Только
огонь да виселицу определяла седая голова его, и совет его в войсковом
совете дышал только одним истреблением. Нечего описывать всех битв, где
показали себя козаки, ни всего постепенного хода кампании: все это внесено
в летописные страницы. Известно, какова в Русской земле война, поднятая за
веру: нет силы сильнее веры.
Непреоборима и грозна она, как нерукотворная скала среди бурного, вечно
изменчивого моря. Из самой средины морского дна возносит она к небесам
непроломные свои стены, вся созданная из одного цельного, сплошного камня.
Отвсюду видна она и глядит прямо в очи мимобегущим волнам. И горе кораблю,
который нанесется на нее! В щепы летят бессильные его снасти, тонет и
ломится в прах все, что ни есть на них, и жалким криком погибающих
оглашается пораженный воздух.
В летописных страницах изображено подробно, как бежали польские гарнизоны
из освобождаемых городов; как были перевешаны бессовестные арендаторы-жиды;
как слаб был коронный гетьман Николай Потоцкий с многочисленною своею
армиею против этой непреодолимой силы; как, разбитый, преследуемый,
перетопил он в небольшой речке лучшую часть своего войска; как облегли его
в небольшом местечке Полонном грозные козацкие полки и как, приведенный в
крайность, польский гетьман клятвенно обещал полное удовлетворение во всем
со стороны короля и государственных чинов и возвращение всех прежних прав и
преимуществ. Но не такие были козаки, чтобы поддаться на то: знали они уже,
что такое польская клятва. И Потоцкий не красовался бы больше на
шеститысячном своем аргамаке, привлекая взоры знатных панн и зависть
дворянства, не шумел бы на сеймах, задавая роскошные пиры сенаторам, если
бы не спасло его находившееся в местечке русское духовенство. Когда вышли
навстречу все попы в светлых золотых ризах, неся иконы и кресты, и впереди
сам архиерей с крестом в руке и в пастырской митре, преклонили козаки все
свои головы и сняли шапки. Никого не уважили бы они на ту пору, ниже'
самого короля, но против своей церкви христианской не посмели и уважили
свое духовенство. Согласился гетьман вместе с полковниками отпустить
Потоцкого, взявши с него клятвенную присягу оставить на свободе все
христианские церкви, забыть старую вражду и не наносить никакой обиды
козацкому воинству. Один только полковник не согласился на такой мир. Тот
один был Тарас. Вырвал он клок волос из головы своей и вскрикнул:
- Эй, гетьман и полковники! не сделайте такого бабьего дела! не верьте
ляхам: продадут псяюхи! Когда же полковой писарь подал условие и гетьман
приложил свою властную руку, он снял с себя чистый булат, дорогую турецкую
саблю из первейшего железа, разломил ее надвое, как трость, и кинул врозь,
далеко в разные стороны оба конца, сказав:
- Прощайте же! Как двум концам сего палаша не соединиться в одно и не
составить одной сабли, так и нам, товарищи, больше не видаться на этом
свете. Помяните же прощальное мое слово (при сем слове голос его вырос,
подымался выше, принял неведомую силу, - и смутились все от пророческих
слов): перед смертным часом своим вы вспомните меня! Думаете, купили
спокойствие и мир; думаете, пановать станете? Будете пановать другим
панованьем: сдерут с твоей головы, гетьман, кожу, набьют ее гречаною
половою, и долго будут видеть ее по всем ярмаркам! Не удержите и вы, паны,
голов своих! Пропадете в сырых погребах, замурованные в каменные стены,
если вас, как баранов, не сварят всех живыми в котлах!
- А вы, хлопцы! - продолжал он, оборотившись к своим, - кто из вас хочет
умирать своею смертью - не по запечьям и бабьим лежанкам, не пьяными под
забором у шинка, подобно всякой падали, а честной, козацкой смертью - всем
на одной постеле, как жених с невестою? Или, может быть, хотите воротиться
домой, да оборотиться в недоверков, да возить на своих спинах польских
ксендзов?
- За тобою, пане полковнику! За тобою! - вскрикнули все, которые были в
Тарасовом полку; и к ним перебежало немало других.
- А коли за мною, так за мною же! - сказал Тарас, надвинул глубже на
голову себе шапку, грозно взглянул на всех остававшихся, оправился на коне
своем и крикнул своим: - Не попрекнет же никто нас обидной речью! А ну,
гайда, хлопцы, в гости к католикам!
И вслед за тем ударил он по коню, и потянулся за ним табор из ста телег,
и с ними много было козацких конников и пехоты, и, оборотясь, грозил взором
всем остававшимся, и гневен был взор его. Никто не посмел остановить их. В
виду всего воинства уходил полк, и долго еще оборачивался Тарас и все
грозил.
Смутны стояли гетьман и полковники, задумалися все и молчали долго, как
будто теснимые каким-то тяжелым предвестием. Недаром провещал Тарас: так
все и сбылось, как он провещал. Немного времени спустя, после вероломного
поступка под Каневом, вздернута была голова гетьмана на кол вместе со
многими из первейших сановников.
А что же Тарас? А Тарас гулял по всей Польше с своим полком, выжег
восемнадцать местечек, близ сорока костелов и уже доходил до Кракова. Много
избил он всякой шляхты, разграбил богатейшие земли и лучшие замки;
распечатали и поразливали по земле козаки вековые меды и вина, сохранно
сберегавшиеся в панских погребах; изрубили и пережгли дорогие сукна, одежды
и утвари, находимые в кладовых. Ничего не жалейте! - повторял только Тарас.
Не уважали козаки чернобровых панянок, белогрудых, светлоликих девиц; у
самых алтарей не могли спастись они: зажигал их Тарас вместе с алтарями. Не
одни белоснежные руки подымались из огнистого пламени к небесам,
сопровождаемые жалкими криками, от которых подвигнулась бы самая сырая
земля и степовая трава поникла бы от жалости долу. Но не внимали ничему
жестокие козаки и, поднимая копьями с улиц младенцев их, кидали к ним же в
пламя. Это вам, вражьи ляхи, поминки по Остапе! - приговаривал только
Тарас. И такие поминки по Остапе отправлял он в каждом селении, пока
польское правительство не увидело, что поступки Тараса были побольше, чем
обыкновенное разбойничество, и тому же самому Потоцкому поручено было с
пятью полками поймать непременно Тараса.
Шесть дней уходили козами проселочными дорогами от всех преследований;
едва выносили кони необыкновенное бегство и спасали казаков. Но Потоцкий на
сей раз был достоин возложенного поручения; неутомимо преследовал он их и
настиг на берегу Днестра, где Бульба занял для роздыха оставленную
развалившуюся крепость.
Над самой кручей у Днестра-реки виднелась она своим оборванным валом и
своими развалившимися останками стен. Щебнем и разбитым кирпичом усеяна
была верхушка утеса, готовая всякую минуту сорваться и слететь вниз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37