— Пожалуй, его музыка была лишь процессом сгущения красок, но это не умаляет эффекта, который она производила. У вас может быть, нет представления, как прекрасна она была, как восхитительна, как трогала душу. Песни, что лились из уст Орфея, успокаивали гнев, пробуждали сопереживание, удерживали множество людей в мире от войн и смертей. Они родились из боли, выражали боль, но сами стали врагами боли. Их эхо, пережившее всю музыку человечества — это лучшие достижения в этой области, какие только может испытывать воображение. Без музыки люди не были бы тем, что они есть; музыка — это инструмент, спасающий от проклятия.
Пелорус впервые встретил Одиссея на Ээе, острове, где жила Цирцея. И именно Пелорус — а вовсе не Гермес, как считали позднейшие комментаторы — предупредил Одиссея о Цирцее и дал ему противоядие против ее зелий. Пелорус взялся за это дело — разузнать все о волшебнице — потому, что она была близкой подругой Мандорлы, сама же Мандорла в тот период не жалела усилий, дабы погрузить Пелоруса в сон. И именно Пелорус, а не Цирцея, сопровождал Одиссея в Подземный мир, как прежде — Орфея. Фактически, именно он и убедил Одиссея, чтобы тот узнал о своем будущем у прорицателя Тирезия.
— Будь осторожен и не принимай сказанное им слишком близко к сердцу, — сказал Пелорус герою. — Люди, которые чересчур уж верят в пророчества, часто становятся рабами собственных убеждений, но легкая осведомленность о будущем никогда не повредит.
Одиссей не сумел прислушаться к совету должным образом, а может быть, оказался недостаточно умен, чтобы разгадать намерения Пелоруса — с Одиссеем вообще было трудно разговаривать. В любом случае, он буквально воспринял сообщение прорицателя о трудностях, с которыми встретится, и знаках, на которые следует обратить внимание, и, таким образом, слишком много времени потратил на кружение по миру — больше, чем необходимо. Будь он одним из варгов — как, похоже, некоторые из героев, он бы расценил свои шатания по свету как жуткое проклятье, но он им не был. Спланировал ли он это заранее или рационализировал впоследствии, только сам Одиссей нашел кардинальное оправдание для столь серьезной траты времени. Он объявил себя первым туристом, стремившимся узреть новые чудеса и принять вызовы мира. «Слово Одиссея станет бесценным дополнением к любому из языков, достаточно интеллигентному, чтобы принять его, — объяснял он с гордостью. — Оно станет отправной точкой для обозначения авантюризма и героизма, перспективой для открытий».
Когда Одиссей, наконец, вернулся на Итаку, чтобы затребовать себе невесту, которую прежде выиграл хитростью, то, разумеется, не пробыл там долго. Был ли он варгом или нет — но пятки у него чесались. Пелорус встретился с ним еще несколько раз, но так и не узнал, когда и где он умер, так что не мог прокомментировать весьма расхожие мнения историков на сей счет.
На правах первого туриста Одиссей был великим мастером в искусстве слагать байки путешественника. Каковы бы ни были семена истины в мифе о циклопе Полифеме, притче о Лаэстригонийских гигантах или мифе о Сцилле и Харибде, они давно потерялись за время бесконечных пересказов и приукрашиваний. Однако, вполне может быть правдой то, что боги затеяли тяжбу, решая судьбу великого путешественника. И вряд ли стоит сомневаться, что Каллипсо действительно предложила ему бессмертие, если он сдастся на ее милость, что Афина старалась защитить его, а Посейдон желал ему только плохого конца.
— Если бы только я мог понять, почему боги так во мне заинтересованы, — признавался старик-Одиссей Пелорусу, когда им случилось встретиться в Египте, — что за жизнь я мог бы вести! Если бы я мог точно узнать, чего они хотят от меня, я бы заключил прибыльную сделку с наиболее влиятельными из них и действительно взял бы ход вещей под контроль. Знай бы я тогда то, что знаю сейчас, я бы никогда бы не поставил на Елену, а вместо этого постарался бы заполучить Пенелопу. Я всегда был слишком здравомыслящим , вот в чем дело.
— Но ты же отверг предложение Каллипсо, — возразил Пелорус. — А почему? Конечно, не потому, что Тирезий предрек тебе смерть?
— Бессмертие не такая уж хорошая вещь, — пояснил Одиссей. — Что толку жить вечно, придется провести всю жизнь в пещере, в компании того, кто тебе не по душе. Она пообещала мне чудесные сны, разумеется… но у меня есть подозрение, что, будь я человеком, кому охота видеть все эти сны, Каллипсо не выбрала бы меня. Она оказалась неплохой — позволила мне уйти, даже помогла отыскать дорогу. Почему боги таковы, Пелорус? Почему они вежливы с нами, почему заключают сделки и просят нас об услугах, хотя могут попросту задуть тебя, как свечу, или сделать из тебя то, что им нужно. Если бы я мог разглядеть в этом какой-нибудь смысл… хотя, сейчас уже слишком поздно. Как думаешь, Каллипсо посмотрит на меня сейчас, когда я стар, если вернусь на Огигию?
— Если бы боги не нуждались в людях, то зачем они вообще их создали? — сказал ему Пелорус. — Что же касается причины, зачем им нужны люди… большинство из них в такой темноте, как и вы, и даже те, кто вершит дела, не всегда знает, что делает. Но ты можешь быть абсолютно уверен в одном: если кто-то из них и знает или узнает, в чем дело, то нам они не скажут — и именно по той причине, которую ты упомянул. Они не хотят, чтобы мы могли предъявлять собственные условия, когда они станут заключать с нами сделку. Они хотят быть способными соблазнять, дурачить и шантажировать нас — чтобы мы делали все, что им от нас потребуется, и не знали, чего просить взамен.
— А ты не думаешь, что, рано или поздно, настанет день, когда мы выполним свою миссию? — задумчиво проговорил Одиссей, рассматривая пустую чашу из-под вина. — Решат ли они однажды, что получили желаемое, и теперь наш мир можно попросту стереть — или отложить в сторону до лучших времен, когда он снова им понадобится?
— О, да. В этом нет никаких сомнений — именно так все и будет.
— И, может быть, тогда они соизволят сообщить нам, для чего мы были им нужны?
— Весьма возможно. Но я в этом сомневаюсь. Куда предпочтительней нам самим это выяснить. И чем скорее, тем лучше. Это нелегко, но мы должны попытаться.
— Хорошо, — хмуро проронил Одиссей. — Я всегда считал себя самым умным человеком в мире — а я-то уж посмотрел мир — но даже у меня не было ни малейшей догадки. Если я не могу выяснить этого, кто может?
— Одно из преимуществ быть человеком и смертным состоит в том, что каждое новое поколение получает возможность учиться у предыдущих, не будучи пойманным в ловушку привычек и догм. Записи твоих открытий могут перепутаться, кусочки — утратиться, но в главном они останутся в памяти — и, конечно, к ним будут обращаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114