– Хоть и на Охте строились ваши суда, а в Кронштадте лишь медью обшивали днище, и то я не преминул бы поглядеть их да что-нибудь присоветовать!
– Знаем, Захарыч, – откликнулся Алексей Лаза­рев, – да только позвать тебя, когда чужие мастера на корабле, неудобно было. А Адмиралтейству невдомек!
– Стало быть, теперь, перед отплытием!.. – примиренно ворчал мастер, расставляя на столе бокалы. – Ну что ж, спасибо, что пришли! Не смею корить – такой день всем вам сегодня выпал – ведь куда путь держите!
Налив в бокалы вина, медлительно, с той исстари заведенной церемонностью, какая принята на проводах, мастер строго возгласил:
– За командира перво-наперво! Его всем слушать, ему в ответе за всех быть!
И, глядя на Михаила Петровича потеплевшим взгля­дом, сказал:
– Молод командир! Ох, молод! Но ведь от молодости и упорство. И от труда, конечно, я так полагаю. – Как бы открываясь в сокровенных своих мыслях, прибавил: – Думается мне, господа офицеры, что на море успевает тот, кто с людьми прост и в помыслах своих перед ними чист. Бедный чувствами человек неужели к полюсам пой­дет? Ему ли новые земли открывать? Нет, никогда такой не покажет широту души русской. А дело-то морское, – продолжал мастер, – иных людей и вовсе не терпит. С того времени, как с господином лейтенантом Михаилом Петровичем знаком, я простоту его давно приметит. Любопытством своим он меня утешиш. Бывало, приедет ко мне с «Суворова» и выспрашивает про корабль. Все был недоволен!..
– И сейчас, Захарыч, не всем доволен, да поздно уже. Напоследок хоть досмотри на корабль! – сказал Михаил Петрович.
– Как? Сейчас прямо так и пойти с вами на ко­рабль? – удивился мастер.
– Да. Этого я и хочу, Захарыч! Ночь впереди. Одни будем – не помешают нам.
– Ну что ж, сударь, – ответил мастер, – напоследок лишний огляд всегда в пользу. Вы вот в углу кое-что на­шли, дерево в банках с кислотой, и, наверно, гадаете, к чему бы это? А я, извольте знать, о прочности корабля донесение в департамент готовлю. Как дерево лучше мо­рить. И какие леса нужны для верфей. Был я недавно, сударь, в Елатьме, торговал у помещика Ставровского лес. Этакое дерево бы в киль корабля. Немало, сударь, на Руси мореходы над кораблем потрудились. Ладьи их – диво! А департаменту купцы не то дерево продают. В Кронштадте иные мастера на все готовы, лишь бы казне не перечить!.. Эх, господа офицеры, – заключил в волне­нии мастер, – какой бы я вам корабль отстроил, коли б вы мне заказали!
Из соседних комнат доносился отзвук какой-то про­тяжной песни. Офицеры прислушались.
Босая девушка заглянула в дверь и окликнула хозяина:
– Петр Захарыч!
– Чего тебе?
– Спрашивают вас. Не ладно им!
– Скажи – приду. Пусть себе поют. А дверь не за­крывай! Хотим слышать!
Длинная рубаха девушки, подпоясанная бечевой, мелькнула в полутьме белым пятном. Из полуоткрытой двери донеслось:
Русс-ка крепость там, се-реди мо-рей,
У Гишпа-нии неспокой-ной,
Управи-телем – капи-тан наш в ней,
А мат-росы мы – ее во-ины.
– Им кажется, будто мы в компанейские земли идем, – сказал Михаил Петрович, вслушиваясь в слова песни. – Из Руси на Русь. Или убеждены, что новые земли обязательно откроем и к России прибавим.
– Людям трудно думать, что они идут… неведомо куда. Им надо думать о новой русской земле, – заметил Андрей Лазарев. – И что такое южный материк, если не земля, которую нам надо из неведения вызволить?
– Будет трудно, опасно, – задумчиво произнес Михаил. – Но мы не ударим лицом в грязь.
– Пойдемте-ка сюда поближе, – сказал мастер, растроганный песней, и повел офицеров в комнату, что была по соседству с той, где веселились гости.
В приоткрытую дверь Михаил Петрович сразу узнал трех матросов со своего корабля, отпущенных на берег.
Были здесь и две молодые крестьянки, отважившиеся проводить своих близких. Одна из них –статная, с ясным добрым лицом, держалась около матроса с «Востока» Киселева и не спускала с него заволоченных слезами глаз. «Невеста его», – объяснил Охтин. Другая женщина, ку­таясь в серый платок, все твердила сидящему рядом с ней немолодому матросу:
– Хотел бы, так отпросился, не ушел бы!
Матрос как будто чувствовал себя и счастливым, и ви­новатым. Словно в помощь ему и в ответ на жалобное пришептывание жены, матросы запели:
Не помянь меня, сердце ми-лое,
Как усопшего не помянь в да-ли,
То судьба моя быстро-крылая
Занесла ме-ня на конец зем-ли.
Киселев ласково поглядел на невесту, она вскинула голову, улыбнулась.
Занесла ме-ня и остави-ла…
– Грамотей и книголюб большой, – оказал мастер о Киселеве. – Прямо сказать, самородок. Жаден и спо­собен до всякого дела. У помещика его выкупить – не­малая была бы польза. Вернетесь из вояжа, сударь Михаил Петрович, вы уж о человеке этом не позабудьте. А будет нужно, и я помогу, возьму его к себе!.. Из моих-то плотников, пожалуй, половина – служивые!
– Матроса примечу, – тихо ответил Лазарев и в не­терпении спросил:– Может, пойдем на корабль, Захарыч?
– Ну что ж. Гостям не скажу. Пусть не обессудят, коли не вернусь скоро.
Ночь полна была тревожных звуков: гулко накаты­вались волны, раздавался скрежет цепей, надрывно сви­стел ветер, застрявший в парусах кораблей. Корабли словно приблизились к берегу и заслонили своими тенями причал.
На «Мирном», будто дотлевающие угольки костра, мерцали синие фонари. Их тихий свет как-то скрадывал возникавшее в «очи ощущение тревоги; словно и не идти завтра кораблю в неведомые края, не принимать на себя бури.
Новшеств на корабле было не мало: поставили желез­ные стандерсы, двойные ридерсы, тяжелые кницы по носу и корме. Они придали корпусу корабля большую крепость и устойчивость. Корпус второй раз обшили снаружи дюй­мовыми досками.
Новые, более легкие баркасы и ялы, плотно охвачен­ные канаггами, высились над палубой. Неузнаваем стал теперь транспорт «Ладога», переименованный в шлюп «Мирный». И Лазарев ждал: похвалит или осудит Охтин сделанное? А главное, что еще посоветует переделать в пути. Не было секретом для Адмиралтейства, что шлюп не очень-то годен для плавания во льдах. Однажды в офи­церском собрании в Кронштадте обсуждали предстоящие на корабле переделки.
Лазарев внимательно слушал мастера, осматривав­шего корабль, и что-то записывал. Потом проводил ста­рика до конца причальной линии.
В Кронштадте в домах долго светились огоньки.
Вернувшись на корабль, Лазарев велел разбудить Май-Избая и двух матросов. Предупреждая недоумение вахтенного офицера, он сказал:
– Работать ночью, при фонарях.
– Что-нибудь случилось, Михаил Петрович? – осме­лился спросить офицер. – Выходим завтра?
– Да. Дела осталось немного. Зовите мастеров, – повторил лейтенант.
В эту ночь Май-Избай выполнил все указанное Охтиным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54