Посовестился ли Иуда выйти противу своих или обманул жид и попался он
просто в неволю? Но тут же вспомнил он, что не в меру было наклончиво
сердце Андрия на женские речи, почувствовал скорбь и заклялся сильно в душе
против полячки, причаровавшей его сына. И выполнил бы он свою клятву: не
поглядел бы на ее красоту, вытащил бы ее за густую, пышную косу, поволок бы
ее за собою по всему полю, между всех козаков. Избились бы о землю,
окровавившись и покрывшись пылью, ее чудные груди и плечи, блеском равные
нетающим снегам, покрывающим горные вершины; разнес бы по частям он ее
пышное, прекрасное тело. Но не ведал Бульба того, что готовит бог человеку
завтра, и стал позабываться сном, и наконец заснул.
А козаки все еще говорили промеж собой, и всю ночь стояла у огней,
приглядываясь пристально во все концы, трезвая, не смыкавшая очей стража.

VIII
Еще солнце не дошло до половины неба, как все запорожцы собрались в
круги. Из Сечи пришла весть, что татары во время отлучки козаков ограбили в
ней все, вырыли скарб, который втайне держали козаки под землею, избили и
забрали в плен всех, которые оставались, и со всеми забранными стадами и
табунами направили путь прямо к Перекопу. Один только козак, Максим
Голодуха, вырвался дорогою из татарских рук, заколол мирзу, отвязал у него
мешок с цехинами и на татарском коне, в татарской одежде полтора дни и две
ночи уходил от погони, загнал насмерть коня, пересел дорогою на другого,
загнал и того, и уже на третьем приехал в запорожский табор, разведав на
дороге, что запорожцы были под Дубном. Только и успел объявить он, что
случилось такое зло; но отчего оно случилось, курнули ли оставшиеся
запорожцы, по козацкому обычаю, и пьяными отдались в плен, и как узнали
татары место, где был зарыт войсковой скарб, - того ничего не сказал он.
Сильно истомился козак, распух весь, лицо пожгло и опалило ему ветром; упал
он тут же и заснул крепким сном.
В подобных случаях водилось у запорожцев гнаться в ту ж минуту за
похитителями, стараясь настигнуть их на дороге, потому что пленные как раз
могли очутиться на базарах Малой Азии, в Смирне, на Критском острове, и бог
знает в какие местах не показались бы чубатые запорожские головы. Вот
отчего собрались запорожцы. Все до единого стояли они в шапках, потому что
пришли не с тем, чтобы слушать по начальству атаманский приказ, но
совещаться, как ровные между собою.
- Давай совет прежде старшие! - закричали в толпе.
- Давай совет кошевой! - говорили другие.
И кошевой снял шапку, уж не так, как начальник, а как товарищ, благодарил
всех козаков за честь и сказал:
- Много между нами есть старших и советом умнейших, но коли меня почтили,
то мой совет: не терять, товарищи, времени и гнаться за татарином. Ибо вы
сами знаете, что за человек татарин. Он не станет с награбленным добром
ожидать нашего прихода, а мигом размытарит его, так что и следов не
найдешь. Так мой совет: идти. Мы здесь уже погуляли. Ляхи знают, что такое
козаки; за веру, сколько было по силам, отмстили; корысти же с голодного
города не много. Итак, мой совет - идти.
- Идти! - раздалось голосно в запорожских куренях.
Но Тарасу Бульбе не пришлись по душе такие слова, и навесил он еще ниже
на очи свои хмурые, исчерна-белые брови, подобные кустам, выросшим по
высокому темени горы, которых верхушки вплоть занес иглистый северный иней.
- Нет, не прав совет твой, кошевой!- сказал он. - Ты не так говоришь. Ты
позабыл, видно, что в плену остаются наши, захваченные ляхами? Ты хочешь,
видно, чтоб мы не уважили первого, святого закона товарищества: оставили бы
собратьев своих на то, чтобы с них с живых содрали кожу или, исчетвертовав
на части козацкое их тело, развозили бы их по городам и селам, как сделали
они уже с гетьманом и лучшими русскими витязями на Украйне. Разве мало они
поругались и без того над святынею? Что ж мы такое? спрашиваю я всех вас.
Что ж за козак тот, который кинул в беде товарища, кинул его, как собаку,
пропасть на чужбине? Коли уж на то пошло, что всякий ни во что ставит
козацкую честь, позволив себе плюнуть в седые усы свои и попрекнуть себя
обидным словом, так не укорит же никто меня. Один остаюсь!
Поколебались все стоявшие запорожцы.
- А разве ты позабыл, бравый полковник, - сказал тогда кошевой, - что у
татар в руках тоже наши товарищи, что если мы теперь их не выручим, то
жизнь их будет продана на вечное невольничество язычникам, что хуже всякой
лютой смерти? Позабыл разве, что у них теперь вся казна наша, добытая
христианскою кровью?
Задумались все козаки и не знали, что сказать. Никому не хотелось из них
заслужить обидную славу. Тогда вышел вперед всех старейший годами во всем
запорожском войске Касьян Бовдюг. В чести был он от всех козаков; два раза
уже был избираем кошевым и на войнах тоже был сильно добрый козак, но уже
давно состарелся и не бывал ни в каких походах; не любил тоже и советов
давать никому, а любил старый вояка лежать на боку у козацких кругов,
слушая рассказы про всякие бывалые случаи и козацкие походы. Никогда не
вмешивался он в их речи, а все только слушал да прижимал пальцем золу в
своей коротенькой трубке, которой не выпускал изо рта, и долго сидел он
потом, прижмурив слегка очи; и не знали козаки, спал ли он или все еще
слушал. Все походы оставался он дома, но сей раз разобрало старого.
Махнул рукою по-козацки и сказал:
- А, не куды пошло! Пойду и я; может, в чем-нибудь буду пригоден
козачеству!
Все козаки притихли, когда выступил он теперь перед собранием, ибо давно
не слышали от него никакого слова. Всякий хотел знать, что скажет Бовдюг.
- Пришла очередь и мне сказать слово, паны-братья! - так он начал. -
Послушайте, дети, старого. Мудро сказал кошевой; и, как голова козацкого
войска, обязанный приберегать его и пещись о войсковом скарбе, мудрее
ничего он не мог сказать. Вот что! Это пусть будет первая моя речь! А
теперь послушайте, что скажет моя другая речь. А вот что скажет моя другая
речь: большую правду сказал и Тарас-полковник, - дай боже ему побольше веку
и чтоб таких полковников было побольше на Украйне! Первый долг и первая
честь козака есть соблюсти товарищество. Сколько ни живу я на веку, не
слышал я, паны-братья, чтобы козак покинул где или продал как-нибудь своего
товарища. И те и другие нам товарищи; меньше их или больше - все равно, все
товарищи, все нам дороги. Так вот какая моя речь: те, которым милы
захваченные татарами, пусть отправляются за татарами, а которым милы
полоненные ляхами и не хочется оставлять правого дела, пусть остаются.
Кошевой по долгу пойдет с одной половиною за татарами, а другая половина
выберет себе наказного атамана.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37