Но Мандорла, смотревшая в зеркала своими человеческими глазами, знала, что ее собственное лицо человека все же красивее, ибо женские лица красивее мужских. Она была не более благодарна за этот дар, как за все остальные.
— Я не понимаю, — горько сообщила она Творцу, — почему ты вообще меня создал. Твоими любимцами были сыновья, именно им ты адресовал все вопросы, с ними связывал все надежды, и их труд нужен тебе для решения загадки самопознания. Зачем ты забрал щенков из выводка моей матери — и женского пола, и мужского? Почему ты наложил свое проклятие на меня и моих сестер?
Махалалел холодно улыбнулся. — Ты бы заскучала, волчонок, если бы я забрал твоих братьев и оставил тебя в компании сестер. И братцы бы тоже заскучали.
«А как насчет тебя? — подумала Мандорла. — Ты бы тоже заскучал, почувствовал себя одиноким? А если так, почему не сказал об этом, самодовольный обманщик?» Вслух же произнесла: — Но те же не сделал женщину из глины, чтобы составить компанию Глиняному Монстру. По-моему, ты следуешь принципам справедливости весьма хаотично.
— Глиняный Монстр — полностью человек, по крайней мере, внешне, — небрежно процедил Махалалел. — Он может скрасить одиночество в компании обычных женщин. Пелорус и его братья, напротив, — волки в сердце и навсегда останутся ими, даже если у них случится блажь вступить в брак с человеческими женщинами, волчье все равно возобладает и потребует вознаграждения.
— Так вот для чего я понадобилась! Для того, чтобы служить вознаграждением!
Махалалел как будто забавлялся ее раздражением. — И еще ради красоты, — добавил он, и его красивые губы изогнулись в ироничной усмешке. — Для Творцов красота имеет собственное обоснование, она не бывает утилитарной.
— Если ты считаешь, что существо, подобное мне, удовлетворится таким объяснением, то ошибаешься, — проговорила Мандорла, мастерски подражая его усмешке и даже голосом изображая ту же медовую велеречивость, с которой прозвучали предыдущие слова Творца.
— Удовлетворение никогда не входило в мои цели — ни для себя, ни для моих творений.
— Твои цели меня не волнуют, — отрезала она. — У волков именно женщина — душа и ум стаи. И в моей воле, не в твоей — решать, чем станет стая. Я не собираюсь продавать себя или своих сестер ради твоих планов и целей. Я найду собственные цели, и, если удовлетворение будет среди них, значит, так тому и быть.
— Без сомнения, ты найдешь для себя забаву, — заметил Махалалел. — Не замедлишь это сделать. Но в том, что касается воли, тут ты дала маху. Лучшие из стаи станут прислушиваться к голосу моей воли, будучи связанными с ним навсегда — и ты никогда не сможешь отбросить эту волю в сторону, как бы ни старалась. В конце концов, ты, сама того не желая, послужишь моим планам и целям, ибо ты навсегда останешься моим творением.
— Может, я и сотворена по твоему образу и подобию, — отвечала Мандорла, и речь ее звучала все более неистово и горячо, — но в сердце своем я — настоящая волчица, и в тот момент, когда состоялось обратное превращение, я снова стала собственным творцом. Что бы я ни стала делать с вечной жизнью, которой ты снабдил меня, я никогда не стану служить твоим планам и целям, и клянусь, что стану противиться и разрушать все, что твоя воля будет приказывать моим несчастным собратьям.
— До чего же хорошо я это устроил! — воскликнул Махалалел, видя, как она оскорблена. — Как великолепен твой гнев! Что за удовольствие для человеческого глаза! Злись почаще, Мандорла, и всегда будешь прекрасна. У тебя будет в избытке человеческой любви.
— Любви! Думаешь, мне нужна человеческая любовь? Я волк, Махалалел, неважно, что ты испоганил мою душу. Я волк, с волчьими желаниями и нуждами, и всегда буду ценить эти желания и нужды — вечно, если потребуется. Я не желаю человеческой красоты и не хочу человеческой любви. Я хочу чистой радости охотника на охоте, блестящего триумфа убийцы, который убивает. Можешь заставить меня смотреть на тебя снизу вверх, но никогда не заставишь называть тебя хозяином.
— Мне бы этого и не хотелось, — уверил он ее. — Я создаю свои творения, но не рабов. И мои творения амбициозны, они желают быть лучше того, чем я их задумал. И я создаю их таким образом, чтобы они могли преобразовывать самих себя. И при этом я вкладываю в их сознание определенные цели — цели, которых мне не достичь без их помощи. А иначе — каков был бы смысл в Творении?
Что еще могла сделать Мандорла, кроме как отвернуться и спрятать сердитое лицо? Что она могла решить, кроме как сохранить сделанные в порыве гнева обещания, стараясь разрушить волю Махалалела, чьим орудием были лучшие из ее братьев и возлюбленных? Что она могла сделать, кроме как стремиться узнать свои собственные цели, амбиции, пути в мире людей?
Она отвернулась от своего Творца, и никогда больше не смотрела в его любящее лицо-маску.
Но даже после этого ее не отпускала темная мысль. Что, если Махалалел играет с ней? Что, если ее реакция оказалась в точности такой, как и было задумано? Вдруг его наигранное презрение было всего лишь очередной маской? И его тайная, истинная цель — вовлечь ее в упрямый мятеж, который она начала?
Одна из произнесенных им фраз жгла ее мозг: «В конце концов, ты, сама того не желая, послужишь моим планам и целям, ибо ты навсегда останешься моим творением». Как же она может узнать, даже «в конце концов», что это за цель, и как сумеет отказаться служить ей?
Мандорла знала в глубине своего сердца, и знала на протяжении долгих тысячелетий, тянувшихся, когда Золотой Век сменился Веком Героев, а тот, в свою очередь — Железному Веку, — ей просто непонятно, с какой целью она была создана, что она в действительности собой представляет и кем может стать. Махалалел, не-такой-уж-презренный обманщик, конечно же, наплел ей целую гору лживых слов, но среди них притаилась искусно замаскированная правда.
3.
— Нет в мире более интересного существа, чем человек, — объявил своим любимцам Махалалел, когда первая фаза обучения подходила к концу. — Изучать людей — долгий процесс, но он вознаграждается сторицей. Мельницы их мудрости вращаются медленно, но продукт получается весьма ценный.
— А жизнь у них грязная, грубая и короткая, — возразил Глиняный Монстр. — И еще, они вечно воюют с себе подобными. Какие бы мечты они ни лелеяли, все равно в их натуре — червь саморазрушения.
— Жестокость, грубость и недолговечность — субъективные категории, — вмешался Пелорус. — Можно сравнить человеческую жизнь с грязной, грубой и короткой волчьей жизнью, но удачливый волк, никогда не обладавший человеческим разумом, может вкушать чистый восторг и ощущение правильности, коему не мешают ни осознание собственной смертности, ни сопереживание страданиям других созданий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114
— Я не понимаю, — горько сообщила она Творцу, — почему ты вообще меня создал. Твоими любимцами были сыновья, именно им ты адресовал все вопросы, с ними связывал все надежды, и их труд нужен тебе для решения загадки самопознания. Зачем ты забрал щенков из выводка моей матери — и женского пола, и мужского? Почему ты наложил свое проклятие на меня и моих сестер?
Махалалел холодно улыбнулся. — Ты бы заскучала, волчонок, если бы я забрал твоих братьев и оставил тебя в компании сестер. И братцы бы тоже заскучали.
«А как насчет тебя? — подумала Мандорла. — Ты бы тоже заскучал, почувствовал себя одиноким? А если так, почему не сказал об этом, самодовольный обманщик?» Вслух же произнесла: — Но те же не сделал женщину из глины, чтобы составить компанию Глиняному Монстру. По-моему, ты следуешь принципам справедливости весьма хаотично.
— Глиняный Монстр — полностью человек, по крайней мере, внешне, — небрежно процедил Махалалел. — Он может скрасить одиночество в компании обычных женщин. Пелорус и его братья, напротив, — волки в сердце и навсегда останутся ими, даже если у них случится блажь вступить в брак с человеческими женщинами, волчье все равно возобладает и потребует вознаграждения.
— Так вот для чего я понадобилась! Для того, чтобы служить вознаграждением!
Махалалел как будто забавлялся ее раздражением. — И еще ради красоты, — добавил он, и его красивые губы изогнулись в ироничной усмешке. — Для Творцов красота имеет собственное обоснование, она не бывает утилитарной.
— Если ты считаешь, что существо, подобное мне, удовлетворится таким объяснением, то ошибаешься, — проговорила Мандорла, мастерски подражая его усмешке и даже голосом изображая ту же медовую велеречивость, с которой прозвучали предыдущие слова Творца.
— Удовлетворение никогда не входило в мои цели — ни для себя, ни для моих творений.
— Твои цели меня не волнуют, — отрезала она. — У волков именно женщина — душа и ум стаи. И в моей воле, не в твоей — решать, чем станет стая. Я не собираюсь продавать себя или своих сестер ради твоих планов и целей. Я найду собственные цели, и, если удовлетворение будет среди них, значит, так тому и быть.
— Без сомнения, ты найдешь для себя забаву, — заметил Махалалел. — Не замедлишь это сделать. Но в том, что касается воли, тут ты дала маху. Лучшие из стаи станут прислушиваться к голосу моей воли, будучи связанными с ним навсегда — и ты никогда не сможешь отбросить эту волю в сторону, как бы ни старалась. В конце концов, ты, сама того не желая, послужишь моим планам и целям, ибо ты навсегда останешься моим творением.
— Может, я и сотворена по твоему образу и подобию, — отвечала Мандорла, и речь ее звучала все более неистово и горячо, — но в сердце своем я — настоящая волчица, и в тот момент, когда состоялось обратное превращение, я снова стала собственным творцом. Что бы я ни стала делать с вечной жизнью, которой ты снабдил меня, я никогда не стану служить твоим планам и целям, и клянусь, что стану противиться и разрушать все, что твоя воля будет приказывать моим несчастным собратьям.
— До чего же хорошо я это устроил! — воскликнул Махалалел, видя, как она оскорблена. — Как великолепен твой гнев! Что за удовольствие для человеческого глаза! Злись почаще, Мандорла, и всегда будешь прекрасна. У тебя будет в избытке человеческой любви.
— Любви! Думаешь, мне нужна человеческая любовь? Я волк, Махалалел, неважно, что ты испоганил мою душу. Я волк, с волчьими желаниями и нуждами, и всегда буду ценить эти желания и нужды — вечно, если потребуется. Я не желаю человеческой красоты и не хочу человеческой любви. Я хочу чистой радости охотника на охоте, блестящего триумфа убийцы, который убивает. Можешь заставить меня смотреть на тебя снизу вверх, но никогда не заставишь называть тебя хозяином.
— Мне бы этого и не хотелось, — уверил он ее. — Я создаю свои творения, но не рабов. И мои творения амбициозны, они желают быть лучше того, чем я их задумал. И я создаю их таким образом, чтобы они могли преобразовывать самих себя. И при этом я вкладываю в их сознание определенные цели — цели, которых мне не достичь без их помощи. А иначе — каков был бы смысл в Творении?
Что еще могла сделать Мандорла, кроме как отвернуться и спрятать сердитое лицо? Что она могла решить, кроме как сохранить сделанные в порыве гнева обещания, стараясь разрушить волю Махалалела, чьим орудием были лучшие из ее братьев и возлюбленных? Что она могла сделать, кроме как стремиться узнать свои собственные цели, амбиции, пути в мире людей?
Она отвернулась от своего Творца, и никогда больше не смотрела в его любящее лицо-маску.
Но даже после этого ее не отпускала темная мысль. Что, если Махалалел играет с ней? Что, если ее реакция оказалась в точности такой, как и было задумано? Вдруг его наигранное презрение было всего лишь очередной маской? И его тайная, истинная цель — вовлечь ее в упрямый мятеж, который она начала?
Одна из произнесенных им фраз жгла ее мозг: «В конце концов, ты, сама того не желая, послужишь моим планам и целям, ибо ты навсегда останешься моим творением». Как же она может узнать, даже «в конце концов», что это за цель, и как сумеет отказаться служить ей?
Мандорла знала в глубине своего сердца, и знала на протяжении долгих тысячелетий, тянувшихся, когда Золотой Век сменился Веком Героев, а тот, в свою очередь — Железному Веку, — ей просто непонятно, с какой целью она была создана, что она в действительности собой представляет и кем может стать. Махалалел, не-такой-уж-презренный обманщик, конечно же, наплел ей целую гору лживых слов, но среди них притаилась искусно замаскированная правда.
3.
— Нет в мире более интересного существа, чем человек, — объявил своим любимцам Махалалел, когда первая фаза обучения подходила к концу. — Изучать людей — долгий процесс, но он вознаграждается сторицей. Мельницы их мудрости вращаются медленно, но продукт получается весьма ценный.
— А жизнь у них грязная, грубая и короткая, — возразил Глиняный Монстр. — И еще, они вечно воюют с себе подобными. Какие бы мечты они ни лелеяли, все равно в их натуре — червь саморазрушения.
— Жестокость, грубость и недолговечность — субъективные категории, — вмешался Пелорус. — Можно сравнить человеческую жизнь с грязной, грубой и короткой волчьей жизнью, но удачливый волк, никогда не обладавший человеческим разумом, может вкушать чистый восторг и ощущение правильности, коему не мешают ни осознание собственной смертности, ни сопереживание страданиям других созданий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114