янки» не смогут выиграть национальный чемпионат, покуда командой владеет Джордж Стейнбреннер.
Встает солнце. Новый день вытесняет из моей головы воспоминания о вчерашнем. Я снова потягиваюсь, возвращаюсь в квартиру и решаю принять душ и побриться. В ванной я отвертываю краны, чтобы трубы успели прокашляться, а сам разглядываю себя в зеркало. Вчера я побывал в заварушке, так что внимательный осмотр мне не повредит. Мое лицо… неужели это лицо чудовища? Мои волосы успели выгореть на солнце и кажутся намного светлее, чем были в Ирландии; щетина на подбородке тоже имеет соломенный оттенок. Я продолжаю внимательно разглядывать себя. Кажется, синяков нет. У меня красивые зеленые глаза, темные брови и выразительная челюсть, которая в последнее время стала чуть более массивной, чем раньше, но это, пожалуй, хорошо, так как я всегда казался себе недостаточно солидным. Приятное, симметричное лицо, которое немного портит лишь сломанный нос, но в целом я произвожу впечатление порядочного человека, заслуживающего всяческого доверия. Если бы не проблемы с «гринкартой» , я бы, наверное, мог получить честную работу в честной фирме, за которую мне платили бы честными деньгами. Честное слово, я бы справился. Я не тупой.
– Я не тупой! – говорю я вслух.
Потом я вздыхаю и достаю новое безопасное лезвие.
Бреюсь.
Кашляю. Отплевываюсь.
Я буквально умираю от голода. Одного рогалика мне явно недостаточно, во всяком случае сегодня утром. Я торопливо пробегаю взглядом газетные заголовки, быстро одеваюсь, выключаю воду, открываю дверь, сбегаю по лестнице и спешу к «Макдональдсу» на 125-й улице.
Еще очень рано. На тротуаре, на дальней от меня стороне улицы, все еще спят на драных матрасах бродяги. Глядя на них, я на мгновение задумываюсь, как им удалось пережить ночь, не будучи избитыми или порезанными. Впрочем, не исключено, что многих из них избили или даже порезали, просто мне этого не видно. Бездомные занимают всю улицу вплоть до парка Риверсайд; многие спят и в проложенном под Риверсайдом тоннеле «Амтрака», но лишь самые храбрые отваживаются ночевать на Амстердам-авеню к востоку отсюда. Несколько безумцев и вовсе избрали своим домом парк Морнингсайд.
Если бы у меня не было Темного и ребят и если бы я не мог вернуться на родину и вынужден был жить на улице (моя навязчивая идея, она же ночной кошмар), я бы купил гамак, привязал к нему веревки, перекинул через древесный сук, подтянул бы повыше и спал бы себе наверху, среди листвы. Правда, этот план годится только для лета. Зимой в гамаке запросто можно откинуть лыжи. Впрочем, в любом случае я предпочел бы поселиться в северной части Центрального парка – безлюдной и относительно безопасной. Сам не знаю почему, но всякий раз мысль эта успокаивает. Если прочим моим надеждам не суждено сбыться, я всегда могу поселиться в листве Центрального парка. Чем не выход? Звучит, конечно, глупо, но это единственный вариант, который мне по силам.
Я иду к 125-й улице.
Прохожу винный погребок и укрепленный, словно какой-нибудь средневековый замок, китайский ресторан со стальными стенами, переговорным устройством на входной двери, толстенным плексигласовым прилавком и противовандальными стульями из толстого железа. Я уверен, что когда Клаату и другие космические пришельцы наконец разбомбят наш шарик к едрене фене, заведение мистера Хана уцелеет. Еда, которую там подают, тоже не способна разрушаться под воздействием пищеварительных соков, поскольку ровно через три часа после того, как вы ее проглотили, она покидает организм практически в первоначальном виде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120
Увы, моим надеждам не суждено было сбыться.
3. Лучшая часть Бронкса
Тише, тише, слушай! Отключись от всех посторонних звуков и слушай невнятный голос. Слушай! Слышишь? Он изрекает истины, простые, как яблоки. Он поет на языке, который внятен и прост. Он поет тебе. Для тебя. Для тебя, хулигана, бабника и «быка», готового поставить синяк кому укажут. От тепла его дыхания туманится зеркало, и голос становится видимым. Он поднимается из сточных канав и канализационных люков и звучит тяжко, замогильно…
Я слышу его. Чувствую на коже его дыхание. Оно сырое, жуткое. Темный голос сплетает ложь и полуправду, полуправду и истину. Он звучит негромко, но все здание напряженно внимает ему, и вот уже камни стен и кроны лиственниц за окном шепотом повторяют каждое слово.
Ты преступник. Вор. Громила. Ты причиняешь боль людям. Ты ничто, просто тень. Глупец. Мерзкое ничтожество.
Обвинения и упреки… Это звучит мир вокруг тебя. Уйди. Исчезни. Пожалуйста, исчезни… Сгинь.
Но мир никуда не исчезает. И он не знает покоя.
Мои глаза наполняются слезами, веки трепещут. Я просыпаюсь.
Спать невозможно. Я создаю звуковую завесу с помощью вентилятора, который на третьей скорости довольно успешно заглушает сирены, плач, крики, музыку, кошмары и – как ни мелодраматично это звучит – далекие выстрелы.
Уже почти рассвело. Я спал, самое большее, час.
Глухой стук у двери возвещает прибытие утренней «Таймс».
Господи. Эти ночные кошмары… Не такие, каких можно было бы ожидать, но все-таки кошмары.
Я отбрасываю хлопчатобумажную простыню, зеваю и иду за газетой. В прихожей я бросаю газету в таракана на стене. Достаю из морозилки рогалик и кладу в микроволновку. Это простое действие будит во мне какие-то смутные воспоминания – что-то насчет микроволновок… Кажется, Скотчи вчера что-то такое говорил. Но откуда? Постойте-постойте, вчерашний вечер!
Внезапно я испытываю непреодолимое желание сесть посреди кухни на пол.
И я сажусь.
Меня мутит.
Я один.
Нужно расслабиться. Успокоиться. Нужно глубже дышать. Дышать… Я хватаюсь за подоконник и кашляю так сильно, что в легких начинает саднить. Это продолжается почти минуту.
– Нужно бросить курить! – говорю я громко.
Микроволновка негромко звякает. Опираясь на подоконник, я встаю и ем рогалик. Полдюжины таких рогаликов стоят доллар, следовательно, один стоит около шестнадцати центов. Газету, как и кабельный канал, я по какой-то причине получаю бесплатно. Ее просто продолжают приносить и класть перед моей дверью.
Я завязываю пояс домашнего халата, варю себе кофе и выбираюсь на пожарную лестницу. В газете ничего интересного. Я просматриваю спортивный раздел. Для нью-йоркских бейсбольных команд сезон складывается не слишком удачно. Ведущий спортивный обозреватель пространно пишет о том, почему «Янки» не смогут выиграть национальный чемпионат, покуда командой владеет Джордж Стейнбреннер.
Встает солнце. Новый день вытесняет из моей головы воспоминания о вчерашнем. Я снова потягиваюсь, возвращаюсь в квартиру и решаю принять душ и побриться. В ванной я отвертываю краны, чтобы трубы успели прокашляться, а сам разглядываю себя в зеркало. Вчера я побывал в заварушке, так что внимательный осмотр мне не повредит. Мое лицо… неужели это лицо чудовища? Мои волосы успели выгореть на солнце и кажутся намного светлее, чем были в Ирландии; щетина на подбородке тоже имеет соломенный оттенок. Я продолжаю внимательно разглядывать себя. Кажется, синяков нет. У меня красивые зеленые глаза, темные брови и выразительная челюсть, которая в последнее время стала чуть более массивной, чем раньше, но это, пожалуй, хорошо, так как я всегда казался себе недостаточно солидным. Приятное, симметричное лицо, которое немного портит лишь сломанный нос, но в целом я произвожу впечатление порядочного человека, заслуживающего всяческого доверия. Если бы не проблемы с «гринкартой» , я бы, наверное, мог получить честную работу в честной фирме, за которую мне платили бы честными деньгами. Честное слово, я бы справился. Я не тупой.
– Я не тупой! – говорю я вслух.
Потом я вздыхаю и достаю новое безопасное лезвие.
Бреюсь.
Кашляю. Отплевываюсь.
Я буквально умираю от голода. Одного рогалика мне явно недостаточно, во всяком случае сегодня утром. Я торопливо пробегаю взглядом газетные заголовки, быстро одеваюсь, выключаю воду, открываю дверь, сбегаю по лестнице и спешу к «Макдональдсу» на 125-й улице.
Еще очень рано. На тротуаре, на дальней от меня стороне улицы, все еще спят на драных матрасах бродяги. Глядя на них, я на мгновение задумываюсь, как им удалось пережить ночь, не будучи избитыми или порезанными. Впрочем, не исключено, что многих из них избили или даже порезали, просто мне этого не видно. Бездомные занимают всю улицу вплоть до парка Риверсайд; многие спят и в проложенном под Риверсайдом тоннеле «Амтрака», но лишь самые храбрые отваживаются ночевать на Амстердам-авеню к востоку отсюда. Несколько безумцев и вовсе избрали своим домом парк Морнингсайд.
Если бы у меня не было Темного и ребят и если бы я не мог вернуться на родину и вынужден был жить на улице (моя навязчивая идея, она же ночной кошмар), я бы купил гамак, привязал к нему веревки, перекинул через древесный сук, подтянул бы повыше и спал бы себе наверху, среди листвы. Правда, этот план годится только для лета. Зимой в гамаке запросто можно откинуть лыжи. Впрочем, в любом случае я предпочел бы поселиться в северной части Центрального парка – безлюдной и относительно безопасной. Сам не знаю почему, но всякий раз мысль эта успокаивает. Если прочим моим надеждам не суждено сбыться, я всегда могу поселиться в листве Центрального парка. Чем не выход? Звучит, конечно, глупо, но это единственный вариант, который мне по силам.
Я иду к 125-й улице.
Прохожу винный погребок и укрепленный, словно какой-нибудь средневековый замок, китайский ресторан со стальными стенами, переговорным устройством на входной двери, толстенным плексигласовым прилавком и противовандальными стульями из толстого железа. Я уверен, что когда Клаату и другие космические пришельцы наконец разбомбят наш шарик к едрене фене, заведение мистера Хана уцелеет. Еда, которую там подают, тоже не способна разрушаться под воздействием пищеварительных соков, поскольку ровно через три часа после того, как вы ее проглотили, она покидает организм практически в первоначальном виде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120