– Рука его потянулась к карте. – В нынешний год отсюда будем штурмовать полюс, а в будущем году пойдем с другой стороны, найдем ворота во льдах. В теплые дни будем готовиться к зиме, а зи­мой – к лету.
Лазарев не прерывал его. Весь опыт Беллинсгаузена подсказывал именно этот, никем еще не хоженный путь. Только очень уверенным в себе и способным людям он может быть под силу. Легко сказать: «Использовать каж­дое время года». Сколько непредвиденного встанет на пути!
Лазарев ответил ему тогда:
– Я понял вас, Фаддей Фаддеевич. Понял и другое, что следует из сказанного. Команды кораблей не должна трепать лихорадка… Я не о болотной говорю, я говорю о лихорадке ожиданий. Два отборных экипажа, проходя­щие на море обучение, – вот чем должны быть наши корабельные команды!
– При таком положении и непрерывные работы по об­меру глубин или температуры воды не будут команде в тягость! – подтвердил Беллинсгаузен. – Гумбольт, как известно, считал, что слои холодной воды в глубинах ма­лых широт сами по себе уже доказывают существование подводных течений от полюсов к экватору, ну, а в высо­ких широтах как?.. В числе задач, стоящих перед наукой, крайне важная задача установить, как распределяется температура на глубинах. Коцебу на «Рюрике» много интересного сделал. А чтобы сравнивать одни наблюдения с другими, нужно запастись терпением и уметь не скучать. При мне спорили, кому терпения более нужно – химику для исследований или моряку?.. Многие видят в нашем деле только эффектную его сторону и военную, да еще по­чести первооткрывателей. Ведь и вы, Михаил Петрович, – добродушно прищурился он, – предпочитаете тяжести штормов тяжесть научного «водокопания», разрешу себе употребить выражение Сарычева… А то, что вы говорите об учении команд, приемлю с радостью.
Вспоминая сейчас этот разговор, Лазарев благодарность к начальнику экспедиции за прямоту, с ко торой тот говорил о нем, Лазареве, и о том, что представляется ему наиболее трудным в самом характере плавания. Что это – предупреждение? Михаилу Петровичу самому доводилось встречать моряков отменно храбрых выносливых, но совершенно равнодушных к науке: напри­мер, почему вдруг в тропиках обнаруживаются в водных глубинах холодные течения. А не это ли рождает заман­чивое и простое предположение о течениях из полярных стран к экватору? И не разгадкой ли тайн этих течений, цвета и прозрачности морской воды, жизни морского дна увлечены архангельские рыбаки из стариков-старожилов? Торсон рассказывал в кают-компании, как сельский попик вынес однажды с амвона и передал ему рукопись како­го-то старика с наблюдениями из «водной астрономии». Умирая, старик передал эту рукопись на хранение церкви с надписью: «О том, что мучило меня в море и что может служить примером того, какие муки вызывает в человеке незнание им окружающей его природы».
Он вновь начал заполнять корабельный журнал. В каюту постучал вахтенный офицер:
– Копенгаген виден! – доложил он.
Лазарев вышел на палубу. «Благонамеренный» и «От­крытие» – их называли «северянами» – уже стояли на рейде.
Алексей Лазарев первый подошел к «Мирному» на ялике и поднялся на борт. Коротко рассказав брату о том, как прошли путь, он признался, что надумал вести дневник.
– Только начни. Потом во вкус войдешь и до конца жизни не бросишь! – весело ответил Михаил Петрович. – Сколько наблюдений, могущих впоследствии прославить морскую науку, теряется из-за лености к записям. А после приходится пользоваться сообщениями иностранцев, кото­рые зачастую не что иное, как повторения.
Вахтенный офицер прервал их разговор. Беллинсгау­зен вызывал к себе командира «Мирного».
В Копенгагене к экспедиции должны были присоеди­ниться натуралисты Мертенс и Кунце. Адмиралтейство еще полгода назад получило их согласие идти в плаванье. Теперь посланник барон Николаи сообщил Беллинсгаузену об их отказе. Фаддей Фаддеевич просил поискать «добровольца» в самом Копенгагене.
Но нелегко было найти здесь такого смельчака. По­сланнику смогли указать лишь на одного молодого нату­ралиста из недавно окончивших университет. Барон встре­тился с ним в малозаселенном купеческом квартале Ко­пенгагена, возле кирхи, много лет назад разрушенной англичанами и теперь вновь отстроенной. Статуи работы Торвальдсена украшали тёмнокрасную невысокую кирху, более похожую на ратушу.
Молодой натуралист стоял, кутаясь в плащ, одинокий, с видом дуэлянта, ожидающего своего противника.
– Вы согласны? – коротко спросил его посланник, внимательно оглядывая юношу.
– Но я так и не знаю точно, куда идет ваш корабль? – заволновался натуралист.
– Разве вам не сказали? К Южному полюсу! К земле, побывать на которой – значит вознаградить себя за все лишения и неудачи в жизни.
– Но есть ли этот южный материк, и можно ли к нему пройти? Вам известно мнение Кука? Англичане всецело поверили ему и отказываются от поисков…
– Что же, мы проверим Кука и ваше… мужество, юноша.
– Есть ли смысл следовать туда кораблю? Это вызы­вает сомнения. Впрочем, я согласен.
Молодой человек решительным движением подал барону свою визитную карточку.
– Вот мой адрес. Буду ждать вашего посыльного завтра утром.
Прибывший наутро по указанному адресу офицер с «Мирного» долго стучал в дверь старенького приземи­стого дома, пока из окна не высунулась всклокоченная голова слуги.
– Не слишком ли я рано? Кажется, еще спят? – спро­сил офицер.
– Нет, поздно! – добродушно ответил слуга. – Ночью к нам прибыли родственники моего хозяина и увезли его за город на время, пока у причала будет стоять ваш корабль.
Офицер «Мирного» вернулся в порт и доложил началь­нику экспедиции о случившемся. Собрав у себя офицеров, Беллинсгаузен полушутливо-полусерьезно спросил при­сутствующего здесь астронома Симонова:
– Иван Михайлович, скажите, астрономия не соседст­вует с науками о земной коре и о мире животных?
– Астрономия или ученый, овладевший этой нау­кой? – переспросил Симонов, сообразив, к чему клонит начальник экспедиции. – Вы хотите спросить, Фаддей Фаддеевич, сумеем ли мы обойтись без натуралиста? И надобно ли ожидать, пока Петербург командирует сюда нужного нам человека? Полагаю, что общими усилиями и при помощи справочников мы сможем определить глав­ное из того, что встретим в пути. Не Ломоносов ли оставил нам любопытнейшие, равно относящиеся к жизни в Океа­нии, мысли свои о Севере?
– А как думаете вы, Михаил Петрович? – обратился Беллинсгаузен к Лазареву.
– Согласен с мнением Ивана Михайловича! Люди наши в естественных науках сведущи. А Иван Михайло­вич, – он пристально поглядел на ученого, – только по скромности не считает себя осведомленным в науке о при­роде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54