Попыталась убедить себя: она в безопасности, она — просто пассажир, и ей ничего не остается, кроме как полностью доверять, если она надеется когда-либо вернуться обратно в мир — Харкендер узнает, как это сделать. Увы, непросто убедить себя в собственной безопасности, когда все вокруг такое чужое и жуткое. Мерси не должна была вцепляться в Харкендера, так как это помешало бы ей ускользнуть, появись такая возможность, но она не могла избавиться от страха: вдруг окажется, что он — не более, чем соломинка, за которую она, подобно утопающей, пытается схватиться?
Харкендер, казалось, продвигался к какой-то цели, но Мерси понятия не имела, что это за цель. Если он должен был выполнить некую миссию или достичь некой цели, она не была к этому причастна. Понимала лишь одно: если они не ограничены в пространстве, то ограничены во времени, и ограничены жестоко.
Мерси не знала, способна ли она к каким-либо действиям, и к каким именно, ибо паника словно наполняла ее электрическим зарядом. У нее не было определенного плана, как можно вернуться в мир, не было представления о том, возможно ли, но, когда ее зрение без глаз наткнулось на образ Дэвида Лидиарда за неким мистическим окном, она не смогла удержаться. Она собрала все силы — если это слово только уместно в данной ситуации — все напряжение, пытаясь сформировать фантом руки и фантом голоса; ужас и надежда вдохновляли ее на это.
Когда Лидиард отказался прийти на помощь, разочарование швырнуло ее в одиночество и пустоту. Она не понимала, почему Харкендер тоже тянется к своему врагу, но чувствовала его рвение и жажду сделать это. Видимо, в его приглашении был некий смысл. И, когда попытка Харкендера также провалилась, Мерси не ощутила удовлетворения, наоборот, ее тревога усилилась.
«Может быть, я испортила его замысел? — думала она. — Предала его цель своим отчаянием, нетерпением, криком: „Ради любви к Господу“?»
— Ты не понимаешь… — произносил Харкендер, в то время как образы старика Лидиарда и старой девы, его дочери, исчезали, словно мираж в пустыне. Он пытался придать голосу убедительность, изобразить из себя стратега. Но представлял ли он, что они делают — и зачем?
Времени на сожаления и слезы не оставалось. Харкендер повернулся в другую сторону, к другому окошку, ведущему в мир. Несомненно, он уже тянул руку к кому-то еще.
«Я бесполезна в этой идиотской головоломке, — думала Мерси, — и игра эта ни в коем случае не моя. Я должна хотя бы управлять собой, чтобы сохранять спокойствие. Пусть тянет свои воображаемые руки хоть до изнеможения, пусть демонстрирует свое упрямое присутствие».
Она смогла утвердиться в своем решении; паника оставила ее. И уже один Харкендер говорил с человеком, сидевшим за столом, лихорадочно царапая что-то на бумаге. И только Харкендер протянул руку-тень к Джейсону Стерлингу.
— Сейчас есть лишь один способ понять смысл мистерий, священных или житейских, — прошептал Харкендер алхимику жизни. — Ты уже сделал это прежде, Джейсон, и знаешь, сколь немногого нужно бояться. Двадцать пять лет ты провел в мечтах, но сейчас настало время для новой, более страстной, мечты. Пойдем же, воссоединимся с компанией ангелов — и поспешим, ибо разрушение уже подступает, и голодный хаос лижет нам пятки!
Мерси не могла бы воссоздать выражений, сменявшихся на лице Стерлинга, когда он уронил ручку. Она не слышала, как он говорил, если говорил вообще. Но увидела, как он тянется схватить бесплотную руку, протянутую Харкендером. Она видела, как он растворяется в некоей темноте, ощущала, как он делает шаг, выносящий его из мира, помещая в подобие колыбели, которую она и Харкендер создали для его безопасности. Она почувствовала себя лучше, когда он тоже стал частью их группы, ибо знала, как странно ощущать это ему, а значит, у нее было преимущество перед ним.
«Теперь нас трое, — думала она, пока они проваливались сквозь ткань вечности, но понимала, что ошибается. — Нет, нас было трое еще до этого, ведь чье-то лицо — было ли это лицом? — с улыбкой приветствовало ее, но это не было лицо Харкендера, но даже и не лицо серафима. Мы составляем четверку, сплетенную в общий узор, который простирается не на три известных измерения, а на большее их число… а скоро нас будет еще больше».
Она чувствовала, как растворяется страх, в то время как она становится хранительницей знания. Тот факт, что ей стало это известно, дал ей понять: она вовсе не потеряна, не беспомощна, ибо в этой реальности, хотя и чужой, прогресс точно так же возможен.
Харкендер уже протягивал другую бесплотную руку, нашептывал слова приглашения и соблазнял кого-то. На сей раз он воспользовался голосом Стерлинга. Мерси не знала, благословил ли Стерлинг его на это деяние.
— Следуй за мной, вервольф, — произнес голос. — Волею Махалалела, время пришло. Если желаешь стать свободным, если желаешь понять, желаешь узреть лицо того, кто сотворил тебя тем, кто ты есть, идем! Возьми мою руку и сделай шаг во тьму — в последний раз. Твоя судьба, наконец, в твоих руках, это конец, к которому ты стремился!
Спустя мгновение их стало пятеро. Мерси знала это, хотя и не различала индивидуальности Стерлинга или ментальности, принадлежавшей Пелорусу.
«Могут ли остальные убедить себя в том, что нас пятеро? — спрашивала она себя. — Достаточно ли им интеллекта, чтобы представить себе картину единого существа, коим мы стали и становимся. И только ли мне не дано определить четвертое и пятое измерения? Если так, почему я вообще стала частью всего этого?»
— Выйди к нам, — сказал Харкендер, используя голос, содержавший в себе композицию голосов, так что невозможно было вычленить чей-либо тембр. — Выйди к нам, химера, и отзови то, что было украдено у тебя, без чего ты беспомощна и несовершенна. Вот момент, ради которого ты создана, вот цель, с которой тебя послали на землю. Выйди и воссоединись.
Сквозь ртутную мглу окошка в мир она увидела живого сфинкса, чье красивое и усталое лицо оживляло неожиданно ласковое выражение. Сфинкс не стала медлить, и Мерси ощутила ее приход как яркий прилив эмоций. Разум, который это существо добавило к их общему организму, был мощным и восприимчивым. Мерси он показался странно механическим, эксцентричным и в то же время холодным, оперирующим в узком русле и столь лихорадочным, что не помнил даже собственного имени. Мерси никогда не верила, что сфинкс может испытывать страх, но теперь знала: может, да еще и граничащий с кошмаром.
Вспышка кошмара испарилась, когда шесть-в-одном совершили новый полет, словно парение на ангельских крыльях. Окно, сквозь которое теперь смотрела Мерси, напоминало трещину. Словно бы существу, частью которого она стала, недоело лицезреть землю, и оно предпочитало компанию звезд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114
Харкендер, казалось, продвигался к какой-то цели, но Мерси понятия не имела, что это за цель. Если он должен был выполнить некую миссию или достичь некой цели, она не была к этому причастна. Понимала лишь одно: если они не ограничены в пространстве, то ограничены во времени, и ограничены жестоко.
Мерси не знала, способна ли она к каким-либо действиям, и к каким именно, ибо паника словно наполняла ее электрическим зарядом. У нее не было определенного плана, как можно вернуться в мир, не было представления о том, возможно ли, но, когда ее зрение без глаз наткнулось на образ Дэвида Лидиарда за неким мистическим окном, она не смогла удержаться. Она собрала все силы — если это слово только уместно в данной ситуации — все напряжение, пытаясь сформировать фантом руки и фантом голоса; ужас и надежда вдохновляли ее на это.
Когда Лидиард отказался прийти на помощь, разочарование швырнуло ее в одиночество и пустоту. Она не понимала, почему Харкендер тоже тянется к своему врагу, но чувствовала его рвение и жажду сделать это. Видимо, в его приглашении был некий смысл. И, когда попытка Харкендера также провалилась, Мерси не ощутила удовлетворения, наоборот, ее тревога усилилась.
«Может быть, я испортила его замысел? — думала она. — Предала его цель своим отчаянием, нетерпением, криком: „Ради любви к Господу“?»
— Ты не понимаешь… — произносил Харкендер, в то время как образы старика Лидиарда и старой девы, его дочери, исчезали, словно мираж в пустыне. Он пытался придать голосу убедительность, изобразить из себя стратега. Но представлял ли он, что они делают — и зачем?
Времени на сожаления и слезы не оставалось. Харкендер повернулся в другую сторону, к другому окошку, ведущему в мир. Несомненно, он уже тянул руку к кому-то еще.
«Я бесполезна в этой идиотской головоломке, — думала Мерси, — и игра эта ни в коем случае не моя. Я должна хотя бы управлять собой, чтобы сохранять спокойствие. Пусть тянет свои воображаемые руки хоть до изнеможения, пусть демонстрирует свое упрямое присутствие».
Она смогла утвердиться в своем решении; паника оставила ее. И уже один Харкендер говорил с человеком, сидевшим за столом, лихорадочно царапая что-то на бумаге. И только Харкендер протянул руку-тень к Джейсону Стерлингу.
— Сейчас есть лишь один способ понять смысл мистерий, священных или житейских, — прошептал Харкендер алхимику жизни. — Ты уже сделал это прежде, Джейсон, и знаешь, сколь немногого нужно бояться. Двадцать пять лет ты провел в мечтах, но сейчас настало время для новой, более страстной, мечты. Пойдем же, воссоединимся с компанией ангелов — и поспешим, ибо разрушение уже подступает, и голодный хаос лижет нам пятки!
Мерси не могла бы воссоздать выражений, сменявшихся на лице Стерлинга, когда он уронил ручку. Она не слышала, как он говорил, если говорил вообще. Но увидела, как он тянется схватить бесплотную руку, протянутую Харкендером. Она видела, как он растворяется в некоей темноте, ощущала, как он делает шаг, выносящий его из мира, помещая в подобие колыбели, которую она и Харкендер создали для его безопасности. Она почувствовала себя лучше, когда он тоже стал частью их группы, ибо знала, как странно ощущать это ему, а значит, у нее было преимущество перед ним.
«Теперь нас трое, — думала она, пока они проваливались сквозь ткань вечности, но понимала, что ошибается. — Нет, нас было трое еще до этого, ведь чье-то лицо — было ли это лицом? — с улыбкой приветствовало ее, но это не было лицо Харкендера, но даже и не лицо серафима. Мы составляем четверку, сплетенную в общий узор, который простирается не на три известных измерения, а на большее их число… а скоро нас будет еще больше».
Она чувствовала, как растворяется страх, в то время как она становится хранительницей знания. Тот факт, что ей стало это известно, дал ей понять: она вовсе не потеряна, не беспомощна, ибо в этой реальности, хотя и чужой, прогресс точно так же возможен.
Харкендер уже протягивал другую бесплотную руку, нашептывал слова приглашения и соблазнял кого-то. На сей раз он воспользовался голосом Стерлинга. Мерси не знала, благословил ли Стерлинг его на это деяние.
— Следуй за мной, вервольф, — произнес голос. — Волею Махалалела, время пришло. Если желаешь стать свободным, если желаешь понять, желаешь узреть лицо того, кто сотворил тебя тем, кто ты есть, идем! Возьми мою руку и сделай шаг во тьму — в последний раз. Твоя судьба, наконец, в твоих руках, это конец, к которому ты стремился!
Спустя мгновение их стало пятеро. Мерси знала это, хотя и не различала индивидуальности Стерлинга или ментальности, принадлежавшей Пелорусу.
«Могут ли остальные убедить себя в том, что нас пятеро? — спрашивала она себя. — Достаточно ли им интеллекта, чтобы представить себе картину единого существа, коим мы стали и становимся. И только ли мне не дано определить четвертое и пятое измерения? Если так, почему я вообще стала частью всего этого?»
— Выйди к нам, — сказал Харкендер, используя голос, содержавший в себе композицию голосов, так что невозможно было вычленить чей-либо тембр. — Выйди к нам, химера, и отзови то, что было украдено у тебя, без чего ты беспомощна и несовершенна. Вот момент, ради которого ты создана, вот цель, с которой тебя послали на землю. Выйди и воссоединись.
Сквозь ртутную мглу окошка в мир она увидела живого сфинкса, чье красивое и усталое лицо оживляло неожиданно ласковое выражение. Сфинкс не стала медлить, и Мерси ощутила ее приход как яркий прилив эмоций. Разум, который это существо добавило к их общему организму, был мощным и восприимчивым. Мерси он показался странно механическим, эксцентричным и в то же время холодным, оперирующим в узком русле и столь лихорадочным, что не помнил даже собственного имени. Мерси никогда не верила, что сфинкс может испытывать страх, но теперь знала: может, да еще и граничащий с кошмаром.
Вспышка кошмара испарилась, когда шесть-в-одном совершили новый полет, словно парение на ангельских крыльях. Окно, сквозь которое теперь смотрела Мерси, напоминало трещину. Словно бы существу, частью которого она стала, недоело лицезреть землю, и оно предпочитало компанию звезд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114