Хотел было
поворотить вдруг своего коня лях и стать ему в лицо; но не послушался конь:
испуганный страшным крюком, метнулся на сторону, и достал его ружейною
пулею Кукубенко. Вошла в спинные лопатки ему горячая пуля, и свалился он с
коня. Но и тут не поддался лях, все еще силился нанести врагу удар, но
ослабела упавшая вместе с саблею рука. А Кукубенко, взяв в обе руки свой
тяжелый палаш, вогнал его ему в самые побледневшие уста. Вышиб два сахарные
зуба палаш, рассек надвое язык, разбил горловой позвонок и вошел далеко в
землю. Так и пригвоздил он его там навеки к сырой земле. Ключом хлынула
вверх алая, как надречная калина, высокая дворянская кровь и выкрасила весь
обшитый золотом желтый кафтан его. А Кукубенко уже кинул его и пробился с
своими незамайковцами в другую кучу.
- Эх, оставил неприбранным такое дорогое убранство! - сказал уманский
куренной Бородатый, отъехавши от своих к месту, где лежал убитый Кукубенком
шляхтич. - Я семерых убил шляхтичей своею рукою, а такого убранства еще не
видел ни на ком.
И польстился корыстью Бородатый: нагнулся, чтобы снять с него дорогие
доспехи, вынул уже турецкий нож в оправе из самоцветных каменьев, отвязал
от пояса черенок с червонцами, снял с груди сумку с тонким бельем, дорогим
серебром и девическою кудрею, сохранно сберегавшеюся на память. И не
услышал Бородатый, как налетел на него сзади красноносый хорунжий, уже раз
сбитый им с седла и получивший добрую зазубрину на память. Размахнулся он
со всего плеча и ударил его саблей по нагнувшейся шее. Не к добру повела
корысть козака: отскочила могучая голова, и упал обезглавленный труп,
далеко вокруг оросивши землю. Понеслась к вышинам суровая козацкая душа,
хмурясь и негодуя, и вместе с тем дивуясь, что так рано вылетела из такого
крепкого тела. Не успел хорунжий ухватить за чуб атаманскую голову, чтобы
привязать ее к седлу, а уж был тут суровый мститель.
Как плавающий в небе ястреб, давши много кругов сильными крылами, вдруг
останавливается распластанный на одном месте и бьет оттуда стрелой на
раскричавшегося у самой дороги самца-перепела, - так Тарасов сын, Остап,
налетел вдруг на хорунжего и сразу накинул ему на шею веревку. Побагровело
еще сильнее красное лицо хорунжего, когда затянула ему горло жестокая
петля; схватился он было за пистолет, но судорожно сведенная рука не могла
направить выстрела, и даром полетела в поле пуля. Остап тут же, у его же
седла, отвязал шелковый шнур, который возил с собою хорунжий для вязания
пленных, и его же шнуром связал его по рукам и по ногам, прицепил конец
веревки к седлу и поволок его через поле, сзывая громко всех козаков
Уманского куреня, чтобы шли отдать последнюю честь атаману.
Как услышали уманцы, что куренного их атамана Бородатого нет уже в живых,
бросили поле битвы и прибежали прибрать его тело; и тут же стали
совещаться, кого выбрать в куренные. Наконец сказали:
- Да на что совещаться? Лучше не можно поставить в куренные, как
Бульбенка Остапа. Он, правда, младший всех нас, но разум у него, как у
старого человека.
Остап, сняв шапку, всех поблагодарил козаков-товарищей за честь, не стал
отговариваться ни молодостью, ни молодым разумом, зная, что время военное и
не до того теперь, а тут же повел их прямо на кучу и уж показал им всем,
что недаром выбрали его в атаманы. Почувствовали ляхи, что уже становилось
дело слишком жарко, отступили и перебежали поле, чтоб собраться на другом
конце его. А низенький полковник махнул на стоявшие отдельно, у самых
ворот, четыре свежих сотни, и грянули оттуда картечью в козацкие кучи. Но
мало кого достали: пули хватили по быкам козацким, дико глядевшим на битву.
Взревели испуганные быки, поворотили на козацкие таборы, переломали возы и
многих перетоптали. Но Тарас в это время, вырвавшись из засады с своим
полком, с криком бросился навпереймы.
Поворотило назад все бешеное стадо, испуганное криком, и метнулось на
ляшские полки, опрокинуло конницу, всех смяло и рассыпало.
- О, спасибо вам, волы! - кричали запорожцы, - служили всё походную
службу, а теперь и военную сослужили! - И ударили с новыми силами на
неприятеля.
Много тогда перебили врагов. Многие показали себя: Метелыця, Шило, оба
Пысаренки, Вовтузенко, и немало было всяких других. Увидели ляхи, что плохо
наконец приходит, выкинули хоругвь и закричали отворять городские ворота.
Со скрыпом отворились обитые железом ворота и приняли толпившихся, как овец
в овчарню, изнуренных и покрытых пылью всадников. Многие из запорожцев
погнались было за ними, но Остап своих уманцев остановил, сказавши:
Подальше, подальше, паны-братья, от стен! Не годится близко подходить к
ним. И правду сказал, потому что со стен грянули и посыпали всем чем ни
попало, и многим досталось. В это время подъехал кошевой и похвалил Остапа,
сказавши: Вот и новый атаман, а ведет войско так, как бы и старый!
Оглянулся старый Бульба поглядеть, какой там новый атаман, и увидел, что
впереди всех уманцев сидел на коне Остап, и шапка заломлена набекрень, и
атаманская палица в руке. Вишь ты какой! - сказал он, глядя на него; и
обрадовался старый, и стал благодарить всех уманцев за честь, оказанную
сыну.
Козаки вновь отступили, готовясь идти к таборам, а на городском валу
вновь показались ляхи, уже с изорванными епанчами. Запеклася кровь на
многих дорогих кафтанах, и пылью покрылись красивые медные шапки.
- Что, перевязали? - кричали им снизу запорожцы.
- Вот я вас! - кричал все так же сверху толстый полковник, показывая
веревку.
И все еще не переставали грозить запыленные, изнуренные воины, и все,
бывшие позадорнее, перекинулись с обеих сторон бойкими словами.
Наконец разошлись все. Кто расположился отдыхать, истомившись от боя; кто
присыпал землей свои раны и драл на перевязки платки и дорогие одежды,
снятые с убитого неприятеля. Другие же, которые были посвежее, стали
прибирать тела и отдавать им последнюю почесть. Палашами и копьями копали
могилы; шапками, полами выносили землю; сложили честно козацкие тела и
засыпали их свежею землею, чтобы не досталось во'ронам и хищным орлам
выплевывать им очи. А ляшские тела увязавши как попало десятками к хвостам
диких коней, пустили их по всему полю и долго потом гнались за ними и
хлестали их по бокам. Летели бешеные кони по бороздам, буграм, через рвы и
протоки, и бились о землю покрытые кровью и прахом ляшские трупы.
Потом сели кругами все курени вечереть и долго говорили о делах и
подвигах, доставшихся в удел каждому, на вечный рассказ пришельцам и
потомству. Долго не ложились они. А долее всех не ложился старый Тарас, все
размышляя, что бы значило, что Андрия не было между вражьих воев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37