— И поэтому, ты привыкла читать личные записи других людей?
— Нет-нет, конечно, нет. Но дневник лежал открытым и…, — пробормотала она, судорожно сглотнув, и понимая, как ужасно извиняюще звучат ее слова. — Это общая комната, — проговорила Пенелопа, чувствую, что должна что-нибудь сказать в свое оправдание, — Возможно, тебе следовало взять дневник с собой.
— Туда, куда я ходил, — сквозь зубы, проговорил он, все еще заметно злящийся на нее, — Обычно книги не берут.
— Он не очень большой, — сказала она, удивляясь самой себе и тому, почему, почему, почему она все еще спорит с ним, хотя совершенно ясно, что она неправа.
— Ради Бога, — взорвался он, — Ты хочешь, чтобы я произнес слова уборная и ночной горшок в твоем присутствии?
Пенелопа почувствовала, как еще щеки заалели.
— Я лучше пойду, — пробормотала она, — Пожалуйста, скажи Элоизе —
— Я ухожу, — почти прорычал Колин, — Я все равно собирался выехать сегодня днем, так или иначе. Могу покинуть этот дом прямо сейчас, очевидно, ты уже захватила этот дом.
Пенелопа никогда не думала, что такие слова могут причинять такую физическую боль, почти такую же, она могла поклясться, как если бы он просто воткнул кинжал ей в сердце. Она до этого момента, никогда не осознавала, как много значит для нее общество леди Бриджертон и ее дочерей, с тех самых пор, когда она открыла двери этого дома для Пенелопы.
Или как сильно ранит ее знание того, что Колин обижается и не терпит ее присутствия здесь.
— Почему ты затрудняешь мне возможность извиниться? — вспыхнула она, наступая ему на пятки, когда он пересекал комнату, чтобы собрать остальные свои вещи.
— А почему, скажите, пожалуйста, я должен облегчить тебе это? — в ответ сказал он.
Он даже не обернулся посмотреть на нее, когда говорил. Он даже не замедлил шаг.
— Поскольку это была бы очень приятная вещь, — прошипела она.
Это привлекло его внимание. Он резко развернулся на месте, его глаза с такой яростью посмотрели на нее, что Пенелопа от неожиданности сделала шаг назад. Колин был очень хорошим и отходчивым человеком, он никогда не выходил из себя.
До сего момента.
— Поскольку это была бы очень приятная вещь? — прогремел он. — Вот, что ты думала, читая мой дневник? Довольно неплохо — прочитать чьи-нибудь личные записи?
— Нет, Колин, я —
— Тебе нечего сказать, — злобно проговорил он, тыкая ее в плечо указательным пальцем.
— Колин! Ты —
Он отвернулся от нее, чтобы собрать свои принадлежности, грубо показывая спину, в то время, как он говорил с ней. — Ничто не может оправдать твое поведение!
— Нет, конечно, нет, но —
— Ой!
Пенелопа почувствовала, как кровь отлила от ее лица. В вопле Колина слышалась настоящая боль. Его имя сбежало с ее губ паническим шепотом, и, сорвавшись с места, она помчалась к нему.
— Что — О, Господи!
Кровь лилась из раны на его ладони.
Никогда да этого, не говорящая членораздельно в кризисной ситуации, Пенелопа сумела выкрикнуть:
— Ой! Ой! Ковер! — перед прыжком вперед с листами писчей бумаги, которую она умудрилась схватить со стола и подставить под его руку, прежде, чем мог быть испорчен такой прекрасный ковер.
— Довольно заботливая сиделка, — нетвердым голосом пробормотал Колин.
— Но, ты-то, не собираешься умирать, — объяснила она, — А ковер —
— Все верно, — успокоил он ее, — Я просто пытался пошутить.
Пенелопа посмотрела на его лицо. Черты лица, особенно линии у рта заметно напряглись, и он выглядел бледным.
— Я думаю, тебе лучше сесть, — сказала она.
Он мрачно кивнул, и тяжело опустился в кресло.
Желудок Пенелопы дернулся, и она почувствовала тошноту. Она всегда ужасно себя чувствовала при виде крови.
— Возможно, мне тоже стоит сесть, — пробормотала она, почти падая на небольшой стул напротив него.
— С тобой все в порядке? — спросил он.
Она кивнула, сглотнув и снова почувствовав небольшой прилив тошноты.
— Нам надо найти что-нибудь, чем можно будет перевязать твою рану, — произнесла она, немного гримасничая, поскольку в этот момент она посмотрела на свое смехотворное приспособление.
Бумага была не впитывающая, и кровь просто скользила по ее поверхности, в то время как Пенелопа отчаянно пыталась помешать ее капанью на ковер.
— У меня есть носовой платок, — сказал он.
Она осторожно опустила лист бумаги вниз, и достала носовой платок из его нагрудного кармана, стараясь, не обращать внимание на теплое биение его сердца, пока ее пальцы возились в его кармане его одежды.
— Больно? — спросила она, обернув его руку платком. — Нет, не отвечай. Конечно, это больно.
Он слабо улыбнулся ей: — Это больно.
Она посмотрела на сильный порез, заставляя себя смотреть на это, хотя из-за этого ее желудок мог вот-вот взбунтоваться.
— Я не думаю, что необходимо будет зашивать твою рану.
— Ты так много знаешь о ранах?
Она покачала головой.
— Ничего. Но твоя рана не выглядит очень опасной. Если бы не …ах, вся эта кровь.
— Чувствуется это гораздо хуже, чем выглядит, — пошутил он.
Ее глаза уставились на его лицо в ужасе.
— Еще одна шутка, — заверил он ее, — Ладно, это неправда. Это, действительно, чувствуется хуже, чем выглядит, но уверяю тебя, это терпимо.
— Я сожалею, — сказала она, увеличивая давление на руку, чтобы остановить кровь. — Это моя вина.
— То, что я чуть было, не отрезал себе руку?
— Если бы ты не был так сердит…
Он лишь покачал головой, на некоторое время, закрыв глаза, чтобы справиться с болью.
— Не глупи, Пенелопа. Если бы я не рассердился на тебя, я с таким же успехом мог рассердиться на кого-нибудь другого.
— И ты бы, конечно, снова оставил свои записи открытыми, — пробормотала она, смотря на него через ресницы, поскольку она низко склонилась над его рукой.
Когда его глаза встретились с ее, они были заполнены юмором, и возможно, некоторой долей восхищения.
И кое-чем еще, что она не ожидала увидеть — уязвимостью, колебанием и даже какой-то боязнью. Он не понимает, как хорошо он может писать, поняла она с изумлением. Он понятия не имеет, как она отнеслась к его записям, и фактически, он смущен из-за того, что она читала его дневник.
— Колин, — сказала Пенелопа, инстинктивно сильнее нажимая на его рану, поскольку она еще больше наклонилась, — Я должна сказать тебе, ты —
Она замолчала, услышав четкие, даже довольно громкие звуки шагов, приближающихся по коридору.
— Это должно быть Викхэм, — сказала она, выжидательно глядя на дверь, — Он настоял на том, что принесет мне небольшой завтрак. — Ты сможешь удержать платок на ране?
Колин кивнул.
— Я не хочу, чтобы он знал, что я поранил сам себя. Он скажет матери, и мне будут бесконечно напоминать об этом.
— Ладно, тогда, — она встала, и, взяв дневник, бросила его Колину. — Притворись, что ты читаешь его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97