– Но мнение мое – мнение моряка, – перебил коман­дор. – Ни вы, ни я, господин Лазарев, даже не попытаем­ся сравниться с Куком. И если ваше морское министерство не дало вам иных задач, кроме поисков южного материка, то я обязан предупредить вас о неосуществимости этой задачи.
– Это надобно проверить, господин командор, – отве­тил Лазарев и, кинув взгляд на стопку книг и журналов, лежащих на тумбочке возле койки, что-то вспомнил: – Вы утверждаете, что мнение Кука о южном материке не­оспоримо. Однако до сих пор в Англии спорят, существу­ет ли этот материк, столь нужный на земном шаре хотя бы для равновесия, как утверждали раньше… Да и о са­мом Куке разное пишут!
– Вы совершенно правы, мой капитан, – поспешно сказал англичанин. – Правительству даже пришлось вме­шаться и пожелать, чтобы многие книги о Джемсе Куке и южном материке не были в ходу у населения. Преврат­ность толкований жизни великого человека, а вместе с тем и ложные суждения о мироздании – это так обычно вез­де… Если вы, господин лейтенант, захотите прочесть о Ку­ке, я рекомендовал бы сочинения Анны Мор, Елены Вильмо, изданные в то время, когда королевское географиче­ское общество отчеканило в память Кука золотые медали, одна из которых была преподнесена императрице Екате­рине Второй.
Гость откланялся. Проводив его до трапа, Лазарев по­дошел к группе матросов, собравшихся на юте вокруг Торсона. Среди матросов Михаил Петрович заметил Киселева.
– Господин лейтенант, – спрашивал он, – а верно ли, что последняя будет эта Южная земля, которую русскому человеку открыть остается?
Лазарев отошел, не желая мешать беседе.
…Двадцать девятого августа матрос Киселев записал в своем дневнике, который по совету Новосильского и Алексея Лазарева решил вести: «Пошли из Англии в путь». И четырнадцатого сентября: «Пришли к острову Гишпанскому, в город Сан-Круц, по-русски Святой Крест. Есть превеликая гора, которая с моря видна за 150 верст. Тут мы стояли пять дней и расцветали флагами для коро­нования его императорского величества».
И уже на подходе к экватору засвидетельствовал:
«Опускали в воду градусы за 300 сажен для пробы холоду, и было холоду 22 градуса, не доходя екватору. Спускали в воду тарелки для узнания светлой воды. Было видно тарелку за четырнадцать сажен, не доходя екватору.
Поймали летучую рыбу в семь вершков, которая по­хожа на ряпуху, и тут их множество летает стадами у са­мого екватора.
Пришли на екватор утром в восемь часов, и была паль­ба: отдавали честь морскому царю Нептуну, где равно­денствие солнца человеку в самое темя, и тут одна вода с другой сошлась, и потому называется равностояние».
Ознакомившись с дневником Киселева, лейтенант Новосильский сказал ему, не желая обидеть и все же смутив:
– Эх ты! Екватор! За то, что запись ведешь, хвалю, но что же ничего, кроме тарелки, сунутой в воду, да лету­чей рыбы не отметил? И о горе Тенериф не написал тол­ком, и о «встрече с Нептуном». Не корабельный ведь жур­нал ведешь, а записи впечатлений.
А что иное мог написать он, Киселев? Написал мало да плохо, но значит ли это, что в памяти ничего не оста­лось? Он запомнил город Санта-Круц с площадью, вымо­щенной белыми плитами и украшенной мраморной стату­ей высотой с грот-мачту, а над городом поднимался на 11 500 футов пик Тенерифский. В городе много нищих, да­же дети окружали русских моряков, протягивая грязные ручонки: «Квартеро! Квартеро!» Так называлась здесь монета ценностью в наш пятак.
Запомнился Санта-Круц Киселеву музеем натуральной истории. В музее хранятся мумии гванчесов, первобытных жителей Тенерифа, и, судя по мумиям, тенерифцы были исполинами. Под стать их росту только драконовое дере­во, достигающее в этих местах, говорят, в объеме близ поверхности земли 36 футов.
Корабли экспедиции пересекли северный тропик, и вот – тропические птицы летят над грот-брам-реями, не отставая, снуют над бортом летучие рыбы, и дельфины плывут сзади. Дельфинов легко ловить на толстый крючок с насаженным на него лоскутом красного флагдука. Один из дельфинов, вытащенный на палубу, упал в раскрытый люк, прямо в каюту командира, на морские карты, цир­кули и линейки, разложенные Михаилом Петровичем. То-то было смеху!
Всю ночь корабль шел, весь словно в пламени. Фосфо­рическим светом горело море. Звезды, невиданные в Север­ном полушарии, – Ридан, Корабль, Центавр, – блестели самоцветами. Зачерпывая из-за борта воду, доставали све­тящихся слизняков. Они вспыхивали стоило чуть поколе­бать воду. Вот они – тропики!
Астроном Симонов то и дело погружал в море пустую бутылку и торжествовал, доставая моллюсков, которых он, во всем уподобляясь натуралисту, называл необычайно странно: реброволосиком и хрящеваткой.
Порой становилось так тихо, словно море, усыпленное жарой, застывало. Это не был штиль, в неподвижности воздуха и воды таилось что-то безжизненное, бездыханное. И на палубах кораблей, под тентом, распущенным на шканцах, ждали с нетерпением где-то в это время возни­кающего шквала.
В такую пору перешли экватор. Корабли отсалютовали друг другу и подняли флаги, поздравляя с переходом в Южное полушарие. На «Мирном» боцман, наряженный Нептуном, приставив к губам слуховую трубу, громовым голосом кричал, спрятавшись в трюме, словно из морских недр:
– Какое судно и куда идет?
Вахтенный мичман Новосильский, он же душа этого празднества, отвечал серьезно:
– Для обретения новой земли и кругом света!
– Кто командир?
– Лейтенант Михаил Лазарев.
– Слышал, – умиротворенно басил Нептун. – Ка­жется, он не без пользы ходил на «Суворове»?
– Так точно. Не без пользы, – подавляя улыбку, от­вечал Михаил Петрович, стоя с матросами здесь же на палубе.
– Подумаю! – заключил Нептун. – Пропущу ли? Тем временем, пока ублажали Нептуна, опытный в «экваториальных празднествах» матрос Никулин одевал­ся Меркурием в диковинные широченные штаны красного цвета и такую же «огненную» рубаху. Он уселся на колес­ницу, которую тут же смастерили из распиленной бочки, водруженной на пушечный стан. В колесницу впряглись три голых матроса-тритона. И с высоты своего сидения Меркурий, бог дорог и торговли, вопрошал присмиревшего Нептуна:
– Как решил? Пропустишь?
– Да уж ладно! – соглашался Нептун, вылезая из своего убежища и усаживаясь рядом с Меркурием, весь в водорослях и кораллах.
Тогда заливисто свистнули откуда-то музыканты, неи­стово забили барабаны, тонко запела флейта, и перед ко­лесницей явились песенники и танцоры.
– Разреши повеселиться! – кланялись они Меркурию.
– Если умеете! – милостиво отвечал он.
В то же мгновенье Меркурий летел в море, ловко сбро­шенный весельчаками, а потом они прыгали по палубе и поливали друг друга из пожарных рукавов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54