— Я никогда не думал, что ты будешь выглядеть так, — прошептал он, медленно перемещая ладонь, пока его рука не прикоснулась к соску ее груди.
— Я никогда не думал, что я буду любить тебя здесь.
Пенелопа впитывала его дыхание, дышала им, когда от этих слов что-то внутри нее вздрогнуло. Что-то в его словах встревожило ее, и он, должно быть, увидел промелькнувшее в ее глазах беспокойство, потому что тут же спросил:
— Что с тобой? Что-то не так?
— Ничего, — начала говорить она, затем замолчала.
Их брак должен быть основан на честности к друг другу, и она бы никогда не сможет это сделать, если с самого начала не будет говорить о своих настоящих чувствах.
— Что заставляло тебя думать, что я буду так выглядеть? — тихо спросила она.
Он лишь уставился на нее, явно смущенный ее вопросом.
— Ты сказал, что никогда не думал, что я буду выглядеть так, — объяснила она, — Что заставляло тебя думать, что я буду так выглядеть?
— Не знаю, — признался он, — До этой пары последних недель, я, честно говоря, вообще не думал об этом.
— А с тех пор? — настаивала она, не совсем уверенная, почему ей так необходим его ответ, лишь зная, что необходим, и все.
Очень короткий момент, он раздумывал, затем резко склонился над ней, прикоснувшись тканью своего жилета к ее животу и груди, его горячее дыхание заструилось по ее коже.
— А с тех пор, — почти прорычал он, — Я думал об этом моменте, тысячу раз. Представляя в своем воображение сотни различных грудей, прекрасные и желанные, полные и просящие моего внимания, но ничто, я повторю, если в первый раз ты не расслышала, ничто, даже близко не походило на это совершенство.
— Ох, — это было все, что она могла сказать.
Он скинул фрак, жилет, пока не остался в своей чудесной льняной рубашке и бриджах, затем ничего не делал, лишь жадно смотрел на нее. Грешная и порочная улыбка приподняла один уголок его рта, когда он смотрел, как она извивается под ним, становясь горячей и почему-то голодной от такого жаркого взгляда.
А затем, когда она уверилась в том, что больше не выдержит ни секунды, он протянул и накрыл обе ее груди своими руками, слегка сжимая их, словно он проверял их вес и форму. Он неровно простонал, и она почувствовала, как он передвинул руки так, чтобы соски выглядывали между пальцами.
— Я хочу, чтобы ты села, — простонал он, — Так я смогу увидеть их полными, прекрасными и большими. Я хочу усесть позади тебя, прижаться к тебе и накрыть их своими руками.
Его губы нашли и ее ушко, и его голос понизился до шепота:
— И я хочу сделать это перед зеркалом.
— Прямо сейчас? — пискнула она.
Он, казалось, раздумывал над этим пару секунд, затем покачал головой.
— Позже, — пробормотал он.
А затем повторил довольно решительным тоном. — Позже.
Пенелопа открыла рот, чтобы о чем-то попросить у него — она понятия не имела о чем — но прежде чем она успела сказать хоть слово, он пробормотал:
— Сначала самое важное, — затем наклонил голову к ее груди, дразня и лаская ее своим дыханием, затем прикоснулся губами к соску ее груди и втянул его в рот, тихо хихикнув, когда она вскрикнула от неожиданности и выгнулась дугой в его кровати.
Он продолжал эти мучительные пытки до тех пор, пока она почти не решила закричать в полный голос от этого, тогда он передвинулся к другой ее груди, и повторил все снова. Но на сей раз он освободил одну руку, и она казалось, была везде — дразнила, ласкала, щекотала. Его рука была на ее животе, на бедре, ласкала ее колено, забиралась под ее нижнюю юбку.
— Колин, — задохнулась Пенелопа, извиваясь под ним, поскольку его пальцы ласково пробежали по ее бедру.
— Ты пытаешься избежать этого, или хочешь большего? — с трудом пробормотал он, его губы так и не оставили ее груди.
— Я не знаю.
Он приподнял голову, улыбаясь ее беспомощности.
— Хорошо.
Он приподнялся над ней, и медленно снял с себя оставшуюся одежду, сначала свою льняную рубашку, затем ботинки, и, наконец, бриджи. И проделывая все это, он ни разу не отвел своих глаз от ее тела. Когда он разделся, он взялся за ее одежду, окончательно стянул с нее все, по пути мягко проводя пальцами по ее талии.
Она осталась перед ним в своих прозрачных и легких чулочках. Он приостановился, и улыбнулся, невозможно было быть мужчиной и не наслаждаться открывшимся видом. Затем он легко стянул чулочки с ее ног, позволяя им упасть на пол, после того, как он стянул их с ее пальчиков ног.
Она задрожала в ночном воздухе, так что он лег на нее, укрывая ее своим телом, вливая в нее свое тепло, и медленно смакуя пальцами шелковистость ее кожи.
Он нуждался в ней. Было так уничижительно, чувствовать насколько она нужна ему. Он был напряжен, охвачен жаром, и с трудом сдерживал свое желание. И даже притом, что его тело кричало и требовало разрядки, его охватило странное спокойствие, неожиданное чувство полного контроля над своим телом. Где-то по пути, он прекратил заботиться лишь о своем наслаждении. Он стал все делать лишь для нее — нет, это было для них обоих, для этого невиданного прежде единения и удивительной любви, которую лишь теперь он смог оценить.
Он хотел ее — Боже, как он хотел ее — он хотел, чтобы она извивалась под ним, крича от страсти, бессознательно мотала головой из стороны в сторону, в то время как он дразнил ее своим ласками.
Он хотел, чтобы она любила это, любила его, чтобы она знала, что когда они лежат в таких объятиях, покрытые потом и истощенные, она принадлежит лишь ему одному.
Потому что он уже понял, что он целиком и полностью принадлежит только ей.
— Скажи мне, если я сделаю что-то, что тебе не понравится, — проговорил он, удивленный тем, как дрожит его голос, произнося эти слова.
— Ты не можешь сделать то, что мне не понравиться, — прошептала она, ласково прикасаясь пальцами к его щеке.
Она не понимала. Это почти заставило его улыбнуться, скорее всего, он бы точно улыбнулся, если бы не был так сильно заинтересован в том, чтобы ее первый опыт, был хороший. Но она прошептала слова — ты не можешь — что могло означать лишь одну вещь — что она понятия не имеет, что, значит, заниматься любовью с мужчиной.
— Пенелопа, — мягко проговорил он, накрывая ее руку своей, — Мне нужно кое-что объяснить тебе. Я могу причинить тебе боль. Я никогда не хотел бы причинить тебе боль, но я могу сделать это, и —
Она покачала головой.
— Нет, ты не можешь, — прошептала она снова, — Я знаю тебя. Иногда даже я думала, что знаю тебя лучше, чем саму себя. И ты никогда не сделаешь ничего, что могло бы причинить мне боль.
Он стиснул зубы, стараясь не застонать.
— Не нарочно, — произнес он, в его голосе послышалось легкое раздражение. — Но, я могу, и —
— Позволь мне самой вынести приговор, — проговорила она, беря его руку и поднося ее к своему рту, чтобы сделать быстрый искренний поцелуй.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97