Крылов его понял:
– Может быть, это и главное! – согласился он. И опять всполошился, вскидывая на Лазарева взгляд живых, насмешливых, теперь уже лишенных какой-либо сонливости глаз. – А кто знает обо всем этом?
Лазарев рассказал ему о готовящихся отчетах и о вы­ставке рисунков художника Михайлова, которая откры­лась в Академии.
– Идемте! – стремительно поднялся Крылов.
– Куда? – удивился Михаил Петрович.
– В Академию. Впрочем, извините, вы найдите себе книги, и наш слуга принесет их вам. Сейчас я распоря­жусь.
Полутемная, со спущенными шторками, карета, похо­жая на возок, вскоре повезла их на Васильевский остров. Баснописец, казалось, задремал, как только опустился на подушки, но Лазарев знал, что, сосредоточившись, он размышляет об услышанном.
В Академии художеств Крылов по-хозяйски, без цере­монности и с неожиданной придирчивостью к мастерству художника долго ходил вдоль выставленных на каких-то мольбертах рисунков. В зале было пусто и холодно, неяр­кий солнечный свет матовыми отблесками скользил по стенам и освещал скрытые в нишах полуразбитые гипсо­вые статуи римских богов.
Рисунки Михайлова сами по себе требовали другой обстановки выставочного зала и, казалось, вытесняли богов. Лазарев смотрел на них не отрываясь. Эти рисунки воскрешали двухлетний поход в страну чудес и опасно­стей; перед взором Лазарева проходили картины экспеди­ции. И то, что не было ясно и не находило выражения ночью, когда он писал отчет, теперь вдруг возникло во всем значении для России, для науки.
Крылов тоже с интересом рассматривал рисунки. Юж­ное полярное сияние в изображении Михайлова напом­нило Крылову сцену из апокалипсиса, уводило в мрачный мир хаоса и первоздания, а остров Завадовского привле­кал взор обманчивый обжитостью и каким-то покоем, который не мог нарушить вид клубящегося вулкана.
Портреты людей, встреченных экспедицией в Новой Зеландии, не походили на те воинственно и преувели­ченно дикие образы туземцев, которые приходилось видеть Лазареву и Крылову в досужих перерисовках с неизвест­ного оригинала. Крылов улыбался: диковинная птица «принц-регент» казалась ему чем-то похожей на сороку. Он чувствовал, что художник отнюдь не увлекается нео­бычностью увиденного им, а, наоборот, ищет во всем обыч­ной схожести с известным, земным и по-земному притя­гательным.
Крылов улыбался, думая о том, что рисунки передают, должно быть, и самый дух экспедиции, а Михайлов тре­вожился.
– Зачем вы его привезли? – шепнул он Михаилу Петровичу, следя за баснописцем.
– Привез он меня, а не я его. Я даже не имел чести быть с ним знакомым, – также тихо ответил Лазарев. И спросил: – Симонова не видели? Он как будто вер­нулся в Казань.
– Уехал, – подтвердил Михайлов, – и знаете, Ми­хаил Петрович, вернулся он туда на свою беду. Ведь новый управляющий Казанским учебным округом Маг­ницкий приказал похоронить университетский анатомиче­ский кабинет, закрыть его, и все скелеты уже свезены на кладбище…
– Может ли это быть?
Лазарев тут же подошел к Крылову и передал ему со­общенное Михайловым.
Крылов не удивился, он, оказывается, знал Магниц­кого. Он что-то записал карандашом на манжете, выпол­завшей из рукава, и ворчливо сказал:
– «Не больше ли вреда, чем пользы от науки?» Так думает не один Магницкий. И так, кстати говоря, могут думать некоторые, узнав о содеянном вами в экспедиции. А рисунки эти печатать надо, сударь, печатать, и немед­ленно!
Эти его слова слышал Михайлов. Он переглянулся с Михаилом Петровичем и потупился, скрывая радость. Обоим им казалось сейчас, что глазами Крылова смотрит на труды экспедиции вся просвещенная Россия.
…Анохин, вернувшись домой, собрал в своем доме ста­риков из деревни.
– «Зуек» приглашает! – важно сообщали дети, за­ходя из дома в дом.
Он встретил их, одетый в парадную матросскую форму, с медалью на груди, низко поклонился:
– Благословите! Корабль строить хочу. Один не могу. Всем селом надо! Деньги есть, но денег не хватит!..
– Что ты, «Зуек», опомнись? Какой корабль? – лас­ково сказал один из рыбаков. – Ну, ходил ты в плаванье, ну, нажил деньгу, повзрослел, вижу, что ж с того?
– Экий промышленник! – в тон рыбаку, с мягким укором промолвили другие, рассаживаясь вокруг правдничного стола. – Матрос ты или уже капитан? Расскажи-ка лучше нам об этом новом материке.
– Ничего не скажу, пока не благословите!
– Да что ты, Данилка, ополоумел? Какой корабль хочешь строить?
– «Мирным» назову.
– Зачем тебе?
По обычаю, который здесь блюли, заложить и по­строить рыболовную шхуну рыбак мог лишь в пожилых годах и с разрешения стариков, но не «зуйку» же просить об этом!..
– Рыбачить, а если будет можно, в дальние моря хо­дить. Может, в Рио-де-Жанейро пойду…
– Что там делать и с кем? – все более изумлялись старики.
– Маггросы будут! И пассажиры найдутся! – Данилка счастливо улыбнулся и повторил: – В море хочу!
Под морем понимал oh теперь весь свет.
– Вот что, Данилка, – решил старший из рыбаков-гостей в его холостяцком доме, – расскажешь нам о том, где бывал, что делал и сколько денег привез, а тогда посчитаем, что к твоим деньгам прибавить, какой совет дать.
Беседа шла всю ночь. Говорили потом, будто в доме «зуйка» утром были здешние лоцмана и приезжие шведы. А через несколько дней дети разнесли по селу весть: «зуек» в годовом отпуску от царя и строит свою шхуну. Денег одолжили ему лоцмана, а шведы покупали у него медаль, но не сторговались в цене! Просил «зуек» за свою медаль… полный корабль от шведов со всем корабелыным снаряжением!
Весть эту проверить не удалось, но корабль «зуек» строил, назвав его, однако, как передавали, не «Мирным», а «Обретением счастья». Узнал он о судьбе своих товари­щей, звал к себе Май-Избая, писал ему.
Май-Избай, приехав в деревню, сейчас же направился к барину. Помещик был болен, недавно проигрался соседу и теперь через управителя своего передал матросу:
– Оброчные деньги оставь, а сам приходи порасска­зать о виденном через месяц…
– Оброчные? – удивился Май-Избай. – Деньги мне и медаль на военной службе выдали, а теперь отпуск у меня на год.
– Что ты, дурак, делать будешь целый год и, если бы не послал тебя барин на флот, откуда взял бы эти деньги? – разгневался управитель.
– Что ж, денег, извольте, половину дам, – согласился матрос, – коли в счет оброка они, a что делать буду, – в город уйду, в Петербург.
– На оброк, стало быть? Это ладно!
– Нет, учиться… Сам буду жить в столице, на себя… Год у меня! Мое время!
Управитель в недоумении покачал головой. Местный исправник вскоре писал губернатору: «Трое матросов у нас к делу не определены, во всем вольны, деньгами богаты, – смута от них и беспокойство!»
Май-Избай же нанялся в Кронштадте к мастеру Охтину учиться делу и изумлял его домочадцев расска­зами о Южной земле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54