Это было так, словно солнце неожиданно осветило ее улыбку.
— Ну, конечно, я хочу читать дальше, — словно фонтан хлынули из нее слова, — Я не могу дождаться, когда увижу, что с тобой случилось в Кентайре, Малле и — нахмурившись, она посмотрела в раскрытую книгу, — и в Скайе, и Уллапуле и Кулодене, и Грампиане, — она снова посмотрела в книгу, — Ах, да, и в Блэр Кастле, если конечно ты проделал все это. Я думала, что ты намеривался тогда просто посетить своих друзей.
Он кивнул.
— Мюррея, — произнес он, имея в виду своего школьного приятеля, чей брат был герцогом Афольским. — Но должен сказать тебе, я так и не закончил полностью маршрут, предписанный мне Ангусом Кэмбеллом. Из-за того, что просто не нашел даже дорог, соединявших половину мест, указанных им.
— Возможно, — ее глаза стали мечтательными, — именно туда нам следует отправиться в свадебное путешествие.
— В Шотландию? — спросил он, сильно удивившись. — Ты не хочешь поехать в какое-нибудь более теплое и экзотическое место
— Тому, кто не уезжал дальше ста миль от Лондона, — весело сказала она, — И Шотландия покажется экзотической.
— Могу заверить тебя, — произнес он, улыбаясь, затем подошел и уселся на край кровати. — Италия выглядит гораздо экзотичнее. И гораздо романтичнее.
Она покраснела, что восхитило его.
— О, — пробормотала она, выглядя при этом довольно смущенной.
(он задавался вопросом, как долго он сможет приводить ее в смущение и заставлять краснеть, разговорами о романтике, любви и всех тех чудесных действиях, которые подразумевались под этими двумя понятиями).
— Мы отправимся в Шотландию в другой раз, — заверил он ее. — Я обычно отправляюсь на север раз в пару лет или около того, чтобы навестить Франческу.
— Я была удивлена, когда ты поинтересовался моим мнением о твоих записях, — сказала Пенелопа после небольшой паузы.
— Кого еще я мог бы спросить?
— Я не знаю, — ответила она, неожиданная удивленная тем, что ее руки сами по себе дергают постельное покрывало. — Своих братьев, я думаю.
Он взял ее руки в свои.
— Что они могут знать об этом?
Ее подбородок поднялся, ее глаза, такие чистый, теплые и карие встретились его.
— Я знаю, ты всегда высоко ценишь их мнение.
— Это правда, — согласился он, — Но твое мнение, я ценю гораздо больше.
Он наблюдал за ее лицом, и заметил, как разные эмоции появляются у нее на лице.
— Но тебе не нравятся мои колонки, — ее голос был нерешительным и полным надежды.
Он одной рукой нежно провел по ее щеке, будучи уверенным, что она, сейчас не отрываясь, смотрит на него, и ждет, что он скажет.
— Ничего не может быть дальше от истины, — сказал он, страстно произнося слова, — Я думаю, ты чудесный и изумительный автор. Ты показываешь сущность человека с такой искренностью и остроумием, что это просто несравненно. Все десять лет ты заставляла людей смеяться.
Ты заставляла их дрожать. Ты заставляла их думать Пенелопа. Ты заставляла людей думать. Я не знаю, что может быть выше этого успеха.
— Не имеет значения, — продолжал он, словно сейчас он уже не мог остановиться, как совсем недавно он не мог начать. — Что ты пишешь об обществе, и обо всем, связанном с ним. Ты пишешь про общество, и делаешь это так забавно, интересно, и остроумно, хотя мы все знаем, что довольно часто наше общество на самом деле довольно скучное и унылое.
В течение долгого времени, Пенелопа не могла ничего сказать. Она гордилась своей работой, которую она проделывала долгие годы, и тайно улыбалась всякий раз, когда она слышала, как кто-нибудь пересказывал ее, или смеялся над одним из ее язвительных замечаний. Но у нее не было никого, с кем бы она могла разделить свой триумф.
Быть никому неизвестной было унылой перспективой.
Но сейчас у нее был Колин. И пусть даже весь остальной мир никогда не узнает, что леди Уислдаун была на самом деле, простой и не кому не нужной до-последнего-момента старой девой Пенелопой Физеренгтон. Колин знает это. И это имело очень большое значение.
Но она все еще не понимала его действия и поступки.
— Почему тогда, — спросила она, медленно и тщательно выговаривая слова, — ты становился таким далеким и холодным, всякий раз, когда я пыталась поговорить об этом?
Когда он ответил, его слова, были близки к бормотанию.
— Это трудно объяснить.
— Я хороший слушатель, — мягко сказала Пенелопа.
Его рука, которая кружила по ее лицу так любовно, опустилась на его колено. А затем он сказал то, что она от него никак не могла ожидать.
— Я просто завидую, — беспомощно пожал он плечами. — Мне так жаль.
— Я не понимаю, что ты хочешь этим сказать, — она не хотела шептать, но ее голос сам снизился до шепота.
— Посмотри на себя, Пенелопа, — он взял обе ее руки в свои, и сел так, чтобы они сидели напротив друг друга. — У тебя огромный успех.
— Никому неизвестный успех, — напомнила она.
— Но ты знаешь, я знаю, и, кроме того, сейчас я говорю не об этом, — он вытащил одну свою руку взъерошил волосы, словно искал подходящие слова. — Ты сделала кое-что. У тебя есть работа всей твоей жизни.
— Но, у тебя —
— Что у меня есть, Пенелопа? — перебил он ее, его голос стал взволнованным, он поднялся на ноги и стал расхаживать взад вперед. — Что у меня есть?
— Хорошо, у тебя есть я, — сказала она, но в ее словах не хватало убежденности.
Она знала, что он подразумевал совсем другое.
Он устало посмотрел на нее.
— Сейчас я говорю не об этом, Пенелопа.
— Я знаю.
— Мне нужно что-то, на что потом я могу указать, — проговорил он. — Мне просто необходима цель в жизни. У Энтони есть, у Бенедикта есть, а я лишний и конченый человек.
— Колин, нет, ты не такой. Ты —
— Я устал от того, что только и делаю, как думаю о — он замолчал.
— О чем, Колин? — спросила она, пораженная выражением отвращения, неожиданно пересекшим его лицо.
— Христос Всевышний, — молитвенно произнес он, его голос стал низок, затем неожиданно для нее, он еле слышно пробормотал: — Дерь…
Глаза Пенелопы широко открылись. Колин был не из тех людей, кто часто богохульствует.
— Я просто не могу поверить, — пробормотал он, его голова дернулась влево, словно он от чего-то уклонялся. — Я жаловался тебя, — проговорил он. — Я жаловался тебе на леди Уислдаун.
Она скорчила гримаску.
— Много людей жаловались, Колин. Я сама жаловалась.
— Я просто не могу поверить. Я жаловался тебе, что леди Уислдаун называет меня очаровательным.
— Она назвала меня перезревшим цитрусом, — сказала Пенелопа, делая попытку легкомысленно пошутить.
Он прекратил свои метания туда-сюда, и кинул на нее раздраженный взгляд.
— Ты смеялась надо мной все то время, пока я жаловался тебе на то, что будущие поколения будут вспоминать меня лишь по колонкам леди Уислдаун?
— Нет! — воскликнула она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97