Не может быть.
– Так в истории сказано, – возразил Олег.
Йерикка засмеялся:
– А я читал историю, где сказано, что до прихода всех благ с Невзгляда в Мире процветали скотоложество, кровосмешение и людоедство. Ее написали для нас верные слуги данванов… А кто писал историю для ваших школ?
– Фонд Сороса, – буркнул Олег. Он чувствовал себя глупо. – Ладно. Ты смешал меня с грязью. Но кто же тогда волхвы?
– Любой наш воин способен на многое в бою, – сказал Йерикка и замолк, уставившись куда-то мимо Олега. На фоне неба его профиль казался отчеканенным из вороненой стали, а волосы вспыхивали, как медная проволока. Казалось, он превратился в памятник. – Но волхв – это… – Ладони Йерикки сделали жест, словно в них лег какой-то хрупкий шар. – Это все. Начало и конец. Свет и тьма. Вопрос и ответ. Жизнь и смерть. Да и нет. Я не видел ни одного волхва. Их и во все-то времена было немного. А последние, наверное, погибли во время восстания. Понимаешь, Вольг, волхв может НИЧЕГО НЕ ХОТЕТЬ. Есть, пить, спать. Он может сутками лежать на льду или раскаленном песке. Может остановить кровь из любой раны… кроме самых уж страшных. Может не ощущать боли. Проходить сквозь крепостные стены, превращаться в волка или орла, читать мысли врагов на расстоянии. И многое, многое другое. Волхв – совершенный воин, лекарь, ученый. Он воплощенная справедливость, которая не осознает факта своей воплощенности, не задумывается над своим воплощением, потому что оно – часть сущности. Волхв ближе к богам, чем остальные люди. Говорят, до Беды волхвов было относительно немало. И становилось с каждым поколением все больше. Они боролись с междуусобицами, учили детей, изгоняли болезни. Так было, пока не пришли данваны. И теперь есть только мы… – Йерикка посмотрел наконец на Олега и печально продолжал: – Да ты ведь, наверное, заметил, что мы, молодые, живем как бы одни? Старики устали. Они смелые, гордые, но… утомленные и больше ни во что не верящие. Они проиграли свою войну. А наш проигрыш еще впереди.
– Проигрыш впереди… – повторил Олег и передернул плечами. – Я бы не смог рассуждать с таким спокойствием о том, что меня наверняка убьют. Понимаю, воплощение, Верья и все такое… но жить-то все равно очень хочется.
– А тебе не хотелось, когда ты приказал Бранке бежать, а сам остался задерживать хангаров с одним револьвером? – напомнил Йерикка.
Олег смутился:
– Ну, это дело такое… Она девчонка. Я и не думал особо.
– Правильно, потому что кроме жизни есть еще и честь. Высшая ценность в мире! Смерти не хотят все. Но смерть – это миг. А жизнь без чести – смерть длиною в жизнь. И негодяям часто жизнь отпущена долгая – не как награда, а как мучение! Вечная, свинцовая, непреодолимая мука. Снова и снова вспоминать свою трусость, свое предательство, свою мерзость – вот это настоящий христианский ад на земле… Ладно, берись наконец за меч! Легендарные герои прошлых дней за нас клинками работать не станут…
* * *
На протяжении дней, заполненных тренировками, Олег часто видел Бранку – как правило, с Гоймиром. Но она всякий раз махала мальчишке рукой и улыбалась. Олега уже и это страшно смущало… впрочем, горские девчонки сердечно относились не только к «своим» парням. У них находились хорошие слова и внимание для любого – да и удивительно оказалось бы, случись здесь, на краю земли, в немногочисленном, обескровленном племени иные отношения между людьми.
Гоймир относился к этому совершенно спокойно, хотя частенько отпускал в адрес Олега грубоватые шуточки – но именно шуточки. На близкое общение с какой-либо девушкой у Олега просто не оставалось времени…
…Олег жарил сам себе оладьи на кухне. Настроение у него было отличное, и, пока оладьи, шкворча, подрумянивались, он напевал:
Ничего, что песня эта
так беспечна!
Горяча была б любовь
и вечна…
Ничего, кроме этого куска, он не помнил, поэтому повторял его снова и снова. Олег как раз снял последнюю оладью и полез за медом и маслом, когда в кухню вломился Гостимир:
– Ты… чего тут?.. – почему-то косноязычно спросил он, что было для певца отнюдь не характерно.
– Оладьи жарю, – невозмутимо пояснил Олег. – Буш?
– Зачем оладьи?! – выпучил глаза Гостимир. – Тебе что, ум застило туманом Мораниным?! Подхватывайся, коней седлают! Приспело!
Вот оно. С треском захлопнув дверцы шкафа, Олег помчался наверх, в свою комнату. Его трясло от нетерпения. Гостимир мчался по пятам, комментируя ситуацию:
– А мы тебя спохватились… глядь – нету… ну, двое потекли в школу… а Гоймир-то и скажи – да он, станется, в корчме… я и сюда… ты собирай там все, как есть…
Снаряжение было давным-давно готово. Олег перепоясался поверх спешно накинутой местной рубашки поясом с мечом и камасом, закрепил на локте щит. Привычный местным топор он так и не научился использовать, зато сунул в кобуру наган, а через оба плеча перекинул рыжие трехмагазинные подсумки из вытертой свиной кожи. Седьмой магазин вставил в ЭмПи, передернул затвор и поставил его в предохранительный вырез. Забросил оружие на правый бок, под руку.
– Готов, пошли.
Проскакивая у выхода мимо зеркала из полированной бронзы, Олег на секунду пораженно застыл. Из зеркала на него глянул персонаж дедовых фотографий.
– Он сказал «поехали!» – сообщил Олег своему отражению.
И махнул рукой.
…Около коновязи пахло металлом, кожей, лошадьми и возбуждением. Гоймир, метавшийся вдоль бревна, набросился на Олега – и заодно на Гостимира:
– Кровь Перунова! Да где вас носит – Кащей с собой уволок, что ли?! А ты его еще какое время искать не мог?!
Гостимир хмыкнул и вспрыгнул в седло своего конька, уцепившись за луку седла соседа. Тот замахнулся на него:
– Лапаешь, ну?!
– А ты что стал, своей задохлей все пути сгородил?! – огрызнулся Гостимир, удобнее устраивая за спиной АКМС со смотанными пластырем магазинами. Его конь подал назад, кого-то брыкнул, сзади заорали:
– Еще, еще! Прешь куда?! Держи коня! Носилку перекинешь!
– А куда ты со своей волокушей, калечный, что ли?!
– Брось сухарями хрумкать, хомяк об двух ногах-то! Дыру в брюхе сделают – повысыплются!
Короче, лаялись все. Олег, принимая из чьих-то рук повод, поинтересовался, сдерживая странный озноб:
– Куда едем?
– Йой! – парень, к которому он обратился, поправил головную повязку. – Вытропили тех гнусливцев, что Брячко умучили. Тут они, недалече сидят, пивко яблочное заливают… Теперь и порежем их.
Олег ловко вскочил в седло, тронул конька, чтобы занять место в строю. Его встретили руганью, он огрызался весело, пиная чужие «сапоги», лезущие в брюхо его «транспорта», пока не втиснулся на свое место. Слева от него оказался Йерикка, справа, справа – тот мальчишка, с которым плавали на север, – Морок. Гоймир верхом прорысил вдоль строя и, пришпорив коня пятками, махнул рукой:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99
– Так в истории сказано, – возразил Олег.
Йерикка засмеялся:
– А я читал историю, где сказано, что до прихода всех благ с Невзгляда в Мире процветали скотоложество, кровосмешение и людоедство. Ее написали для нас верные слуги данванов… А кто писал историю для ваших школ?
– Фонд Сороса, – буркнул Олег. Он чувствовал себя глупо. – Ладно. Ты смешал меня с грязью. Но кто же тогда волхвы?
– Любой наш воин способен на многое в бою, – сказал Йерикка и замолк, уставившись куда-то мимо Олега. На фоне неба его профиль казался отчеканенным из вороненой стали, а волосы вспыхивали, как медная проволока. Казалось, он превратился в памятник. – Но волхв – это… – Ладони Йерикки сделали жест, словно в них лег какой-то хрупкий шар. – Это все. Начало и конец. Свет и тьма. Вопрос и ответ. Жизнь и смерть. Да и нет. Я не видел ни одного волхва. Их и во все-то времена было немного. А последние, наверное, погибли во время восстания. Понимаешь, Вольг, волхв может НИЧЕГО НЕ ХОТЕТЬ. Есть, пить, спать. Он может сутками лежать на льду или раскаленном песке. Может остановить кровь из любой раны… кроме самых уж страшных. Может не ощущать боли. Проходить сквозь крепостные стены, превращаться в волка или орла, читать мысли врагов на расстоянии. И многое, многое другое. Волхв – совершенный воин, лекарь, ученый. Он воплощенная справедливость, которая не осознает факта своей воплощенности, не задумывается над своим воплощением, потому что оно – часть сущности. Волхв ближе к богам, чем остальные люди. Говорят, до Беды волхвов было относительно немало. И становилось с каждым поколением все больше. Они боролись с междуусобицами, учили детей, изгоняли болезни. Так было, пока не пришли данваны. И теперь есть только мы… – Йерикка посмотрел наконец на Олега и печально продолжал: – Да ты ведь, наверное, заметил, что мы, молодые, живем как бы одни? Старики устали. Они смелые, гордые, но… утомленные и больше ни во что не верящие. Они проиграли свою войну. А наш проигрыш еще впереди.
– Проигрыш впереди… – повторил Олег и передернул плечами. – Я бы не смог рассуждать с таким спокойствием о том, что меня наверняка убьют. Понимаю, воплощение, Верья и все такое… но жить-то все равно очень хочется.
– А тебе не хотелось, когда ты приказал Бранке бежать, а сам остался задерживать хангаров с одним револьвером? – напомнил Йерикка.
Олег смутился:
– Ну, это дело такое… Она девчонка. Я и не думал особо.
– Правильно, потому что кроме жизни есть еще и честь. Высшая ценность в мире! Смерти не хотят все. Но смерть – это миг. А жизнь без чести – смерть длиною в жизнь. И негодяям часто жизнь отпущена долгая – не как награда, а как мучение! Вечная, свинцовая, непреодолимая мука. Снова и снова вспоминать свою трусость, свое предательство, свою мерзость – вот это настоящий христианский ад на земле… Ладно, берись наконец за меч! Легендарные герои прошлых дней за нас клинками работать не станут…
* * *
На протяжении дней, заполненных тренировками, Олег часто видел Бранку – как правило, с Гоймиром. Но она всякий раз махала мальчишке рукой и улыбалась. Олега уже и это страшно смущало… впрочем, горские девчонки сердечно относились не только к «своим» парням. У них находились хорошие слова и внимание для любого – да и удивительно оказалось бы, случись здесь, на краю земли, в немногочисленном, обескровленном племени иные отношения между людьми.
Гоймир относился к этому совершенно спокойно, хотя частенько отпускал в адрес Олега грубоватые шуточки – но именно шуточки. На близкое общение с какой-либо девушкой у Олега просто не оставалось времени…
…Олег жарил сам себе оладьи на кухне. Настроение у него было отличное, и, пока оладьи, шкворча, подрумянивались, он напевал:
Ничего, что песня эта
так беспечна!
Горяча была б любовь
и вечна…
Ничего, кроме этого куска, он не помнил, поэтому повторял его снова и снова. Олег как раз снял последнюю оладью и полез за медом и маслом, когда в кухню вломился Гостимир:
– Ты… чего тут?.. – почему-то косноязычно спросил он, что было для певца отнюдь не характерно.
– Оладьи жарю, – невозмутимо пояснил Олег. – Буш?
– Зачем оладьи?! – выпучил глаза Гостимир. – Тебе что, ум застило туманом Мораниным?! Подхватывайся, коней седлают! Приспело!
Вот оно. С треском захлопнув дверцы шкафа, Олег помчался наверх, в свою комнату. Его трясло от нетерпения. Гостимир мчался по пятам, комментируя ситуацию:
– А мы тебя спохватились… глядь – нету… ну, двое потекли в школу… а Гоймир-то и скажи – да он, станется, в корчме… я и сюда… ты собирай там все, как есть…
Снаряжение было давным-давно готово. Олег перепоясался поверх спешно накинутой местной рубашки поясом с мечом и камасом, закрепил на локте щит. Привычный местным топор он так и не научился использовать, зато сунул в кобуру наган, а через оба плеча перекинул рыжие трехмагазинные подсумки из вытертой свиной кожи. Седьмой магазин вставил в ЭмПи, передернул затвор и поставил его в предохранительный вырез. Забросил оружие на правый бок, под руку.
– Готов, пошли.
Проскакивая у выхода мимо зеркала из полированной бронзы, Олег на секунду пораженно застыл. Из зеркала на него глянул персонаж дедовых фотографий.
– Он сказал «поехали!» – сообщил Олег своему отражению.
И махнул рукой.
…Около коновязи пахло металлом, кожей, лошадьми и возбуждением. Гоймир, метавшийся вдоль бревна, набросился на Олега – и заодно на Гостимира:
– Кровь Перунова! Да где вас носит – Кащей с собой уволок, что ли?! А ты его еще какое время искать не мог?!
Гостимир хмыкнул и вспрыгнул в седло своего конька, уцепившись за луку седла соседа. Тот замахнулся на него:
– Лапаешь, ну?!
– А ты что стал, своей задохлей все пути сгородил?! – огрызнулся Гостимир, удобнее устраивая за спиной АКМС со смотанными пластырем магазинами. Его конь подал назад, кого-то брыкнул, сзади заорали:
– Еще, еще! Прешь куда?! Держи коня! Носилку перекинешь!
– А куда ты со своей волокушей, калечный, что ли?!
– Брось сухарями хрумкать, хомяк об двух ногах-то! Дыру в брюхе сделают – повысыплются!
Короче, лаялись все. Олег, принимая из чьих-то рук повод, поинтересовался, сдерживая странный озноб:
– Куда едем?
– Йой! – парень, к которому он обратился, поправил головную повязку. – Вытропили тех гнусливцев, что Брячко умучили. Тут они, недалече сидят, пивко яблочное заливают… Теперь и порежем их.
Олег ловко вскочил в седло, тронул конька, чтобы занять место в строю. Его встретили руганью, он огрызался весело, пиная чужие «сапоги», лезущие в брюхо его «транспорта», пока не втиснулся на свое место. Слева от него оказался Йерикка, справа, справа – тот мальчишка, с которым плавали на север, – Морок. Гоймир верхом прорысил вдоль строя и, пришпорив коня пятками, махнул рукой:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99