Во всяком случае, когда он проснулся, здешнее солнце стояло у него точно над головой.
Немного побаливало тело – листья и труха только с усталого разлета показались мягкими. Когда же Олег встал, то еле успел ухватиться за сук; еще секунда – и полетел бы вниз, так неожиданно и резко, до темноты в глазах, закружилась голова. Во рту появился металлический привкус, ноги ослабели, в ушах зазвенело… и мальчик мгновенно и плавно погрузился в бездонную мягкую пучину настоящего голодного обморока.
Очнулся он быстро – весь в противном поту, со спазмами в желудке. Появился дикий, необоснованный страх, что не удастся спуститься с дерева, и Олег, торопясь, почти слетел на траву. Проблема голода была самой насущной, но не единственной. Если человек, сколько себя помнил, пользовался туалетной бумагой, трудно от него ожидать, что он счастлив будет переучиваться на лопух. Вдобавок, вокруг росла крапива.
Однако, Олег был не полный «чайник» в лесных делах. Он вспомнил, что и крапива, и лопух – следы человеческого жилья, поэтому совсем не удивился, когда фактически уперся в белую станционную будку, до одурения похожую на будки небольших железнодорожных разъездов Земли.
И сразу же мальчишка понял, что этот дом – нежилой. Окна были выбиты, крыша полуосыпалась внутрь, крапива стояла стеной – почти до этой крыши. От шлагбаума давно ничего не осталось, кроме металлической проржавленной опоры. Дверь тоже была снесена.
Держа револьвер в руке и часто переглатывая, мальчик вошел внутрь.
Небольшая комнатка была полузасыпана остатками рухнувших крыши и потолка. В углу, на покосившемся столике, Олег увидел остатки примитивного телеграфного аппарата. А около столика, на полу, лежал скелет. Второй – за вторые сутки, только совершенно голый и подрастащенный разной животной мелочью. Череп откатился под столик.
Из стенного шкафа – сбоку от столика – с полуоторванными ржавыми дверцами – почти вывалилась прикованная цепочкой винтовка. Тут же лежали жестяные коробки с патронами, но и они, и цепочка, и металлические части винтовки спеклись в однородную рыжую массу. Досадно… Олег нашел на полу среди мусора зажигалку из патрона – вернее, то, что от нее осталось. В шкафу отыскались и спички – их головки, внешне сухие, отлетали без намека на искру, стоило только чиркнуть. Спички, кстати, были земные – с изображением красного маяка, сделанные на фабрике «Маяк» в городе Андропов. Олег никогда не слышал ни такого города, ни такой фабрики, но ясно было, что это где-то в бывшем СССР. Еще одно доказательство частых контактов двух миров…
Мальчишка прошелся по комнате, пиная обломки. Лопнувший лист красного шифера с хрустом съехал в сторону, открыв вделанную прямо в пол дверцу – серую от присохшей пыли. Олег присел на корточки и легко открыл ее.
Когда-то это был холодильник. Но сейчас все, что в нем хранилось, уже даже не воняло, а просто высохло по стенкам ровным бурым слоем, в который вкипели куски стекла, жести и бумаги. На последних кое-где еще можно было различить полную оптимизма коровью морду и надпись «ТУШЕН… ГОВ…» Олег мысленно досказал последнее слово и метко плюнул на коровью рожу, подумав, что, будь эти банки целы, его не остановила бы даже мысль об угнездившемся в них ботулиническим токсине. Сожрал бы за милую душу и «гов…», и что там еще было!
Злой и еще больше оголодавший, он вышел из здания. На всякий случай обошел вокруг него, наткнулся на затянутый песком и илом колодец, около которого долго стоял – в сотне метров от колодца железную дорогу переходило небольшое стадо оленей. Рослые, стройные животные со светло-шоколадными лоснящимися шкурами были очень красивы. И только когда последний скрылся в кустах, Олег подумал о них, как о мясе. Но без особого сожаления. Во-первых, он не был уверен, что оленя можно убить из револьвера. Во-вторых, мясо пришлось бы есть сырым, а это…
– Ничего, – пробормотал Олег, ероша волосы, – ничего, скоро ты и сырое будешь точить, как волк. Если так дальше дело пойдет…
* * *
Вдоль насыпи росли одуванчики. Местами их было очень много и, шагая через солнечно-желтые, местами уже пушистые, проплешины, Олег вдруг вспомнил, что как-то слышал – молодые листья одуванчиков можно есть, а корень, если его поджарить – заваривать, как кофе… Ну, корень – это не актуально, а вот листья…
На ходу он нарвал пригоршню молодой зелени, критически рассматривая каждый листок. Есть хотелось очень, и Олег решился – подышал зачем-то на один, наиболее симпатичный, и сунул в рот…
…Одуванчики оказались умопомрачительно горькими. Олег жевал их, давясь и отплевываясь, думая, что, кажется, листья тоже надо как-то обрабатывать, только он не помнит – как… Голод заглох, но не ушел совсем – торчал где-то неподалеку, готовясь к новой атаке, следил за парнем, и Олег, все еще отплевываясь от мерзкого привкуса, подумал уныло, что на травяной диете он долго не протянет. Придется охотиться. Он никогда не делал этого с револьвером, да и мысль о том, что нужно будет есть сырое мясо, по-прежнему вызывала отвращение, несмотря на голод.
Подумав об этом в очередной – бессчетный – раз, Олег вдруг сбил шаг и тупо посмотрел на кобуру своего револьвера. Медленная, довольная и глуповатая ухмылка расползалась по его лицу, он прищелкнул пальцами и тихо выругался. Блин, да какой же он идиот! Досада на себя мешалась с радостью от неожиданного открытия. Он же все время носит огонь у себя на поясе! Самую настоящую зажигалку, для которой всего и нужно немного постараться – найти сухой травы или тонких сухих палочек… Огонь же можно развести выстрелом из револьвера!
Шагать сразу стало веселее, словно костер уже горел и над ним жарилась кабанья туша. Голод еще какое-то время тащился следом по кустам, потом тихо убрался, поняв, что Олег ему не компания. Великая вещь, черт побери, Огнестрельное Оружие! Парень даже начал бухтеть на ходу песню «Наутилусов», казавшуюся наиболее подходящей к обстановке:
Последний поезд на небо
Отправится в полночь
С полустанка, укрытого
Шапкой снегов.
Железнодорожник
Вернется в каморку,
Уляжется в койку,
Не сняв сапогов…
Дальше не пелось. Дальше было про чье-то фото, и Олега снова подмяли мысли о доме. Он попытался было представить себе, что, как в детских книжках, которые он еще недавно запоем проглатывал, время на Земле и здесь идет неодинаково – вот он вернется, а там, дома, все та же ночь, и родители еще не вернулись из Тамбова…
– Перестань пороть эту слюнявую чушь, – сквозь зубы процедил Олег сам себе.
И – назло опять-таки самому себе! – погромче запел по-английски из «Чижа и K°» – про самолет, ковыляющий во мгле на последнем крыле…
…Родник он обнаружил в паре километров от переезда, под насыпью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99
Немного побаливало тело – листья и труха только с усталого разлета показались мягкими. Когда же Олег встал, то еле успел ухватиться за сук; еще секунда – и полетел бы вниз, так неожиданно и резко, до темноты в глазах, закружилась голова. Во рту появился металлический привкус, ноги ослабели, в ушах зазвенело… и мальчик мгновенно и плавно погрузился в бездонную мягкую пучину настоящего голодного обморока.
Очнулся он быстро – весь в противном поту, со спазмами в желудке. Появился дикий, необоснованный страх, что не удастся спуститься с дерева, и Олег, торопясь, почти слетел на траву. Проблема голода была самой насущной, но не единственной. Если человек, сколько себя помнил, пользовался туалетной бумагой, трудно от него ожидать, что он счастлив будет переучиваться на лопух. Вдобавок, вокруг росла крапива.
Однако, Олег был не полный «чайник» в лесных делах. Он вспомнил, что и крапива, и лопух – следы человеческого жилья, поэтому совсем не удивился, когда фактически уперся в белую станционную будку, до одурения похожую на будки небольших железнодорожных разъездов Земли.
И сразу же мальчишка понял, что этот дом – нежилой. Окна были выбиты, крыша полуосыпалась внутрь, крапива стояла стеной – почти до этой крыши. От шлагбаума давно ничего не осталось, кроме металлической проржавленной опоры. Дверь тоже была снесена.
Держа револьвер в руке и часто переглатывая, мальчик вошел внутрь.
Небольшая комнатка была полузасыпана остатками рухнувших крыши и потолка. В углу, на покосившемся столике, Олег увидел остатки примитивного телеграфного аппарата. А около столика, на полу, лежал скелет. Второй – за вторые сутки, только совершенно голый и подрастащенный разной животной мелочью. Череп откатился под столик.
Из стенного шкафа – сбоку от столика – с полуоторванными ржавыми дверцами – почти вывалилась прикованная цепочкой винтовка. Тут же лежали жестяные коробки с патронами, но и они, и цепочка, и металлические части винтовки спеклись в однородную рыжую массу. Досадно… Олег нашел на полу среди мусора зажигалку из патрона – вернее, то, что от нее осталось. В шкафу отыскались и спички – их головки, внешне сухие, отлетали без намека на искру, стоило только чиркнуть. Спички, кстати, были земные – с изображением красного маяка, сделанные на фабрике «Маяк» в городе Андропов. Олег никогда не слышал ни такого города, ни такой фабрики, но ясно было, что это где-то в бывшем СССР. Еще одно доказательство частых контактов двух миров…
Мальчишка прошелся по комнате, пиная обломки. Лопнувший лист красного шифера с хрустом съехал в сторону, открыв вделанную прямо в пол дверцу – серую от присохшей пыли. Олег присел на корточки и легко открыл ее.
Когда-то это был холодильник. Но сейчас все, что в нем хранилось, уже даже не воняло, а просто высохло по стенкам ровным бурым слоем, в который вкипели куски стекла, жести и бумаги. На последних кое-где еще можно было различить полную оптимизма коровью морду и надпись «ТУШЕН… ГОВ…» Олег мысленно досказал последнее слово и метко плюнул на коровью рожу, подумав, что, будь эти банки целы, его не остановила бы даже мысль об угнездившемся в них ботулиническим токсине. Сожрал бы за милую душу и «гов…», и что там еще было!
Злой и еще больше оголодавший, он вышел из здания. На всякий случай обошел вокруг него, наткнулся на затянутый песком и илом колодец, около которого долго стоял – в сотне метров от колодца железную дорогу переходило небольшое стадо оленей. Рослые, стройные животные со светло-шоколадными лоснящимися шкурами были очень красивы. И только когда последний скрылся в кустах, Олег подумал о них, как о мясе. Но без особого сожаления. Во-первых, он не был уверен, что оленя можно убить из револьвера. Во-вторых, мясо пришлось бы есть сырым, а это…
– Ничего, – пробормотал Олег, ероша волосы, – ничего, скоро ты и сырое будешь точить, как волк. Если так дальше дело пойдет…
* * *
Вдоль насыпи росли одуванчики. Местами их было очень много и, шагая через солнечно-желтые, местами уже пушистые, проплешины, Олег вдруг вспомнил, что как-то слышал – молодые листья одуванчиков можно есть, а корень, если его поджарить – заваривать, как кофе… Ну, корень – это не актуально, а вот листья…
На ходу он нарвал пригоршню молодой зелени, критически рассматривая каждый листок. Есть хотелось очень, и Олег решился – подышал зачем-то на один, наиболее симпатичный, и сунул в рот…
…Одуванчики оказались умопомрачительно горькими. Олег жевал их, давясь и отплевываясь, думая, что, кажется, листья тоже надо как-то обрабатывать, только он не помнит – как… Голод заглох, но не ушел совсем – торчал где-то неподалеку, готовясь к новой атаке, следил за парнем, и Олег, все еще отплевываясь от мерзкого привкуса, подумал уныло, что на травяной диете он долго не протянет. Придется охотиться. Он никогда не делал этого с револьвером, да и мысль о том, что нужно будет есть сырое мясо, по-прежнему вызывала отвращение, несмотря на голод.
Подумав об этом в очередной – бессчетный – раз, Олег вдруг сбил шаг и тупо посмотрел на кобуру своего револьвера. Медленная, довольная и глуповатая ухмылка расползалась по его лицу, он прищелкнул пальцами и тихо выругался. Блин, да какой же он идиот! Досада на себя мешалась с радостью от неожиданного открытия. Он же все время носит огонь у себя на поясе! Самую настоящую зажигалку, для которой всего и нужно немного постараться – найти сухой травы или тонких сухих палочек… Огонь же можно развести выстрелом из револьвера!
Шагать сразу стало веселее, словно костер уже горел и над ним жарилась кабанья туша. Голод еще какое-то время тащился следом по кустам, потом тихо убрался, поняв, что Олег ему не компания. Великая вещь, черт побери, Огнестрельное Оружие! Парень даже начал бухтеть на ходу песню «Наутилусов», казавшуюся наиболее подходящей к обстановке:
Последний поезд на небо
Отправится в полночь
С полустанка, укрытого
Шапкой снегов.
Железнодорожник
Вернется в каморку,
Уляжется в койку,
Не сняв сапогов…
Дальше не пелось. Дальше было про чье-то фото, и Олега снова подмяли мысли о доме. Он попытался было представить себе, что, как в детских книжках, которые он еще недавно запоем проглатывал, время на Земле и здесь идет неодинаково – вот он вернется, а там, дома, все та же ночь, и родители еще не вернулись из Тамбова…
– Перестань пороть эту слюнявую чушь, – сквозь зубы процедил Олег сам себе.
И – назло опять-таки самому себе! – погромче запел по-английски из «Чижа и K°» – про самолет, ковыляющий во мгле на последнем крыле…
…Родник он обнаружил в паре километров от переезда, под насыпью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99