У Катрин под личиной спокойствия и достоинства скрывались чувство вины и робость. Внутри девочки жило съежившееся испуганное существо, твердо знающее, что не заслуживает любви. Томас научил Катрин видеть в себе самой и нечто иное, ценное, вызывающее восхищение. Закс пытался пробудить в девочке юную женщину. И Катрин почувствовала, что привлекательная девушка, отражающаяся в зеркале, ей нравится.
Вдвоем они отправились в самый большой универмаг Бостона. Там Закс уверенно набрал целый ворох платьев, юбок и блузок. Катрин должна была все их примерить.
– Но мне столько не нужно, – запротестовала она.
Закс посмотрел на нее сурово:
– Необходимость никоим образом не связана с красотой. Если вы намерены сидеть со мной за одним столом и разгуливать по моему дому, вы должны выглядеть безукоризненно. Я знаю, что вы на это способны.
Он развернул белую шелковую блузку, обшитую тончайшим кружевом, пощупал ткань и присовокупил блузку к вороху.
– Эту тоже надо будет примерить.
Катрин горестно покачала головой:
– Мне никогда с вами не расплатиться.
– Катрин, – улыбнулся Закс. – Кажется, до вас все еще не дошло, что я очень богатый человек. У меня осталось не так уж много желаний – хорошая картина, бутылка изысканного вина, поход в оперу. Вы отплатите мне уже тем, что будете носить всю эту одежду. Это доставит мне гораздо больше удовольствия, чем деньги. И не будем терять времени – идите в примерочную. Только учтите – я буду сам решать, что вам подходит, а что нет.
Катрин повиновалась. Вместе они выбрали целый гардероб, в основном выдержанный в зеленых, синих и темно-красных тонах. Том утверждал, что именно эти цвета больше всего подходят к фарфоровому оттенку кожи и каштановым волосам Катрин.
– Когда станете постарше, можете носить черное. Пока вы для этого слишком юны. А я наберусь терпения и буду ждать, пока вы повзрослеете.
Затем Закс отправил Катрин в отдел нижнего белья, строго-настрого приказав выбрать все самое дорогое и красивое.
– Пускай я этого не увижу, – добавил он, озорно блеснув глазами, – но женщина должна чувствовать себя прекрасной не только в верхних вещах, но и в красивом белье.
Поход закончился в обувном отделе, где Закс купил несколько пар туфель и изящные кожаные сапоги.
Катрин была возбуждена, как ребенок на Рождество. Она жалела только об одном – что рядом нет Антонии. Томас говорил так много интересного, что каждое его слово следовало запомнить и на досуге тщательно обдумать.
Девочке отвели просторную комнату на втором этаже, выходившую окнами в сад. Вся мебель здесь была красного дерева, на кровати – белое покрывало с изящной вышивкой. В синей вазе, стоявшей на столе, благоухали свежие цветы, но больше всего Катрин понравились три миниатюрных города, искусно вырезанных из дерева и затейливо раскрашенных. Она долго рассматривала эти сказочные сооружения.
Вечером, после похода в универмаг, Катрин спустилась к ужину, одетая в одно из новых платьев. Чувствовала она себя довольно неловко – стеснялась непривычного ощущения шелковой комбинации и кружевного лифчика, ступала скованно, неуверенно. Томас сидел в глубоком кресле возле камина, просматривая газеты. Увидев Катрин, он снял очки и внимательно осмотрел свою гостью с головы до ног.
– Очень мило, Шаци, – сказал он, – но попробуйте забыть, что на вас новое платье. Не мешайте своей природной грации.
Он жестом пригласил ее садиться и затеял разговор о политике.
– Слышали ли вы про молодого сенатора Джона Фицджеральда Кеннеди, которого все прочат в президенты?
Катрин неуверенно кивнула.
– Я собираюсь вложить в его избирательную кампанию большие деньги. Мне кажется, что у этого человека демократические, даже отчасти социалистические взгляды. В этой стране лишь очень богатые, очень умные и очень старые могут позволить себе роскошь думать о тех, кто социально незащищен. Все остальные слишком увлечены накопительством или сохранением того, что у них есть.
Катрин вопросительно взглянула на него.
– Но, Томас, неужели вы согласитесь отдать бедным то, чем владеете? – Она обвела жестом роскошно обставленную комнату.
– С чего вы взяли? – прищурился он.
– Но вы, кажется, сочувствуете социалистам? – застенчиво сказала Катрин.
Закс весело расхохотался.
– Я этого не говорил. Но если бы я даже в самом деле придерживался социалистических взглядов, это еще ничего не означает – вы находитесь в плену весьма распространенного заблуждения. Социализм – это вовсе не равное распределение несчастья на всех. Социализм – это желание жить немного лучше и немного справедливее, только и всего.
Он снова засмеялся.
Катрин покраснела. Томас заметил ее смущение и тут же добавил:
– Я смеюсь вовсе не над вами, Шаци. Вы имеете полное право говорить все, что думаете. Мне нравится, когда вы задаете вопросы. И вы абсолютно правы – я вовсе не собираюсь расставаться со своим имуществом. А теперь пойдемте.
Он взял ее за руку и повел в столовую, где был накрыт ужин на двоих. Все блюда были восхитительны, а вино удовлетворило бы самого привередливого знатока.
Томас Закс, безусловно, был эпикурейцем. Но его аппетит распространялся не только на материальную, но и на интеллектуальную сферу. Больше всего на свете Закс ненавидел скуку. Он очень любил красивых женщин, однако имел дело лишь с теми красавицами, у которых, кроме внешности, было еще что-то в сердце и в голове. Об этом он сообщил своей гостье на второй вечер. Катрин же больше интересовали миниатюрные деревянные города, которыми была украшена ее комната.
Закс довольно улыбнулся.
– Рад, что вы обратили на них внимание. Их изготовил прекрасный немецкий художник, которого зовут Файнингер. У меня есть и его картины.
Он пригласил Катрин в свой кабинет, прежде она там не бывала.
Тончайшие рисунки, где форма и движение были намечены лишь легкими штрихами, пришлись девочке по душе.
– А вот это еще лучше, – сказала она, останавливаясь перед небольшим холстом. – Но художник уже другой, да?
– Вы совершенно правы, Шаци. У вас есть художественный глаз. – Томас просиял. – Это одна из моих любимых работ. Пауль Клее. Подумать только – я чуть не продал эту картину, чтобы заплатить за обед и убогий гостиничный номер.
Катрин недоверчиво посмотрела на него.
– Это сущая правда, Катрин. Мир меняется. В Лондоне перед войной никто не слышал о Пауле Клее, хотя в Германии он был уже достаточно известен. Когда я эмигрировал, я захватил с собой две его работы. Мне пришлось сделать остановку в Англии. Произошла какая-то путаница с бумагами, и я был вынужден ждать, пока придет американская виза. Задержка не входила в мои первоначальные планы, тем более что все свои деньги я перевел прямо в Соединенные Штаты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108