Тело ее онемело, каждое движение причиняло боль. Джон спал, повернувшись к ней спиной. Элейн отодвинулась от него. Зубы стучали от холода, и она поспешила накинуть покрывало на остывшие плечи. Тепло постепенно начало возвращаться к ней. Повернувшись на живот, она закрыла лицо руками и заплакала.
Сдавленные рыдания разбудили Джона. Он прижал ее к себе.
– Милая моя, не заставляй меня больше так поступать с тобой. – Он нежно обнимал ее, лаская на своей груди и целуя мокрые ресницы. – Тебя необходимо было наказать. Это для твоего же блага. – Он покачал головой. – Только представь себе, что было бы, если бы нас там не оказалось. Тебе пришлось бы сегодня проходить испытание вместе с ней. Боже мой, Элейн, если бы что-то случилось с тобой, я бы просто не вынес этого.
Элейн закрыла глаза и спрятала лицо у него на плече.
– Мы можем что-нибудь сделать, чтобы спасти ее? – хрипло прошептала она.
– Это не в наших силах, Элейн. Она предстанет перед Божьим судом.
Элейн внезапно воспротивилась, отшатнулась от него и поднялась на колени; ее волосы упали на грудь.
– И ты в это веришь? Что именно Бог будет судить ее во время этого испытания?
Джон был смущен ее наготой в тусклом утреннем свете, наполняющем комнату.
– Мы должны верить в это, – ответил он.
– Я спросила, веришь ли в это ты?
Джон внимательно посмотрел на нее. Сумерки не скрывали синяков и красных полос на ее теле – следов от его ремня; один из рубцов опоясывал бедро.
– Разумеется, я верю в это. Я верю, и все мы должны верить в то, что говорит нам церковь.
Он приблизился к Элейн и утопил пальцы в ее волосах, а затем притянул ее к себе.
– Хватит, Элейн. Забудь о ней! – Его слова звучали как приказ. Затем он повалил ее на кровать и принялся целовать ее грудь, не обращая внимания на презрение и злость, горевшие в ее глазах. Прошло несколько минут, прежде чем они обратили внимание на шум во дворе. Джон поднял голову и прислушался, затем со вздохом встал с постели и начал одеваться.
– Что это? Неужели уже пора? – Элейн затрепетала.
– Нет, еще не пора, – мрачно сказал Джон и направился к двери. Отодвинув засов, он налег на дубовую дверь; та поддалась, и холодное сияние наполнило комнату. Ночью шел снег, и теперь двор блистал чистотой. Ледяное кружево сосулек окаймляло крыши домов.
У Элейн перехватило дыхание, когда волна холода докатилась до нее. Накинув на себя покрывало, она выскочила из постели и бросилась искать свою одежду. Она обнаружила платье там, где еще вчера его оставила Лунед, – у холодной и сырой кирпичной стены.
VI
Когда караульные подошли к амбару, дверь все еще была заперта снаружи. Ночью никто из них не сомкнул глаз. По крайней мере, так они утверждали. И тем не менее амбар был пуст. От Ронвен и ее цепей не осталось и следа. Солома была аккуратно разложена на полу; питьевая вода в плошке замерзла за ночь. Ни капли не было пролито. На свежем и пушистом снежном ковре не было следов – к амбару никто не подходил.
Взволнованные мужчины и женщины, толпившиеся у распахнутой двери, видели только одно объяснение случившемуся: это дьявол пришел и забрал то, что ему принадлежит. Мужчины, нагревавшие железные прутья, теперь побросали их в снег. На лицах одних было написано облегчение, на лицах других – разочарование. Уже послали за священником в церковь Святой Марии. Он должен был окропить амбар святой водой.
– Как ты думаешь, ей удалось спастись? – Элейн поблагодарила Пресвятую Деву Марию и заодно, на всякий случай, древних богов.
Джон покачал головой. Он внимательно смотрел, как Лунед заплетала в тугую косу волосы его жены.
– Готов поспорить, что твой отец просто тихо придушил ее. Именно так я поступил бы на его месте. А теперь собирайся быстрее. Пришло время твоего покаяния. Нужно быстрее покончить с этим; после мессы мы уедем в Честер.
VII
Абер. Март 1237
Лицо Изабеллы скривилось. Она терпеть не могла Лента. Диета из хлеба и соленой рыбы делала ее вялой, а цвет лица – нездоровым. Даффид неделями не заходил к ней, и она развлекала себя, производя перемены в хозяйстве своего свекра в Абере. Теперь, когда она увлеклась этим занятием, оно начало ей даже нравиться. Особенно забавным ей казалось увольнять служанок принцессы Джоанны и рассылать их по окрестным монастырям. Она хотела дать всем ясно понять, что ей гораздо приятнее пользоваться услугами молодых и энергичных девушек, окружающих семью Даффида. Кроме того, она не скрывала, что присутствие Сенены, ее трех сыновей и новорожденного ребенка при дворе принца было весьма нежелательным. Изабелла зловеще улыбнулась. С Граффидом она ничего не могла поделать. Впрочем, Даффид позаботится о своем брате, если раньше тот сам не уронит себя в глазах отца. Похоже, этот человек совершенно не умеет контролировать свои мысли и эмоции.
– Ну что ж, сноха, ты умело ведешь мое хозяйство. – Ливелин снисходительно улыбнулся. Ему начинало казаться, что он ошибался в этой женщине. Она остепенилась, стала более ответственной. А еще она стала стройнее, отчего ее лицо казалось теперь куда более приятным. Она всегда была милой, но теперь – и это не обошли вниманием придворные поэты – она стала настоящей красавицей. Ливелину это нравилось. Ему очень не хватало дочерей, которые после замужества покинули дом. Даффид же все больше времени посвящал ведению дел в графстве, так что старику приятно было сидеть у камина в доме, где его всегда ждали милые, живые девушки из окружения его снохи.
А еще ему не хватало Джоанны. О, как же он тосковал по ней! В последнее время Ливелин все чаще думал о смерти. Годы тяжким бременем легли на его плечи, сгибали крепкую спину, воля к жизни угасала. К счастью, у него был Даффид, которому можно было передать дела. Теперь пришло время обратить свои помыслы к Богу.
Он тяжело вздохнул и сел у огня. Лучи солнца пробивались в окно его покоев. О, как же он хотел, чтобы поскорее пришла весна! Зима слишком затянулась. Она оставила его меж двух огней: его сыновья снова были в ссоре. Даффид – спокойный, разумный; его Ливелин и выбрал наследником. Граффид же – романтичный, безрассудный, постоянно воюет с соседями и зятьями. Граффид повергал Ливелина в отчаяние, но он любил своего старшего сына, наверное потому, что узнавал в этом честолюбивом молодом человеке самого себя. Кроме того, он обожал своих четверых внуков. Оуэйн – тихий, серьезный, очень похож на свою мать; Ливелин – умный, общительный; Родри еще совсем маленький, но уже мечтательный, музыкальный ребенок, а недавно на свет появился четвертый – его назвали Даффидом. Ливелин подозревал, что то был жест примирения между двумя братьями. Пора бы снова навестить их. Может, дня через два он почувствует себя достаточно хорошо, чтобы оседлать лошадь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149
Сдавленные рыдания разбудили Джона. Он прижал ее к себе.
– Милая моя, не заставляй меня больше так поступать с тобой. – Он нежно обнимал ее, лаская на своей груди и целуя мокрые ресницы. – Тебя необходимо было наказать. Это для твоего же блага. – Он покачал головой. – Только представь себе, что было бы, если бы нас там не оказалось. Тебе пришлось бы сегодня проходить испытание вместе с ней. Боже мой, Элейн, если бы что-то случилось с тобой, я бы просто не вынес этого.
Элейн закрыла глаза и спрятала лицо у него на плече.
– Мы можем что-нибудь сделать, чтобы спасти ее? – хрипло прошептала она.
– Это не в наших силах, Элейн. Она предстанет перед Божьим судом.
Элейн внезапно воспротивилась, отшатнулась от него и поднялась на колени; ее волосы упали на грудь.
– И ты в это веришь? Что именно Бог будет судить ее во время этого испытания?
Джон был смущен ее наготой в тусклом утреннем свете, наполняющем комнату.
– Мы должны верить в это, – ответил он.
– Я спросила, веришь ли в это ты?
Джон внимательно посмотрел на нее. Сумерки не скрывали синяков и красных полос на ее теле – следов от его ремня; один из рубцов опоясывал бедро.
– Разумеется, я верю в это. Я верю, и все мы должны верить в то, что говорит нам церковь.
Он приблизился к Элейн и утопил пальцы в ее волосах, а затем притянул ее к себе.
– Хватит, Элейн. Забудь о ней! – Его слова звучали как приказ. Затем он повалил ее на кровать и принялся целовать ее грудь, не обращая внимания на презрение и злость, горевшие в ее глазах. Прошло несколько минут, прежде чем они обратили внимание на шум во дворе. Джон поднял голову и прислушался, затем со вздохом встал с постели и начал одеваться.
– Что это? Неужели уже пора? – Элейн затрепетала.
– Нет, еще не пора, – мрачно сказал Джон и направился к двери. Отодвинув засов, он налег на дубовую дверь; та поддалась, и холодное сияние наполнило комнату. Ночью шел снег, и теперь двор блистал чистотой. Ледяное кружево сосулек окаймляло крыши домов.
У Элейн перехватило дыхание, когда волна холода докатилась до нее. Накинув на себя покрывало, она выскочила из постели и бросилась искать свою одежду. Она обнаружила платье там, где еще вчера его оставила Лунед, – у холодной и сырой кирпичной стены.
VI
Когда караульные подошли к амбару, дверь все еще была заперта снаружи. Ночью никто из них не сомкнул глаз. По крайней мере, так они утверждали. И тем не менее амбар был пуст. От Ронвен и ее цепей не осталось и следа. Солома была аккуратно разложена на полу; питьевая вода в плошке замерзла за ночь. Ни капли не было пролито. На свежем и пушистом снежном ковре не было следов – к амбару никто не подходил.
Взволнованные мужчины и женщины, толпившиеся у распахнутой двери, видели только одно объяснение случившемуся: это дьявол пришел и забрал то, что ему принадлежит. Мужчины, нагревавшие железные прутья, теперь побросали их в снег. На лицах одних было написано облегчение, на лицах других – разочарование. Уже послали за священником в церковь Святой Марии. Он должен был окропить амбар святой водой.
– Как ты думаешь, ей удалось спастись? – Элейн поблагодарила Пресвятую Деву Марию и заодно, на всякий случай, древних богов.
Джон покачал головой. Он внимательно смотрел, как Лунед заплетала в тугую косу волосы его жены.
– Готов поспорить, что твой отец просто тихо придушил ее. Именно так я поступил бы на его месте. А теперь собирайся быстрее. Пришло время твоего покаяния. Нужно быстрее покончить с этим; после мессы мы уедем в Честер.
VII
Абер. Март 1237
Лицо Изабеллы скривилось. Она терпеть не могла Лента. Диета из хлеба и соленой рыбы делала ее вялой, а цвет лица – нездоровым. Даффид неделями не заходил к ней, и она развлекала себя, производя перемены в хозяйстве своего свекра в Абере. Теперь, когда она увлеклась этим занятием, оно начало ей даже нравиться. Особенно забавным ей казалось увольнять служанок принцессы Джоанны и рассылать их по окрестным монастырям. Она хотела дать всем ясно понять, что ей гораздо приятнее пользоваться услугами молодых и энергичных девушек, окружающих семью Даффида. Кроме того, она не скрывала, что присутствие Сенены, ее трех сыновей и новорожденного ребенка при дворе принца было весьма нежелательным. Изабелла зловеще улыбнулась. С Граффидом она ничего не могла поделать. Впрочем, Даффид позаботится о своем брате, если раньше тот сам не уронит себя в глазах отца. Похоже, этот человек совершенно не умеет контролировать свои мысли и эмоции.
– Ну что ж, сноха, ты умело ведешь мое хозяйство. – Ливелин снисходительно улыбнулся. Ему начинало казаться, что он ошибался в этой женщине. Она остепенилась, стала более ответственной. А еще она стала стройнее, отчего ее лицо казалось теперь куда более приятным. Она всегда была милой, но теперь – и это не обошли вниманием придворные поэты – она стала настоящей красавицей. Ливелину это нравилось. Ему очень не хватало дочерей, которые после замужества покинули дом. Даффид же все больше времени посвящал ведению дел в графстве, так что старику приятно было сидеть у камина в доме, где его всегда ждали милые, живые девушки из окружения его снохи.
А еще ему не хватало Джоанны. О, как же он тосковал по ней! В последнее время Ливелин все чаще думал о смерти. Годы тяжким бременем легли на его плечи, сгибали крепкую спину, воля к жизни угасала. К счастью, у него был Даффид, которому можно было передать дела. Теперь пришло время обратить свои помыслы к Богу.
Он тяжело вздохнул и сел у огня. Лучи солнца пробивались в окно его покоев. О, как же он хотел, чтобы поскорее пришла весна! Зима слишком затянулась. Она оставила его меж двух огней: его сыновья снова были в ссоре. Даффид – спокойный, разумный; его Ливелин и выбрал наследником. Граффид же – романтичный, безрассудный, постоянно воюет с соседями и зятьями. Граффид повергал Ливелина в отчаяние, но он любил своего старшего сына, наверное потому, что узнавал в этом честолюбивом молодом человеке самого себя. Кроме того, он обожал своих четверых внуков. Оуэйн – тихий, серьезный, очень похож на свою мать; Ливелин – умный, общительный; Родри еще совсем маленький, но уже мечтательный, музыкальный ребенок, а недавно на свет появился четвертый – его назвали Даффидом. Ливелин подозревал, что то был жест примирения между двумя братьями. Пора бы снова навестить их. Может, дня через два он почувствует себя достаточно хорошо, чтобы оседлать лошадь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149