Он явно не рос на холодных равнинах Тирсолера. Он раздумывал обо всем этом, как раздумывал о многих вещах, произошедших за последние несколько лет. Но Донован подчинялся приказам Ри, а Мак-Кьюинн сказал: «Пропусти эти корабли с белыми парусами».
Донован Косолапый по одному пропустил корабли через ворота в шлюз. Волна подхватила их и вынесла в спокойные воды Бертфэйна. Капитан каждого из шести кораблей оставил ему по тюку табака, коротко кивнув или сухо улыбнувшись. Каждый корабль казался вполне невинным, на палубах не было никого, кроме загорелых матросов и нескольких солдат. Но волоски на загривке Донована Косолапого встали дыбом, и он с кривой ухмылкой убрал табак, чувствуя, что, пожалуй, ему стоит рассказать кому-нибудь о своих мыслях. Вот только кому?
В ту ночь Дугалл Мак-Бренн почувствовал беспокойство, не дававшее ему заснуть. Его очень встревожило последнее письмо от отца, жившего в счастливом уединении семейного поместья в дальнем конце Равеншо. Мак-Бренн был уже очень стар и настолько поглощен множеством своих экстравагантных изобретений и хитроумных приспособлений, что редко обращал внимание на то, что происходит вокруг него. Его письма всегда были сбивчивыми и бессвязными, но последнее оказалось еще более путаным, чем обычно. Среди пространных описаний своей новейшей летучей машины, восхищения последним пометом щенков от любимой гончей и жалоб на затянувшееся отсутствие сына отец Дугалла упоминал визит шайки Ярких Солдат. Через три абзаца он вскользь обмолвился о том, что они хотели воспользоваться множеством укромных портов и бухточек Равеншо, а две страницы спустя упомянул, что они предложили за эту привилегию немыслимую кучу денег. Мак-Бренну не пришло в голову сообщить своему долготерпеливому сыну о том, какой ответ она дал, хотя загадочный постскриптум, в котором говорилось, что он «отослал их, устроив такую нахлобучку, какой они вовек не забудут», с равной степенью вероятности мог относиться как к Ярким Солдатам, так и к щенкам.
Дугалл Мак-Бренн не мог бы объяснить, почему отцовское письмо так обеспокоило его. Его встревожили вовсе не разрозненные обрывки мыслей, брошенные на полуслове анекдоты и своеобразные выражения, ибо таков был обычный эпистолярный стиль Прионнса Равеншо. Не была это и новость о том, что тирсолерцы просили у отца разрешения воспользоваться бухтами, хотя она действительно давала богатую пищу для размышлений. Это был не рассказ о том, что в море видели странные корабли, и не истории о Фэйргах, появляющихся в реках. Это был тот холодок, пробегающий по его спине, который Дугалл так хорошо знал. Он чувствовал надвигающуюся опасность. Вот что заставляло его крутиться и ворочаться в постели и побудило подняться за несколько часов до рассвета.
Он сел, надел длинный бархатный халат и отороченные мехом туфли и направился к двери. Во дворце было тихо и темно. Он долго не мог решиться, но потом поднялся по парадной лестнице в покои Ри на верхнем этаже. Сонные стражники, кивнув, пропустили его, зная, что Дугалл Мак-Бренн — лучший друг Ри.
Дугалл знал, что другие прионнса ругали его за то, что он сохранил хорошие отношения с Джаспером, ибо мать Дугалла, Матильда Ник-Кьюинн, была убита Красными Стражами в День Расплаты. Это стало таким потрясением для ее отца — и без того эксцентричного, — что он превратился в тихо помешанного. Многие лорды презирали Дугалла за то, что он так кротко принял убийство своей матери, хотя многие из них тоже потеряли родственников в Сожжении. — Молодой Дугалл хочет вернуть было счастье клана Мак-Бреннов, — шептались они, — поэтому и заделался лизоблюдом Ри... Дугалл не обращал внимания на слухи. Да и что еще ему оставалось делать? С тех пор как он обнаружил Джаспера, терзаемого муками вины после Дня Расплаты, кузены сблизились, как никогда. Джаспер всегда был его лучшим другом, а не просто кузеном, и Дугалл понимал силу наложенного на него заклинания. Он давно решил во всем поддерживать Джаспера и, несмотря на то, что это решение обошлось ему очень дорого, он никогда не отклонялся от курса, который выбрал для себя.
Джаспер спал, закинув одну руку за голову, темные кудри слиплись от пота. Дугалл поплотнее закутался в свой халат и уселся в кресло у кровати. Огонь догорал, ночь перетекала в утро, и в комнате становилось все холоднее и холоднее. Он смотрел на лицо своего кузена, освещенное отблесками умирающего огня, и ругал себя последними словами. Никакой опасности не было. Джаспер спал. Во дворце было тихо. Ему следовало бы быть в постели, видя сны человека, у которого нет в жизни больших проблем, чем последний карточный долг..
Дугалл почувствовал, как по его спине снова прошел озноб, и сжал кулаки. Это предчувствие опасности не было игрой его воображения. Дугалл уже не раз ощущал такое раньше, и всегда это предшествовало боли, горю и утратам. Он положил голову на руки и приготовился бодрствовать остаток ночи.
Яркие Солдаты провели весь день, осматривая знаменитый голубой город Дан-Горм. Брайд, столица Тирсолера, был большим и величественным, но и он не мог сравниться с этим фантастическим и богатым городом, построенным из серовато-голубого мрамора. Когда, шагая по улицам строгим строем, которого они ни разу не нарушили, они встречали других Ярких Солдат, то прикладывали ладонь к сердцу и бормотали «Деус Вулт».
В ту ночь, когда городские трактиры заполнились недовольными торговцами, буйными сквайрами и шумными матросами, Яркие Солдаты, стоя на коленях в своих каютах, возносили молитвы. Закончив — довольно долгое время спустя, — они улеглись на свои койки, положив рядом мечи, и заснули.
В предрассветной тьме, когда даже самые шумные гуляки, наконец, угомонились, они поднялись, вымылись ледяной водой, надели свои латы и снова принялись молиться.
— Деус Вулт! — восклицали они шепотом. — Деус Вулт!
На приколе у берегов Бертфэйна стояло теперь пятнадцать кораблей тирсолерцев. Шесть из них были четырехмачтовыми галеонами, еще шесть — трехмачтовыми каравеллами, быстрыми и более маневренными, но по сравнению со своими громоздкими соседями казавшимися совсем крошечными. Остальные три были купеческими карраками, с двумя квадратными парусами и бизанью.
С каждого корабля спустили маленькие лодки, часть из них была полна солдат, которые, обвязав весла тряпками, погребли к берегу. Остальными, доверху наполненными соломой, управлял всего один человек, с обнаженной грудою и одноногий. Шлюпки с соломой бесшумно двинулись через бухту, внезапно превратившись в плавучие факелы. Когда искры, точно светлячки, запорхали в такелаже, а огонь пополз вверх по якорным канатам, тирсолерцы нырнули под воду и перерезали штуртросы эйлианаиских кораблей, сделав их неуправляемыми.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154
Донован Косолапый по одному пропустил корабли через ворота в шлюз. Волна подхватила их и вынесла в спокойные воды Бертфэйна. Капитан каждого из шести кораблей оставил ему по тюку табака, коротко кивнув или сухо улыбнувшись. Каждый корабль казался вполне невинным, на палубах не было никого, кроме загорелых матросов и нескольких солдат. Но волоски на загривке Донована Косолапого встали дыбом, и он с кривой ухмылкой убрал табак, чувствуя, что, пожалуй, ему стоит рассказать кому-нибудь о своих мыслях. Вот только кому?
В ту ночь Дугалл Мак-Бренн почувствовал беспокойство, не дававшее ему заснуть. Его очень встревожило последнее письмо от отца, жившего в счастливом уединении семейного поместья в дальнем конце Равеншо. Мак-Бренн был уже очень стар и настолько поглощен множеством своих экстравагантных изобретений и хитроумных приспособлений, что редко обращал внимание на то, что происходит вокруг него. Его письма всегда были сбивчивыми и бессвязными, но последнее оказалось еще более путаным, чем обычно. Среди пространных описаний своей новейшей летучей машины, восхищения последним пометом щенков от любимой гончей и жалоб на затянувшееся отсутствие сына отец Дугалла упоминал визит шайки Ярких Солдат. Через три абзаца он вскользь обмолвился о том, что они хотели воспользоваться множеством укромных портов и бухточек Равеншо, а две страницы спустя упомянул, что они предложили за эту привилегию немыслимую кучу денег. Мак-Бренну не пришло в голову сообщить своему долготерпеливому сыну о том, какой ответ она дал, хотя загадочный постскриптум, в котором говорилось, что он «отослал их, устроив такую нахлобучку, какой они вовек не забудут», с равной степенью вероятности мог относиться как к Ярким Солдатам, так и к щенкам.
Дугалл Мак-Бренн не мог бы объяснить, почему отцовское письмо так обеспокоило его. Его встревожили вовсе не разрозненные обрывки мыслей, брошенные на полуслове анекдоты и своеобразные выражения, ибо таков был обычный эпистолярный стиль Прионнса Равеншо. Не была это и новость о том, что тирсолерцы просили у отца разрешения воспользоваться бухтами, хотя она действительно давала богатую пищу для размышлений. Это был не рассказ о том, что в море видели странные корабли, и не истории о Фэйргах, появляющихся в реках. Это был тот холодок, пробегающий по его спине, который Дугалл так хорошо знал. Он чувствовал надвигающуюся опасность. Вот что заставляло его крутиться и ворочаться в постели и побудило подняться за несколько часов до рассвета.
Он сел, надел длинный бархатный халат и отороченные мехом туфли и направился к двери. Во дворце было тихо и темно. Он долго не мог решиться, но потом поднялся по парадной лестнице в покои Ри на верхнем этаже. Сонные стражники, кивнув, пропустили его, зная, что Дугалл Мак-Бренн — лучший друг Ри.
Дугалл знал, что другие прионнса ругали его за то, что он сохранил хорошие отношения с Джаспером, ибо мать Дугалла, Матильда Ник-Кьюинн, была убита Красными Стражами в День Расплаты. Это стало таким потрясением для ее отца — и без того эксцентричного, — что он превратился в тихо помешанного. Многие лорды презирали Дугалла за то, что он так кротко принял убийство своей матери, хотя многие из них тоже потеряли родственников в Сожжении. — Молодой Дугалл хочет вернуть было счастье клана Мак-Бреннов, — шептались они, — поэтому и заделался лизоблюдом Ри... Дугалл не обращал внимания на слухи. Да и что еще ему оставалось делать? С тех пор как он обнаружил Джаспера, терзаемого муками вины после Дня Расплаты, кузены сблизились, как никогда. Джаспер всегда был его лучшим другом, а не просто кузеном, и Дугалл понимал силу наложенного на него заклинания. Он давно решил во всем поддерживать Джаспера и, несмотря на то, что это решение обошлось ему очень дорого, он никогда не отклонялся от курса, который выбрал для себя.
Джаспер спал, закинув одну руку за голову, темные кудри слиплись от пота. Дугалл поплотнее закутался в свой халат и уселся в кресло у кровати. Огонь догорал, ночь перетекала в утро, и в комнате становилось все холоднее и холоднее. Он смотрел на лицо своего кузена, освещенное отблесками умирающего огня, и ругал себя последними словами. Никакой опасности не было. Джаспер спал. Во дворце было тихо. Ему следовало бы быть в постели, видя сны человека, у которого нет в жизни больших проблем, чем последний карточный долг..
Дугалл почувствовал, как по его спине снова прошел озноб, и сжал кулаки. Это предчувствие опасности не было игрой его воображения. Дугалл уже не раз ощущал такое раньше, и всегда это предшествовало боли, горю и утратам. Он положил голову на руки и приготовился бодрствовать остаток ночи.
Яркие Солдаты провели весь день, осматривая знаменитый голубой город Дан-Горм. Брайд, столица Тирсолера, был большим и величественным, но и он не мог сравниться с этим фантастическим и богатым городом, построенным из серовато-голубого мрамора. Когда, шагая по улицам строгим строем, которого они ни разу не нарушили, они встречали других Ярких Солдат, то прикладывали ладонь к сердцу и бормотали «Деус Вулт».
В ту ночь, когда городские трактиры заполнились недовольными торговцами, буйными сквайрами и шумными матросами, Яркие Солдаты, стоя на коленях в своих каютах, возносили молитвы. Закончив — довольно долгое время спустя, — они улеглись на свои койки, положив рядом мечи, и заснули.
В предрассветной тьме, когда даже самые шумные гуляки, наконец, угомонились, они поднялись, вымылись ледяной водой, надели свои латы и снова принялись молиться.
— Деус Вулт! — восклицали они шепотом. — Деус Вулт!
На приколе у берегов Бертфэйна стояло теперь пятнадцать кораблей тирсолерцев. Шесть из них были четырехмачтовыми галеонами, еще шесть — трехмачтовыми каравеллами, быстрыми и более маневренными, но по сравнению со своими громоздкими соседями казавшимися совсем крошечными. Остальные три были купеческими карраками, с двумя квадратными парусами и бизанью.
С каждого корабля спустили маленькие лодки, часть из них была полна солдат, которые, обвязав весла тряпками, погребли к берегу. Остальными, доверху наполненными соломой, управлял всего один человек, с обнаженной грудою и одноногий. Шлюпки с соломой бесшумно двинулись через бухту, внезапно превратившись в плавучие факелы. Когда искры, точно светлячки, запорхали в такелаже, а огонь пополз вверх по якорным канатам, тирсолерцы нырнули под воду и перерезали штуртросы эйлианаиских кораблей, сделав их неуправляемыми.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154