И когда все было сделано как
нужно, сказал речь козакам, не для того, чтобы ободрить и освежить их, -
знал, что и без того крепки они духом, - а просто самому хотелось высказать
все, что было на сердце.
- Хочется мне вам сказать, панове, что такое есть наше товарищество. Вы
слышали от отцов и дедов, в какой чести у всех была земля наша: и грекам
дала знать себя, и с Царьграда брала червонцы, и города были пышные, и
храмы, и князья, князья русского рода, свои князья, а не католические
недоверки. Все взяли бусурманы, все пропало. Только остались мы, сирые, да,
как вдовица после крепкого мужа, сирая, так же как и мы, земля наша! Вот в
какое время подали мы, товарищи, руку на братство! Вот на чем стоит наше
товарищество!
Нет уз святее товарищества! Отец любит свое дитя, мать любит свое дитя,
дитя любит отца и мать. Но это не то, братцы: любит и зверь свое дитя. Но
породниться родством по душе, а не по крови, может один только человек.
Бывали и в других землях товарищи, но таких, как в Русской земле, не было
таких товарищей. Вам случалось не одному помногу пропадать на чужбине;
видишь - и там люди! также божий человек, и разговоришься с ним, как с
своим; а как дойдет до того, чтобы поведать сердечное слово, - видишь: нет,
умные люди, да не те; такие же люди, да не те! Нет, братцы, так любить, как
русская душа, - любить не то чтобы умом или чем другим, а всем, чем дал
бог, что ни есть в тебе, а... - сказал Тарас, и махнул рукой, и потряс
седою головою, и усом моргнул, и сказал: - Нет, так любить никто не может!
Знаю, подло завелось теперь на земле нашей; думают только, чтобы при них
были хлебные стоги, скирды да конные табуны их, да были бы целы в погребах
запечатанные меды их. Перенимают черт знает какие бусурманские обычаи;
гнушаются языком своим; свой с своим не хочет говорить; свой своего
продает, как продают бездушную тварь на торговом рынке. Милость чужого
короля, да и не короля, а паскудная милость польского магната, который
желтым чеботом своим бьет их в морду, дороже для них всякого братства. Но у
последнего подлюки, каков он ни есть, хоть весь извалялся он в саже и в
поклонничестве, есть и у того, братцы, крупица русского чувства. И
проснется оно когда-нибудь, и ударится он, горемычный, об полы руками,
схватит себя за голову, проклявши громко подлую жизнь свою, готовый муками
искупить позорное дело. Пусть же знают они все, что такое значит в Русской
земле товарищество! Уж если на то пошло, чтобы умирать, - так никому ж из
них не доведется так умирать!.. Никому, никому!.. Не хватит у них на то
мышиной натуры их!
Так говорил атаман и, когда кончил речь, все еще потрясал посеребрившеюся
в козацких делах головою. Всех, кто ни стоял, разобрала сильно такая речь,
дошед далеко, до самого сердца. Самые старейшие в рядах стали неподвижны,
потупив седые головы в землю; слеза тихо накатывалася в старых очах;
медленно отирали они ее рукавом. И потом все, как будто сговорившись,
махнули в одно время рукою и потрясли бывалыми головами.
Знать, видно, много напомнил им старый Тарас знакомого и лучшего, что
бывает на сердце у человека, умудренного горем, трудом, удалью и всяким
невзгодьем жизни, или хотя и не познавшего их, но много почуявшего молодою
жемчужною душою на вечную радость старцам родителям, родившим их.
А из города уже выступало неприятельское войско, гремя в литавры и трубы,
и, подбоченившись, выезжали паны, окруженные несметными слугами. Толстый
полковник отдавал приказы. И стали наступать они тесно на козацкие таборы,
грозя, нацеливаясь пищалями, сверкая очами и блеща медными доспехами. Как
только увидели козаки, что подошли они на ружейный выстрел, все разом
грянули в семипядные пищали, и, не перерывая, всё палили они из пищалей.
Далеко понеслось громкое хлопанье по всем окрестным полям и нивам, сливаясь
в беспрерывный гул; дымом затянуло все поле, а запорожцы всё палили, не
переводя духу: задние только заряжали да передавали передним, наводя
изумление на неприятеля, не могшего понять, как стреляли козаки, не заряжая
ружей. Уже не видно было за великим дымом, обнявшим то и другое воинство,
не видно было, как то одного, то другого не ставало в рядах; но чувствовали
ляхи, что густо летели пули и жарко становилось дело; и когда попятились
назад, чтобы посторониться от дыма и оглядеться, то многих недосчитались в
рядах своих. А у козаков, может быть, другой-третий был убит на всю сотню.
И всё продолжали палить козаки из пищалей, ни на минуту не давая
промежутка. Сам иноземный инженер подивился такой, никогда им не виданной
тактике, сказавши тут же, при всех: Вот бравые молодцы-запорожцы! Вот как
нужно биться и другим в других землях! И дал совет поворотить тут же на
табор пушки. Тяжело ревнули широкими горлами чугунные пушки; дрогнула,
далеко загудевши, земля, и вдвое больше затянуло дымом все поле. Почуяли
запах пороха среди площадей и улиц в дальних и ближних городах. Но
нацелившие взяли слишком высоко: раскаленные ядра выгнули слишком высокую
дугу.
Страшно завизжав по воздуху, перелетели они через головы всего табора и
углубились далеко в землю, взорвав и взметнув высоко на воздух черную
землю. Ухватил себя за волосы французский инженер при виде такого
неискусства и сам принялся наводить пушки, не глядя на то, что жарили и
сыпали пулями беспрерывно козаки.
Тарас видел еще издали, что беда будет всему Незамайковскому и
Стебликивскому куреню, и вскрикнул зычно: Выбирайтесь скорей из-за возов, и
садись всякий на коня! Но не поспели бы сделать то и другое козаки, если бы
Остап не ударил в самую середину; выбил фитили у шести пушкарей, у четырех
только не мог выбить: отогнали его назад ляхи. А тем временем иноземный
капитан сам взял в руку фитиль, чтобы выпалить из величайшей пушки, какой
никто из казаков не видывал дотоле. Страшно глядела она широкою пастью, и
тысяча смертей глядело оттуда. И как грянула она, а за нею следом три
другие, четырехкратно потрясши глухо-ответную землю, - много нанесли они
горя! Не по одному козаку взрыдает старая мать, ударяя себя костистыми
руками в дряхлые перси. Не одна останется вдова в Глухове, Немирове,
Чернигове и других городах. Будет, сердечная, выбегать всякий день на
базар, хватаясь за всех проходящих, распознавая каждого из них в очи, нет
ли между их одного, милейшего всех. Но много пройдет через город всякого
войска, и вечно не будет между ними одного, милейшего всех.
Так, как будто и не бывало половины Незамайковского куреня! Как градом
выбивает вдруг всю ниву, где, что полновесный червонец, красовался всякий
колос, так их выбило и положило.
Как же вскинулись козаки!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37